Они воруют, убивают, охотятся в морях за кораблями! Но все-таки они люди, решила она. Потому что ни один сгнивший, распухший от воды гаитянский призрак не смог бы так надежно скрутить их!
— Прайд, — хрипло позвала она, вглядываясь в густой мрак. Когда глаза постепенно привыкли к темноте, она рассмотрела ряд деревянных бочек, аккуратно поставленных вокруг.
— Прю? Ты в порядке?
— У меня раскалывается голова, и я связана, словно дикий кабан. Но в остальном все ничего!
— Ну, по крайней мере, хоть шапка из чулка не свалилась от удара, и не рассыпались волосы. Если боль в боку когда-нибудь пройдет, то можно считать, повезло. Все-таки я живой. Уже хорошо. Что же случилось?
— Этот разбойник со шрамом не был пьян. Он только обманывал нас и подстроил хитрую западню!
Прайд перевалился ближе, и Прю обрадовалась его теплу, потому что в брюхе корабля было страшно холодно, и она дрожала. Прю слышала, как свистит ветер в парусах у нее над головой, и догадывалась, что скоро наступит рассвет. Если ветер так завывает, когда солнце только на горизонте, значит, скоро начнется настоящий шторм.
— Если мы признаемся, кто мы на самом деле, и объясним, что не держим на них никакого зла, думаешь, они отпустят нас? — спросил Прайд.
— И не помышляй об этом! Ты можешь представить, что будет с бабушкой, если в дом заявится этот дьявол и расскажет, что он поймал нас, когда мы хотели, угрожая папиным пистолетом, ограбить его? Ее бедное сердце тут же разорвется. А если не разорвется, то следующие десять лет мы не увидим дневного света. Он заставит ее поверить, что мы всего лишь двое воришек!
— По-моему, мы такие и есть. — Голос у Прайда дрогнул. Замерзший, голодный, несчастный, скорее мальчишка, чем мужчина. Бедняга, подумала Прю. Она была готова выполнять вместо него любую работу, лишь бы он не падал духом и не приводил ее в отчаяние.
— Мы никогда не воровали! Во всяком случае, в обычном смысле. Мы только отбирали то, что по праву принадлежало нам.
— Да, но бабушка…
— Лия позаботится о бабушке. Не сомневаюсь, она знает, что лежит в корзинке для рукоделия. Больше того, по-моему, она знает, и как оно туда попало. И если мы не вернемся, она присмотрит за бабушкой и придумает какую-нибудь историю, чтобы успокоить ее несчастный старый разум. Лия не даст ее в обиду, Прайд… ммм… Най. Это точно.
Они немного помолчали, потом Прайд снова заговорил, и голос у него звучал еще неуверенней…
— А что будет, когда все монеты кончатся? Ты же не хуже меня знаешь, что чернокожая женщина, даже вольноотпущенница, не может тратить золото, не навлекая на себя неприятности.
Прюденс изо всех сил старалась не заплакать. Потому что слезы — признак слабости, а она не могла разрешить себе быть слабой.
— Ради Бога, мы вернемся домой раньше, чем ты думаешь! Обязательно найдется способ сбежать. Нам надо только дождаться случая. А пока держи рот закрытым, а глаза открытыми.
— А нос разбитым.
— Это уж точно! Шлюп и правда вонючий, согласен? Китобойный, весь провонял. Интересно, что они сделали с законными владельцами?
— Не думай об этом, Прю. Мы убежим, не сомневайся.
К тому времени, когда люк над трюмом открыли, а их подняли на палубу, где они увидели своих тюремщиков, яркий медный свет заливал все небо, и его тепло коснулось и земли и моря. Чуть пошатываясь на онемевших ногах, Прю попыталась одним взглядом оценить обстановку на палубе.
За ними пришел тот человек, которого называли Крау. Непонятно, кто он — неф, как Лия, или индеец, как те люди, которые приходили ловить рыбу на нижнем конце острова.
Может быть, он раб. Она знала, что даже у индейцев есть рабы, люди другого племени, выменянные или захваченные силой.
Этот человек не был рабом, если судить по его поведению. Пока он помогал им выкарабкаться из трюма, Прю почти перестала его бояться. При всей огромной силе, в его руках не было жестокости. А ведь он легко мог бы согнуть их в наживку для рыбы.
— Вы не собираетесь развязать нас? — спросила она, помня, что надо говорить с хрипотцой, как парнишка Хэскелл.
Не обращая внимания на ее вопрос, темнокожий моряк повел их по палубе, разрешив на минутку задержаться у борта. И первое, что они поняли, — корабль стоит на якоре.
— Скоро будет еда, — бросил темнокожий, но ни Прю, ни Прайд не смогли бы проглотить и крошки.
Где, черт возьми, они находятся? Узкая незнакомая коса тянулась на северо-восток. Но больше ничего не удалось разглядеть. Ни амбаров, ни домов, ничего похожего на жилье. Еще они увидели три остроносые лодки значительного размера, с грузом на борту направлявшиеся к низкому и пустынному берегу.
Услышав шум, Прю воинственно обернулась. Из-за спины Крау, который безмолвно высился, словно обгорелая сосна, на них уставились три простых моряка. На лицах никакого выражения. Прю ждала, что приготовила ей судьба. Но ничего не произошло, и она, гордо вскинув голову, перевела взгляд на человека по имени Крау. В висках стучало, руки и ноги так саднило, словно они вот-вот отвалятся, но будь она проклята, если выдаст это словом или жестом.
За спиной раздались шаги, и она обернулась. Отмеченный дьяволом негодяй подкрадывался к ним сзади! К несчастью, от страха Прю всегда становилась скорее безрассудной, чем разумной.
— Проклятие! — воскликнула она, вовремя вспомнив, что надо говорить низким голосом. — Почему бы вам просто не отрезать нам головы и не прибить их к бушприту? Славный трофей! Хороши мы будем, когда руки и ноги у нас сгниют и отвалятся!
Прошлой ночью она едва могла разглядеть его черты. Но при ярком солнце без труда узнала его. Мужчины, стоявшие на палубе, были такие же высокие и с такими же широкими плечами. И все же он при всей своей плечистости казался удивительно стройным. Солнце играло на его густых белокурых волосах, но они отливали скорее серебром, чем золотом. И глаза у него были такие голубые, каких, казалось, не бывает у простых смертных.
Она всегда представляла себе ангелов с глазами такого цвета. Но если этого человека и можно назвать ангелом, то он ангел Сатаны, пришедший сеять пороки среди порядочных, богобоязненных людей. Ничего даже близкого к небесам она не видела ни в его затвердевшем от соли замшевом жилете, ни в узких брезентовых штанах, ни в поношенных, без пряжек сапогах, так хорошо смазанных жиром, что они казались мягкими, как шелк.
Капитан пиратов резко повернулся, чтобы отпустить команду, а Прю успела отметить прямой нос, жесткий, но тонко очерченный рот и волевой подбородок. Она нехотя признала, что для мужчины, который добывает себе на жизнь грабежом, этот человек непозволительно красив. Прю ненавидела себя за то, что, несмотря на презрение, не могла оторвать от него глаз.
Он опять резко обернулся и посмотрел на нее. Прю вздрогнула и отвела взгляд, смущенная скорее не отметиной на правой щеке, а холодным голубым огнем глаз. Прайд, хорошо рассмотревший его в таверне, рассказал о шраме на лице, но ни словом не обмолвился об ошеломляющей яркости его глаз.
Казалось, прошла целая жизнь, но ни один из них не шелохнулся. Ветер с воем рвал паруса. Скрипела обшивка корпуса, и над головой верещали чайки, ныряя за рыбой. Из оцепенения девушку вывел старик, который фыркнул и потом проговорил:
— Поймали их прямо за руку, кэп, а?
— Да, но они скоро научатся честному ремеслу. Посмотрим, как им понравится резать, рубить и поддерживать огонь под котлами.
Резать, рубить и поддерживать огонь? Резать кого? Рубить что? И зачем им, черт возьми нужен огонь под котлами?
— «Честному ремеслу»! — Прайд пальцами связанной руки схватил сестру за край плаща и потянул, но ее уже понесло: — Да что вы знаете о честности? По крайней мере, от наши рук не пострадал ни один из вас, чего никак нельзя сказать о ваших жертвах!
— Прюденс… — прошипел Прайд.
— Ты, парень, мелешь чушь, — пробормотал моряк величиной с корабль, с пустой глазницей и пугающим шрамом на лице. — Явно рехнулся.
По палубе прокатился гул согласия, скорее озадаченный, чем сердитый, но Прю слишком занесло, чтобы она уловила разницу. Сборище подонков, по которым плачет виселица! За свою жизнь Прю повидала пиратов, но такую непристойную команду еще никогда не встречала!
— Ты что, можешь обойтись без китов и наливаешь в свои лампы жир из селедки?