Барбара. Если бы она осталась жить, они были бы женаты уже восемь лет. Но она умерла от желтой лихорадки вместе с их сыном Адамом в страшную зиму 1723 года.
Гедеон поднял руку, чтобы заказать еще кружку эля, но вместо этого попросил принести рома. Ветер дул с северо-востока, холодный и сырой. Плечо у него ныло, но еще больше ныла душа. В моменты вроде этого он задавал себе вопрос: почему он так тяжело работает? Ведь ему не о ком заботиться, кроме как о себе. У него есть только сестра, Мэгги Роусон, которая живет на острове Гаттерас, — и все. Похоже, что его наследниками станут дети Мэгги, потому что Гедеон не мог представить, что женится снова. К несчастью, жизнь научила его, что, чем бы человек ни владел, всегда есть шанс потерять все. Он потерял сначала отца, потом мать, потом дядю, жену и сына. За свою жизнь человек может перенести даже столько горя. Н не больше.
Им овладел приступ беспокойства, он заплатил и ушел. Иногда без всякой причины наступали периоды, когда ему казалось, что стены душат его. Гедеон был слишком возбужден чтобы спать, и ему не хотелось ни напиться до беспамятства, ни забыться за игрой или с девушками веселого дома «Огненная Мэри».
В северной части ширина острова Портсмут не превышала двух миль, а дальше, к юго-западу, он даже сужался. Ничего похожего на город, здесь не было. И ничего интересного, кроме вытянувшихся в ряд вдоль внутреннего главного канала амбаров, складов, кабаков и притонов.
Узкие тропинки извивались по широким засыпанным камнями полосам среди прибрежных болот, мимо домов, укрытых от яростны; штормов, налетавших на остров, аллеями чахлых сосен и кедров. Гедеон смотрел на маленький, потрепанный ненастьями дом, и мрачные мысли затуманили ему глаза.
И он когда-то жил в таком доме. В доме Барбары, оставленном ей первым мужем. После того как она и мальчик умерли, он заколотил его и уехал. Позже до него дошли слухи, что во время шторма 1725 года на крышу упал гигантский кедр и разрушил дом в прах.
Некоторым мужчинам предопределено жить на берегу. Некоторым нет. А такие, как Гедеон, вроде бы не могут найти удовлетворения ни на море, ни на суше.
Прю ждала, когда Лия уйдет в свой собственный дом в южной части острова. И, только убедившись, что той уже нет, вылезла из постели. Пол всегда скрипел, а у молодой гаитянки такие уши, что она слышит, как приходит ночь. И что еще хуже, у нее беспричинно подозрительный склад ума. Порой Прю почти верила, что вольноотпущенница знает, откуда берутся медяки, которыми платят ей жалованье. Медяки — это единственное, что Прю и Прайд рисковали тратить. Впрочем, серебро почти не встречалось, а золото попадалось реже, чем яйца опоссума. Золотую гинею или испанскую серебряную монету, отобранные у своей пьяной жертвы, брат и сестра всегда прятали на дно корзинки для рукоделия как запас на время еще большей нужды.
Но Лия ничего не говорила, и, как только появлялось подозрительное судно и бросало якорь, брат и сестра принимались за свой маскарад. Бригантина «Добрый друг» пришвартовалась почти в полдень. И сейчас команда вполне созрела, чтобы попасть в ощип. Все знали, что «Добрый друг» спускал флаг с черепом и костями, только когда входил во внутренние воды. Но ни у кого не хватало смелости показать на них пальцем и предъявить обвинение. Едва опустились сумерки, как Прайд уже сидел в «Лики кэск», чтобы выбрать наиболее подходящую цель для сегодняшней ночи. И сейчас наступил момент, когда команда небольшими группками начала, пошатываясь, разбредаться по Верхней дороге в поисках дальнейших развлечений, в том числе и в веселом доме «Огненная Мэри».
Прю уже решила, как потратит нынешнюю добычу. Начнет с того, что купит приличный сорт портвейна, чтобы бабушке больше не пришлось извиняться перед типами вроде Клода Деларуша. И возможно, новый ковер, чтобы сквозь пол не проникала всякая дрянь. В дождливую погоду или когда прилив чрезмерно высокий, под домом стоит вода, и сырость так и лезет сквозь планки пола. От этого у бедной бабушки совершенно немеют суставы, и она почти не может двигаться.
При свете луны Прю намазала лицо сажей, собрав ее на внутренней стороне лампового стекла. Потом быстро закрутила косу вокруг головы, в сотый раз пожалев, что у нее такие длинные и густые волосы, совсем непохожие на мужские.
— Прю! Открой.
Удивленная Прю на цыпочках подошла к окну, потянув его, открыла и увидела Прайда с намазанным сажей лицом, растянувшегося на ближайшей ветке.
— Что ты здесь делаешь? — с возмущением прошептала она.
— Почему ты еще дома? Если через пять минут мы не займем позицию, то, похоже, вернемся с пустыми руками. Половина команды «Друга» мертвецки пьяна, а другая половина спорит, куда идти, пока они еще держатся на ногах: в таверну «Наживка и бутылка» или прямо в «Огненную Мэри».
Прю натянула на голову шапку, сделанную из чулка, и прицепила тяжелый кремневый пистолет, принадлежавший отцу.
— Я ждала, пока уйдет Лия. А она сегодня тянула целую вечность.
Брат и сестра быстро спустились по стволу дуба и спрыгнули на землю. Потом, держась в тени, заспешили по тропинке, ведущей к Верхней дороге. Там, на полпути между тавернами и «Огненной Мэри», есть небольшая рощица пальм сабаль и чахлых кедров. Она служила им укрытием в том месте, где дорога делала поворот.
Ждать долго не пришлось. Четверо мужчин, приближаясь к повороту, все еще спорили, хотя так напились, что сами едва ли понимали, что говорят.
Брат и сестра, помня, что они Хэскелл и Най, подождали, пока моряки подойдут к рощице, потом беззвучно выскользнули из укрытия.
— Жизнь или кошелек! — крикнул первый парень, пока второй молча забежал вперед и направил недрогнувшее дуло прямо в грудь морякам.
Двадцать минут спустя тот, кто называл себя Най, проскользнул в окно второго этажа и предупреждающе зашипел:
— Постарайся в этот раз не зацепиться за стул под окном.
— А ты смотри не урони свои чертовы ботинки — тихо ответил Хэскелл, стоя в тени под гигантским дубом. — На прошлой неделе мне пришлось дьявольски долго убеждать бабушку, что шум, который она слышала, — это всего лишь ветка, — бившаяся о дом.
Прюденс выждала добрых пять минут, прежде чем подняться вслед за братом вверх по дереву. Беззвучно открыла она окно и перекинула длинную ногу через подоконник.
Насквозь продрогнув от сырого холодного воздуха, девушка быстро опустила окно и зажгла единственную свечку. Освободившись от шапки из чулка, она засунула ее под матрас вместе с повязкой, которой стягивала грудь, чтобы сделать ее плоской. На спину упала тяжелая длинная коса. Прюденс запустила пальцы в глубину волос и с удовольствием почесала кожу, радуясь, что избавилась от мерзкого чулка, сдавливавшего голову. Ночные приключения доставляли ей все меньше и меньше удовольствия. Но как иначе они могли заработать деньги на жизнь? Бабушка и слышать не хотела, чтобы Прю пошла работать в один из кабаков. И, по правде говоря, Прю и сама полагала, что вряд ли бы там долго выдержала. Прайд пытался найти работу на пристани. Но оплачиваемая работа на острове большая редкость, и те, у кого она была, ревностно берегли ее.
Брату и сестре многого не требовалось, но Осанна никогда не знала нужды. Она выросла в богатом доме, а после смерти Урии ее разум будто сорвался с якоря, старая женщина становилась все требовательнее и требовательнее, словно забывала, как изменились их семейные обстоятельства.
Прю безмерно любила бабушку, с младенчества растившую близнецов. Она согласилась бы работать день и ночь, чтобы содержать ее. Но на острове просто не найдется ничего такого для порядочной женщины. Разве что выйти замуж. О, тогда, конечно, работы будет хоть отбавляй.
Но даже ради Осанны Прю не могла заставить себя опуститься до двух подходящих холостяков, имевшихся на острове. Они оба были мерзкими: Альберт более мерзкий, а Джереми Олек просто дурак. Похоже, он думает, как и большинство других жителей острова, что семья Эндрос купается в золоте.
Это было бы даже смешно, если бы не было так досадно. Прюденс снова и снова повторяла этим парням, что она бывает счастлива, если у нее есть шесть пенсов, но они только усмехались. Убедить их было невозможно. Даже видя, что денег у нее едва хватает на самые мелкие траты, люди не меняли своего мнения. Потому что ходили слухи, будто Урия спрятал свое состояние на острове. И сколько бы Прю ни объясняла Энни и Альберту, что отец вложил все, чем владел, до единого шиллинга, в проклятую шхуну и ее первый груз, словно специально, чтобы все разом потерять, никто ей не верил.