«Жи-вой, жи-вой», — выстукивало заполошное сердце, отдаваясь тяжёлой пульсацией в висках.
«Жив, жив, жив», — дробно отстукивали подошвы ботинок по деревянным ступенькам. И только оказавшись на свежем воздухе, Джон смог проглотить комок горечи, расцарапывавший горло, смог вдохнуть полной грудью. Осенний терпкий воздух наполнил лёгкие, вытесняя тяжёлый тошнотворный запах свежей крови. Крови Шерлока.
Есть мнение, что, оказавшись по ту сторону бытия, преодолев мрачные воды священного Стикса, каждый человек определяет своё посмертие самостоятельно: кому-то предстоит беззаботно прохаживаться по солнечным полям Элизиума, а кому-то — по грудь войти в Лету, жадно глотать мутную холодную воду, снимая с себя непосильный груз памяти о собственных грехах, а после — влачить жалкое беспамятное существование.
Отставной капитан Джон Хэмиш Ватсон конкретно в этой жизни старался не углубляться в излишнюю философию. Обычно он полагался исключительно на собственные силы, верный, не дающий осечек зиг-зауэр и мыслил предельно просто: во что веришь, то и получишь — «и да воздастся каждому по делам его».
Сакраментальный вопрос «За что мне это всё, чёрт возьми?» потерял свою актуальность ровно в тот момент, когда воспоминания вернулись.
Стоя на пороге собственного дома, Джон Ватсон горько усмехнулся — если следовать аналогиям с древнегреческой мифологией, он чувствовал себя напившимся из реки памяти Мнемозины, а квартира на Бейкер-стрит превратилась в филиал Царства мрачного Аида.
Подавив первое желание — бежать со всех ног с Бейкер-стрит — Джон позволил себе немного отдышаться.
Медленно разжав пальцы, он отпустил чугунную ограду, на которую тяжело опирался уже с минуту, и теперь растерянно разглядывал свои выпачканные в крови пальцы с коротко обстриженными ногтями и ладони — руки лекаря и солдата. Липкая кровь темнела и подсыхала, подчёркивая красным изломанную линию жизни. Сколько людей прошло через них и обрело долгожданное облегчение? Слишком яркой была картинка: эти самые руки, чуть изящней и куда темнее от загара, накладывают тугую повязку темноволосому мужчине, который покорил его своей красотой и грацией...
Отмахнувшись от непрошеного вспоминания, Джон сжал зубы и начал ожесточённо тереть ладони забытой в кармане бумажной салфеткой так, что от тонкого прямоугольника остались одни ошмётки. Сунув оставшуюся после этого труху в карман, Ватсон оглядел себя и признал, что пятно на рубашке выглядит пугающе — сторонний наблюдатель бы решил, что либо он стал жертвой чьего-то ножа, либо сам кого-то прикончил.
«И прикончил бы, если бы это было выполнимым», — мрачно подумал Джон. Первая волна злости на Шерлока и шока спала, однако это не являлось гарантией того, что Джон смог бы удержаться от рукоприкладства.
Хотелось как следует размахнуться и как следует впечатать кулак в невозмутимое лицо обманщика. До хруста, до кровавых брызг, вправить мозги, однако в тот же момент Джон хорошо осознавал — это было бы как минимум непродуктивно, всё равно заживёт моментально.
Отсюда был сделан вывод, что от Шерлока сейчас следует держаться подальше.
Терпение Джона Ватсона по праву можно было назвать ангельским, но нимбом он точно ещё не обзавёлся.
Вжикнула молния куртки, и пятно подсохшей крови оказалось надёжно скрыто от глаз посторонних.
Сосредоточенный на своих попытках унять неразбериху в голове, Джон не сразу заметил царящее на улице оживление. Сначала он обратил внимание на припаркованный в нескольких ярдах от крыльца безликий серый фургон — сама машина не представляла никакого интереса, разве что стояла прямо под знаком запрещённой парковки, а вот скучающая рядом девушка — напротив. С удивлением Джон узнал в ней Антею, уткнувшуюся в неизменный смартфон.
«Наверняка без Майкрофта не обошлось», — подумал Джон и настороженно замер, наблюдая за первой помощницей скромного Британского правительства. Означало ли это, что покушение было тщательно спланировано? Зная, на что способны Холмсы ради своих целей...
Из здания напротив показались трое: почти рычащий от ярости, закованный в наручники мужчина в окружении конвоя из двух бойцов группы захвата. Нашивок и опознавательных знаков на спецодежде не имелось, но не требовалось быть единственным в мире консультирующим детективом, чтобы с уверенностью утверждать — ребята в своём деле были профессионалами.
«Стрелок», — определил Джон. К вышеупомянутому трио присоединился ещё один парень в спецовке, который вынес внушительную спортивную сумку — в такую с лёгкостью могла вместиться снайперская винтовка. Словно почувствовав взгляд Ватсона, арестованный перестал осыпать мужчин грубой руганью и повернулся к Джону, обнажая крепкие белые зубы в зверином оскале. Один из бойцов невозмутимо втолкнул задержанного в машину, забрался следом, и уже через минуту фургон сорвался с места, скрывшись за поворотом.
Соблюдая дистанцию, за фургоном лениво пополз тонированный легковой автомобиль, который до этого Джон даже не заметил. Улица опустела, и только помощница Майкрофта осталась стоять на тротуаре, преувеличенно внимательно смотря вслед машине и явно избегая встретиться с Джоном взглядом.
Ватсон прошёл мимо девушки и быстрым шагом пересёк улицу, так ни разу и не обернувшись.
***
Как бесцельно бродил по улицам Лондона, как спускался в метро и пересаживался с ветки на ветку, Джон не помнил — ноги сами несли вперёд, словно бесконечное движение было единственной гарантией того, что мозг не взорвётся от ужасающего количества обрушившейся на него информации.
Поначалу Джон чувствовал себя так, словно сделал шаг из тени на солнце и оказался ослеплённым ярким светом. Прошлое напирало со всех сторон, просачиваясь в реальный мир странными видениями: он смотрел на потоки движущихся машин, а видел сверкающие диски колесниц, яркий оранжевый свет светофора напоминал завораживающий танец жертвенного огня в храме, а современные дома на миг обращались мраморными портиками, увитыми виноградом и дарящими живительную тенистую прохладу.
И если видения эти постепенно растворялись в суматохе реального Лондона, то забытые чувства и эмоции пришлось переживать едва ли не заново, будь то очарование тягучей песней девушек, давящих виноград, или болезненное сочувствие рабу, которого публично секли кнутами на площади под одобрительный гул толпы.
Страшно было даже представить, как Гарри жила с этим несколько лет!
Когда Джон немного свыкся с новыми ощущениями, прошлое стало перелистываться легко, словно пухлый альбом с фотографиями, в который вставили недостающие страницы.
Некоторые из воспоминаний отдавались теплом в груди — лёгкое прикосновение знакомых губ к виску, бег по побережью наперегонки, мимо ленивых пенных языков волн, шуршащих по песку. Эти моменты было приятно перебирать, как горсть цветных обкатанных морем камешков, перекатывать прохладной тяжёлой горсткой из ладони в ладонь.
Сердце сжалось тяжело пульсирующим комком, когда нахлынула новая череда картинок — сухая, потрескавшаяся земля под ногами и влажная, остро пахнущая водорослями и йодом пустота, проникшая в самое сердце; тоска по возлюбленному, разъедающая нутро, подобно безжалостной солёной воде, которая источила легендарный корабль Арго и превратила его в гниль. Боль, лишь немного потускневшая со временем, заставила Джона подавиться воздухом и вцепиться в собственные колени. Ватсон отчаянно задышал, насильно проталкивая воздух в лёгкие.
— Мамочка, ему плохо?
Джон приоткрыл глаза и сфокусировал взгляд на девчушке лет пяти. Ребёнок бесцеремонно разглядывал его, болтая ногами в такт стуку колёс вагона.
— Пойдём, Эмми, — дёрнула её за собой мать и встала поближе к дверям, кинув на Джона опасливый взгляд. Кажется, уже все пассажиры подземки сочли его либо сумасшедшим, либо смертельно больным. Джон откинулся назад на сиденье, соприкасаясь затылком с холодным стеклом, и устало закрыл глаза. Голова шла кругом.