Она улыбнулась и протянула им обе руки сразу. Девочки, не долго думая, уцепились за нее. Так и поехали — за руки. Виктория с интересом вблизи рассматривала дочек Марины, а те, в свою очередь, с ответным интересом рассматривали ее.
— А сколько вам лет? — поинтересовалась малышка.
— Тридцать. А вам?
— Мне десять. А ей — шесть. — Это старшая.
А младшая немедленно поправила:
— Шесть с половиной.
— И ты уже учишься?
— В нулевом классе. Мне не нравится — спать заставляют, как в детском саду.
Имя Карины ей действительно очень подходило. Глаза у нее карие, немного восточные. А волосы темные, как у отца. Плотная, как спелое тугое яблочко, и к тому же подвижная, как ртуть, девочка не могла не вызывать к себе мгновенную симпатию. Знала это и без стеснения, с невинным детским кокетством этим пользовалась.
Рената казалась старше своих лет, стойко держа на себе груз старшинства. В ней уже угадывалась будущая женщина — с загадочным молчанием, затуманенным многозначительным взором и прочими штучками. Но пока еще в ней то и дело прорывался ребенок, с трудом отстаивающий у своей младшей соперницы маленькие привилегии, положенные ей по статусу старшей сестры.
— Карина, не болтай ногами! — цыкнула она на сестру и моментально получила обратную реакцию — девочка выдвинула ноги в проход и принялась демонстративно ими крутить, не сводя глаз с Виктории. Виктория лишь повела бровью.
Все три понимали, что в этой ситуации она не может командовать. Главный тут — отец. А он как раз не видит.
— Карина, кому говорят! — Зеленые, как у матери, глаза Ренаты сверкнули нарастающим гневом. Она покосилась на Викторию, явно сожалея о том впечатлении, которое произвела на новую няню сестра. — Всегда ты так!
Девочки начали толкаться.
— Что такое? — раздалось наконец с водительского места. Виктория заметила в зеркальце выразительный взгляд Макса. Проказницы утихли.
— Папа, новая директриса запретила нам ходить в джинсах, — сообщила Рената, глядя в затылок отца и руками охраняя от назойливости своей сестры коленки — той вздумалось щипаться.
— И нам, и нам! — радостно подхватила Карина и придвинулась к сестре, чтобы отцу лучше было видно ее в зеркальце.
— Ну и что же, что вам! — одернула ее Рената, отодвигаясь в сторону Виктории. — У тебя из джинсов только шорты, ты в них в школу не ходишь. А у меня и комбинезон, и сарафан, и куртка, и штаны.
— Ну и что?
— А то, что мне теперь все новое придется покупать!
Рената показала малышке язык, а та открыла рот, распахнула глаза и захлопала густыми темными ресницами. Она была явно убита тем, что не догадалась взглянуть на дело с такой сугубо практической стороны.
— А мне… И мне! — наконец опомнилась она и с беспокойством заерзала на своем месте. — Папа! Мне тоже надо новое! Почему все время Ренатке?!
— Не надо делать проблему из ерунды, — остановил ее отец, раздраженно поморщившись. — Виктория Викторовна поедет с вами в супермаркет и все купит.
Девочки немедленно, как по команде, повернули к ней симпатичные мордашки.
— А у вас есть вкус? — спросила старшая.
Вопрос был поставлен в лоб. Виктория не знала, что сказать. О том, что ее вкус весьма ограничивается размерами зарплаты? Развитие вкуса в одежде исчерпывалось вылазками на рынок перед 1 сентября и Рождеством. Вот и весь вкус. Две мордашки терпеливо ждали, пауза затягивалась.
— Я думаю, что втроем мы справимся, — полуутвердительно заметила она.
Ответ удовлетворил. Они кивнули и отвернулись от нее.
— Папа, мы учили новую песенку, — сообщила Карина, обрадованная тем, что первая нашла повод завладеть вниманием отца. Отец не отреагировал, погруженный в собственные мысли, и Карину это удовлетворило — по крайней мере он не выразил протеста. Девочка старательно изобразила на лице нечто, по ее понятиям, вбирающее в себя образ песни, и запела. Это была песня про жука. Как догадалась Виктория, мелодией Карина бесцеремонно манипулировала, перевирая мотив, но не это было главным в ее исполнении. Как она изображала жука! Как двигала бровями, вытягивала губы и закатывала глаза! Виктория поняла, что перед ней великая актриса. Макс, по всей видимости, так не считал и, едва запикал мобильник в его кармане, безжалостно прервал выступление. Девочка недовольно надулась.
— Вечно ты со своими выступлениями! — забухтела Рената. — Папе за дорогой надо следить, у него и так дел полно, а ты всегда выскакиваешь!
Упругие щеки Карины задрожали, нижняя губа выдвинулась вперед, глаза увлажнились.
— А кому же мне петь? Кому, скажи, пожалуйста! Мама в больнице, а ты, ты…
— Мне, — неожиданно для себя встряла Виктория. — Если хочешь, пой мне. Я это ужасно люблю. Поверь мне, у тебя здорово получается. Редко кто из детей без специальных репетиций сумеет исполнить так выразительно.
Снова четыре глаза прилипли к Виктории. Они смотрели на нее с недоверием, но где-то в глубине зрачков Карины теплилась надежда.
— Я очень люблю слушать, — добавила Виктория.
— В самом деле? — по-взрослому переспросила Рената.
— И.., стихи? — с хрупкой надеждой уточнила Карина.
— Особенно стихи!
Своим признанием Виктория вызвала заметное оживление — девочки зашептались, завертелись. Хорошее настроение вернулось.
— Я знаю много! — затараторила Карина, снова схватив Викторию за руку. — И «Белая береза», и «Черемуха душистая», и «Кто стучится в дверь ко мне», и «Мы с Тамарой ходим парой».
Она захлебывалась, торопясь выложить весь список и одновременно с этим ревниво поглядывая на сестру, которой трудно было переждать и тоже не терпелось завладеть вниманием слушательницы.
— Вы обе покажете мне весь репертуар, — успокоила Виктория. — Я сгораю от нетерпения. У вас прекрасная комната, там мы и устроим концерт. Если, конечно, папа не станет возражать.
Четыре глаза округлились, выпустив наконец наружу затаенный восторг.
— Он не будет возражать! — горячо зашептала Карина, перегнувшись к Виктории через сестру. — Ему вечером всегда некогда.
— Он часто бывает занят, — подтвердила Рената.
Сестры, не сговариваясь, повернулись друг к другу и горячо и эмоционально зашептались, хитро посматривая на Викторию. Они бурно обсуждали предстоящее мероприятие. Макс разговаривал по телефону. Его лицо оставалось бесстрастным, он отвечал односложно, но Виктории показалось, что он чем-то раздражен. Его щека, обращенная к Виктории, слегка подрагивала, когда он слушал голос в мобильнике, а глаза недовольно шарили по дороге. Виктория внутренне съежилась. Ее так и подмывало принять раздражение хозяина на свой счет. Он недоволен тем, что она не умеет водить, что ему приходится тратить свое драгоценное время на дорогу, которая в этот час изобилует пробками. Скорее всего так и есть. Глянув на копошащихся сестер, вовсе не замечающих ничего вокруг, Виктория себя одернула. В конце концов, разве она навязывалась? Это что — ее последний кусок хлеба? Если она ему не подходит, пусть ищет другую няню. По крайней мере ее совесть будет чиста — она выполнила просьбу Марины. Пришла и предложила свои услуги. А уж остальное от нее не зависит.
Виктория развернула грудь и распрямила плечи. Она приготовилась дать достойный отпор его настроению и претензиям. Но это не понадобилось — подъехали к дому.
Сестры, с порога побросав портфели, с жаром принялись готовиться к предстоящему выступлению. Судя по всему, они затевали что-то грандиозное. Хозяин, даже не взглянув в сторону детей, прильнул щекой к мобильнику и, что-то коротко бросая в него, двинулся в свой кабинет. Вика осталась одна посреди огромной прихожей. И что дальше? Что она должна делать? Вероятно, какие-то домашние дела. Но какие? Наверное, хозяин уверен, что она сама должна это знать. Что ее просветили в агентстве… Что ж, пока придется полагаться на собственную интуицию. Прежде всего она должна накормить детей. Так. Уже кое-что. Ну а хозяина? Готовить ему обеды и ужины тоже входит в ее обязанности? Да или нет? А кто из них делает покупки, ходит за хлебом? Скорее всего он ждет этого от нее. Или нет? А квартира? Убирать квартиру, стирать, гладить — это тоже ее обязанности? Или Марина отдает белье в прачечную?
Виктория отметила, как неумолимо к ней подбираются первые симптомы паники. Методом проб и ошибок она нашла выключатель ванной комнаты и нырнула в успокоительное бело-розовое пространство. Здесь все сияло стерильной чистотой и кокетливо напоминало вошедшему об уровне жизни хозяев. Полукруглая ванна с прозрачным стеклянным боком невинно зазывала к себе совершенством формы. Пушистые полотенца манили прикоснуться к ним пальцами, зарыться в них лицом. Круглое зеркало, светильники на стене с матово-розовыми плафонами в тон розовому кафелю, изящная стеклянная полочка с тюбиками, баночками, ватными палочками, дезодорантами — все это словно соскользнуло со страницы красочного журнала. В мыльнице лежал кусок розового мыла, который своей выпуклой формой, нарочитым изяществом и хорошо улавливаемым нежным ароматом вызывал странное чувство. Он словно просился в руки, чувственно выгнувшись на белой пластмассе навстречу вошедшему. Виктория, поддавшись искушению, взяла мыло в руки и понюхала. Еще и еще. Когда поймала себя на мысли, что сейчас, пожалуй, начнет пробовать его на зуб, критически взглянула на себя в зеркало и открыла кран горячей воды. Умывшись, она потянулась к полотенцам и тут же машинально отдернула руку. Полотенец было три. Темно-сиреневое явно принадлежало хозяину, а два других, розовое и белое, — девочкам. Вика постояла, напряженно вглядываясь в полотенца, и ничего лучшего не придумала, как вытереть руки бумажной салфеткой, торчащей из стакана.