А теперь Гедеон собирался приковать себя кандалами к девчонке, которая и за сто лет не станет такой нежной и послушной, какой полагается быть жене. Прайд мог лишь молить Бога, чтобы Гедеон не рассердился и не пошел на попятную. Черт, ведь она даже стряпать не умеет, чтобы кормить мужа хотя бы сносно!
В болотных розах недалеко от края топи гудели пчелы. В полном запахов жарком воздухе болтовня стаи желто-серых зябликов, мелькавших в ветвях дуба, почти заглушала хриплые крики чаек и охотившихся за рыбой ворон. Где-то недалеко непрестанно шептался с берегом прибой. На вершинах чахлых сосен вздыхал ветер.
Два человека, не замечая картин и звуков, окружавших их, стояли под слепящими лучами полуденного солнца. Гедеон, необъяснимо смущенный после прошлой ночи, забыл обо всех своих планах, а Прю, сцепив пальцы, смотрела куда-то вдаль, а вовсе не на него.
— Я скучала без тебя утром, — наконец выдавила она.
— Мне надо было… — он прокашлялся, — привести себя в приличный вид. Я ведь пришел сказать, что, если ты возьмешь меня в мужья без благословения церкви или закона, тогда мы сегодня утром встанем на крыльце твоего дома и объявим себя супругами перед Богом и всеми его свидетелями. И клянусь, для меня это будет то же самое, как если бы мы венчались в самой роскошной церкви мира.
Несомненно, он всех на свете красивее, ошеломленно подумала Прю. Даже когда он пришел измученный и грязный после долгого путешествия и с лицом, почти заросшим бородой, он показался ей прекрасным. А сейчас она могла думать только об одном — как бы не броситься к нему в объятия. Но если ему хотелось, чтобы все было обставлено подходящим для леди образом, то она станет чертовски хорошей леди, во всяком случае, изо всех сил постарается ею быть.
— По-моему, Гедеон, ты уже догадался, — серьезно ответила она, — что я готова на все, лишь бы заполучить тебя и оставаться рядом с тобой до тех пор, пока ты будешь меня терпеть.
Разыгралось ее воображение или на самом деле Прю увидела на любимом лице облегчение?
— Уверен, Хэскелл, ты найдешь во мне самого терпеливого мужа.
— По-моему, в прошлом я приносила тебе одни беды.
Он только вскинул брови.
— Ладно, но я хочу, чтобы ты знал: я собираюсь стать лучше. Лия научит меня стряпать, и я уже хорошо справляюсь с иголкой.
— Но гораздо лучше с ножом, пистолетом или колодой карт, ммм?
Он дразнит ее, по крайней мере она надеялась, что дразнит. Он все еще стоял, опустив руки, и не выказывал никаких признаков, что хочет чего-то большего, чем просто поговорить.
— Ммм… Гедеон, как ты думаешь, не мог бы ты называть меня Прюденс? И я была бы очень тебе обязана, если бы ты постарался забыть обстоятельства, при которых мы первый раз встретились.
Скрестив руки на груди, он поглаживал подбородок. У нее создалось впечатление, будто он пытается спрятать улыбку, но она не была уверена. Он продолжал поглаживать подбородок.
— Прюденс, — задумчиво повторил он. — Гммм, сомневаюсь, чтобы еще хоть одну женщину назвали более неподходящим именем, но, если это сделает тебя счастливой, я постараюсь запомнить.
— И забыть, — повторила она вторую часть своей просьбы, и он кивнул.
Слава Богу, подумалось ей, скоро он забудет молодую воровку, одетую, как мужчина, ругавшуюся, как мужчина, и частенько попахивающую не то рыбным двором, не то свиным хлевом. Но с другой стороны, она никогда не забудет дни, проведенные на стоянке китобоев, потому что там она полюбила высокого, красивого капитана, который управлял своими людьми со спокойной властностью, завоевавшей ему их уважение и привязанность.
Одинокий мужчина, который мог отдаться телом, но свои мысли оставлял при себе.
— Гедеон, ты уверен… ты в самом деле хочешь жениться на мне? — Он никогда не клялся, что любит ее, да она и не ждала этого.
В следующее мгновение Прюденс уже была в его объятиях. Обвив руками его шею, она прижалась к нему так, чтобы чувствовать своей кожей каждую клеточку его тела. Она снова хотела ощущать его вкус. Хотела чувствовать его тело своим без этой скучной помехи из одежды, разделявшей их. Но Гедеон не собирался спешить.
— Разве я был бы здесь, если бы не хотел? И ей пришлось удовлетвориться таким ответом. Пока.
Она направилась к дому, все еще ощущая на талии тепло его рук. Даже без любовных клятв, убеждала себя Прю, она может считать себя самой удачливой из женщин, ведь многие из них считали, что им повезло, если они могли терпеть мужчин, за которых выходили замуж. И совсем немногие любили своих будущих мужей. А она любила Гедеона. Любила в нем все. Его силу. Его доброту. Его красоту. Она не просила ни о чем, только бы провести оставшиеся дни жизни с ним. Если у нее будет достаточно времени, она научит его любить ее тоже. Она знала, что сумеет!
Вероятно, он уже любит ее, но еще сам не понимает этого, мечтательно подумала Прю. Иначе зачем бы он просил ее выйти за него замуж?
— Как жаль, что оно не красное. В зеленом ты выглядишь слишком бледной. Я бы ни за что не оделась в зеленое на свою свадьбу. — Энни стояла на коленях и поправляла оборки, а Прю разглядывала в зеркале высокую стройную женщину в платье из бледно-зеленой тафты. Подруги поднялись наверх в спальню Прю, а весь двор дома Эндросов был заполнен гостями, пришедшими главным образом из любопытства.
— По-моему, это самое красивое платье, какое я когда-нибудь видела, — с благоговением возразила Прю. Даже если бы оно было сшито из грубой домотканой дерюги, крашенной луковой шелухой, она бы восхищалась им. Потому что это платье привез ей Гедеон.
— Я хочу попросить маму послать за красным шелком и сшить мне точно такое же, — сообщила Энни, поднявшись с колен и завистливо оглядывая подругу.
Прю вертелась перед зеркалом то так, то эдак, с удивлением отмечая, какими зелеными кажутся сегодня ее глаза. Они стали точно такого же цвета, как шелковая тафта. И какой тонкой выглядит ее талия между прилегающим лифом и пышной юбкой! Неужели это очаровательное создание — та самая Прюди Эндрос, которая чуть больше месяца назад вырезала из китовой туши полосы ворвани и кидала ее в котел, чтобы вытопить жир? Та самая Прюди Эндрос, которая спокойно направлялась вместе с командой китобоев в портовый кабак, чтобы выпить и поиграть в карты или кости?
— Я выгляжу как леди, — прошептала она.
— По-моему, не он пострадавшая сторона в этой сделке, — фыркнула Энни.
— Кто? Гедеон? — Прю обернулась и вытаращила на подругу глаза. — Уж не думаешь ли ты, что я пострадавшая сторона в этой сделке?
Не обращая внимания на Прю, Энни продолжала возиться со своим лучшим платьем, поправляя ярко-голубой шелк, чтобы он гладко лежал на алой нижней юбке.
Прю всегда раздражала привычка лучшей подруги намекнуть на что-то, а потом пойти на попятную. Но сегодня день ее свадьбы. Прю не хотела злиться.
— Но ведь ты видела его, помнишь? По крайней мере ты сказала мне, что видела. Ты сказала, что он самый красивый мужчина из всех, каких ты встречала в жизни.
Энни поправила грудь, чтобы она попышней выпирала из окаймленного оборками выреза платья.
— Ну да… он красивый, я имею в виду, если ты не против этого ужасного шрама на щеке. — Прю ощетинилась, но Энни как ни в чем не бывало продолжала: — Но даже со шрамом он, по-моему, выглядит лучше, чем любой мужчина в округе, конечно кроме Прайда… но Прайд твой брат…
— Энни, я знаю, что Прайд мой брат! Почему ты считаешь, что я пострадавшая сторона?
Энни вдруг нашла на одной стороне подбородка маленький изъян, который требовал немедленного внимания, и принялась, сощурившись, разглядывать его в зеркале.
Прю ждала, постукивая носком маленькой шелковой туфли цвета слоновой кости. Уперев руки в бедра, она нетерпеливо фыркнула.
— Энни! Проклятие. Скажи, что ты знаешь об этом!
Энни пожала плечами, сделав так, что ее сияющие золотистые локоны затанцевали вокруг ушей.
— Я ничего не знаю, Прюди. Честно. И ничего не имела в виду… Только ты же знаешь, как люди болтливы…
Нога Прю отбивала вечернюю зорю на звонком сосновом полу.
— И? — настаивала она. — Люди болтливы? И что же они болтают?
— У тебя есть капелька рисовой муки, чтобы я могла запудрить это место на подбородке? Разве ты не злишься, если какая-нибудь дрянь выскакивает на лице как раз в такое время, когда тебе хочется выглядеть хорошенькой?