— Иди, — понимая, как тяжело брату произносить слова благодарности, епископ решил облегчить его положение, только лишь печально посмотрел вслед удаляющемуся бессмертному спутнику, дороже которого у мужчины никого больше не было.
Опустившись на колени возле слуги, Старший несколько раз похлопал того по щеками, приводя в чувство. Джованни медленно приходил в движение, несколько раз поморгал и открыл глаза, не понимая, где он очутился и что происходит. Его юное лицо буквально перекосило от ужаса, когда чуть выше кадыка ткнулось холодное острие кинжала.
— Ты следил за мной, — бархатный голос епископа прозвучал угрожающе, — решил узнать мою тайну, не зная, что поплатишься за это жизнью. Кто послал тебя?
Старший не знал, чего ему больше хочется: вонзить в нежное горло кинжал по самую рукоять или поцеловать приоткрытые губы мальчишки, сейчас слуга находился полностью в его власти, а значит можно будет сделать с ним всё, что угодно.
— Господин... — прошептал Джованни, распахнув испуганные тёмные глаза. — Меня никто не посылал, я никогда не предам вас. Не предам.
— Почему я должен тебе верить? – поинтересовался епископ, сильнее надавив на лезвие, так, что на коже выступила тёмная в лунном свете капелька крови.
— Я расскажу вам свою тайну, чтобы вы поняли — мне нет смысла лгать. Моя жизнь в ваших руках.
Юноша бросил на него полный мольбы взгляд, всем видом напоминая оленёнка, который смотрит в глаза охотнику последний раз, прежде чем метко выпущенная стрела оборвёт его жизнь. Чувствуя в груди ворочающееся тепло, Старший принял решение.
— Говори, — приказал он, для острастки встряхнув Джованни за воротник.
— Я — сын маррана*, — выпалил слуга. — Моих родителей сожгли на костре десять лет назад, меня, тогда еще ребенка, тоже потащили на эшафот. В тот день казнили стольких людей, что в неразберихе плохо привязали к столбу. Когда поднялся дым, и огонь охватил одежду, мне посчастливилось ослабить веревки и скатиться с помоста. Украв с верёвки простыню и смешавшись с толпой, я убежал, слыша крики моей семьи, предаваемой огню. Мне повезло. В тот день я спасся и даже сумел дойти до ворот монастыря, где потерял сознание. Очнулся уже в монастырской лечебнице. Раны очень плохо заживали, лекарь сказал, что мне нужен хороший уход и лекарства, на которые у них не было денег.
Слушая эту своеобразную исповедь, Старший немного отвёл руку с кинжалом, лезвие теперь едва касалось кожи, чуть задевая дёргающийся кадык.
— Но Господь Бог и тут не отвернулся от меня, — Старший изумлённо заметил, что Джованни даже сумел улыбнуться. — В монастырь приехал с проверкой молодой епископ. Он ходил по всей обители и заглянул в лечебницу, где я готовился отдать Богу душу. Выслушав о потребностях в лекарствах от настоятеля, он прошел, рассматривая больных и немощных, остановился возле моей кровати и спросил, от чего у меня такие ожоги. Лекарь поведал мою выдуманную историю о сгоревшем доме, в котором погибла моя семья, но... Ведь вся Испания знает, какие костры горят на площадях и кого на них сжигают.
Глядя прямо в глаза человеку, что держал его жизнь в своих руках, ожидая в любую секунду, что крепкая сталь прорвет тонкую кожу, Джованни осмелел и произнес уже твердым голосом:
— В тот день вы спасли мне жизнь, сделав вид, что поверили в происхождение моих ожогов. Вы дали настоятелю денег, особо выделив статью расходов на лечебницу. С трудом, но я выжил. Помогал в монастыре по хозяйству, не чурался грязной работы. Заметив, что я тянусь к знаниям, меня научили читать и писать. Расспросами я узнал ваше имя, желая хоть чем-нибудь отблагодарить.
— Отблагодарил тем, что поступил на службу и следил за мной?
— Следил, — согласился юноша, — но только потому, что беспокоился, как бы с вами ничего не случилось. — Он крепко зажмурился, ожидая, что произнесённое им будет последними словами, что станут итогом его короткой жизни. И меньше всего Джованни ожидал, что острое лезвие исчезнет, напоследок лишь кольнув кожу.
Юноша несмело открыл глаза и с изумлением воззрился на своего господина, который стоял над ним, протягивая руку.
— Вставай, — нетерпеливо приказал епископ и дёрнул уголками губ, словно в усмешке. — Когда откроют ворота, мы вернемся, как ни в чем не бывало.
Молодой человек робко протянул руку в ответ, не веря, что это происходит действительно с ним.
***
Несмотря на то, что стояла уже глубокая ночь, Джованни не разгибая спины таскал воду с кухни — перед последним его приходом двое дюжих слуг втащили в покои господина массивную деревянную ванну и выстлали её тканью. И пусть дыхание сбилось от бесконечных подъёмов и спусков по лестницам, Джованни как никогда был счастлив — он был жив и служил своему господину! На другие мысли не оставалось ни сил, ни времени — епископ ждал омовения.
Те же слуги развели в камине огонь и ушли, оставив Джованни наедине с вёдрами горячей воды. Юноша наполнил ванну, проверил температуру, а так же приготовил для своего господина большую простыню и кусок мыла, и почти было вышел за дверь, когда услышал за спиной тихий оклик:
— Джованни.
Слуга замер, оцепенев и не смея повернуться.
— Останься, — мягкая просьба из уст епископа заставила молодого человека на миг затаить дыхание. — Я очень устал. Поможешь мне вымыться.
За все годы служения своему господину, Джованни никогда не оставался в его покоях дольше положенного, и уж тем более не присутствовал при омовении.
Когда епископ поднялся из кресла и принялся раздеваться, Джованни не смог отвести взгляд от изящных пальцев, неторопливо распускающих шнуровку на сорочке. Вскоре одежда осталась лежать на полу, а матовая белизна чужого обнажённого тела заставила наконец юношу стыдливо опустить глаза и не поднимать их до тех пор, пока хозяин не погрузился в горячую воду.
Юноша медленно, словно в полусне, развернулся и подошёл к ванне. Намочив подготовленную мягкую тряпицу и мыло, он намылил её до пены и осторожно прикоснулся тканью к лопаткам мужчины, по которым были рассыпаны созвездия золотистых веснушек. Мягкими круговыми движениями, массируя уставшие за день мышцы, он прошёлся мочалкой по цепочке выступающих позвонков, переходя на плечи.
Мужчина издал тихий стон блаженства, наслаждаясь горячей водой и постепенно расслабляясь, наклонился вперёд, чтобы Джованни мог натереть всю спину полностью.
То и дело отводя взгляд, слуга терпеливо дождался, пока его господин закончит мытье, после чего накинул на вставшего из ванны мужчину длинную простыню — во рту пересохло, кровь прилила к щекам, и Джованни как никогда молился Всевышнему, чтобы тот уберёг его от соблазна скользнуть взглядом по груди господина и ниже.
Оставляя влажные следы, епископ прошёл к креслу у камина и облачился в приготовленный халат, в то время как юноша проворно собрал грязную одежду в корзину.
— Ты можешь вымыться, пока вода не остыла, — тихо произнёс епископ. Джованни непонимающе посмотрел на мужчину, но не посмел возразить — руки сами собой потянулись к шнуровке сорочки. Слуга с сомнением взглянул на ванну, полную тёплой воды
— Я настаиваю, — епископ утвердительно кивнул, откидываясь на спинку кресла.
Молодой человек смущённо потянул завязки, нехотя стянул с себя сорочку и штаны, оставаясь теперь полностью обнажённым и беззащитным для чужого внимания. Пока он опускался в ванну, Старший внимательно разглядывал Джованни — одежда скрывала ужасные шрамы от ожогов, которые охватывали весь левый бок и паутиной расползались от плеча до трогательной ямочки над ягодицами. Как, впрочем, эта же одежда скрывала тонкое гибкое тело, сильные руки, поджарые ноги...
Значит, Джованни говорил правду. Старший закрыл глаза, пытаясь представить, какую реакцию у юноши вызывает его интерес. Испуг, отвращение, стыд? Что сделает Джованни, если он его поцелует?