Тереза Скотт - Покорение

Кармен замерла. Ее глаза заметили всадника, прямо сидевшего в высоком седле.

— Это опять он, — пробормотала она.

— Кто? — выглянула из повозки ее спутница.

Кармен вспыхнула. Она не подумала, что ее услышат. Она сделала вид, что мурлычет песенку, надеясь провести свою дуэнью.

Но любопытство старшей женщины уже было возбуждено. Ее блестящие черные глаза пристально смотрели вслед проскакавшему всаднику. Она увидела широкие плечи, тонкий стан, длинные ноги. Черные волосы выбились из-под испанского шлема.

— Кто? — снова спросила она. — Этот солдат?

Ее острый нос высунулся далеко из повозки.

Кармен вздохнула. Врать ей не хотелось, но не хотелось и рассказывать донье Матильде, что мужчина, проскакавший сейчас на лошади, спас ее как-то ночью в Эль Пасо дель Норте. Дуэнья придет в ужас, узнав, что ее юная подопечная бродила ночью одна по городу.

Присутствие этого человека в караване очень беспокоило Кармен, напоминая о ее безрассудном поведении.

Какая-то таинственная связь возникла между ними. Однажды утром, убирая постель, Кармен почувствовала, что у нее шевелятся волосы на затылке. Она обернулась и увидела, что он наблюдает за ней. Он сидел верхом на своем гнедом жеребце, и его лицо было спокойно и бесстрастно. Рассерженная Кармен сдвинула брови и надменно, как и следует знатной даме, посмотрела на него — пусть только попробует что-нибудь сказать! Он продолжал смотреть на нее, а она от волнения никак не могла сложить одеяло. Его каменное лицо ничего не выражало, но когда он отъехал, она почувствовала странное разочарование, как будто она готовилась к поединку, а ее противник не принял вызов. Она должна была признаться себе, что ледяной блеск его голубых глаз и их пристальный взгляд взволновали ее. С тех пор она ловила себя на том, что в течение дня постоянно следит за ним, но не могла понять, что движет ею: влечение, чувство вины, любопытство или гнев.

Донья Матильда втянула свой нос обратно в повозку и теперь внимательно изучала лицо своей юной спутницы. Итак, почему Карменсита вспыхнула, а глаза ее заблестели и оживились?

Острый взгляд дуэньи задумчиво последовал за всадником на гнедом жеребце.

Пума ехал в конце каравана, тонкая повязка прикрывала его нос и рот от красной пыли. Скоро они будут в стране апачей. И тогда пути его и этих испанских захватчиков разойдутся.

Какое долгое, странное путешествие выпало на его долю, как давно он покинул родной край. Теперь он чувствовал себя старше, мудрее, сильнее, чем раньше, когда он жил со своим народом.

Все началось с того, что его продали в рабство. Если бы у него был нож, он перерезал бы веревки и бежал к своим. Когда команчи, всегда враждовавшие с его народом, увезли его на юг и продали испанцам, Пума не знал, как быть — смириться или сойти с ума от горя. Его на цепи, как дикое животное, привели в Мехико и бросили в тюрьму. Что хотели с ним сделать, неизвестно. Но когда он убил испанского солдата, вернее лейтенанта, — не имеет значения — в общем, этого Мартинеса, испанцы хотели его повесить.

Лейтенант Мартинес допустил роковую ошибку, попытавшись бить Пуму. Жестокий по натуре, лейтенант любил избивать заключенных, от их родственников он требовал дорогих подарков за право посещения. Если жена или дочь заключенного были красивы, он нагло предлагал им переспать с ним. Заключенные платили ему лютой ненавистью.

После смерти Мартинеса, некоторые заключенные тайком делились с Пумой лепешками, жидким тюремным супом или выделяли ему немного фруктов из тех, что им передавали с воли, — в благодарность за избавление от жестокого охранника.

Итак, Пума ожидал своей участи в тюремной камере, далеко от родины, на чужбине, ждал смерти и пытался молиться Богу. Но это было трудно. Он не хотел умирать от рук испанцев и не умел молиться. Он не готов был спеть песню Смерти. Слова застревали в горле. По ночам ему снился родной дом, к нему приходили его мать, родные и друзья — все было как наяву. Просыпаясь, он чувствовал себя обновленным, окрепшим, эти сны вселяли в него безрассудное желание бежать. Но никакой возможности бежать он не видел. Освобождение наступило неожиданно, его принес тощий и бледный отец Кристобаль. Пума наконец-то покинул темную тесную камеру и получил форму испанского солдата, верховую лошадь и свободу, хотя и не совсем ту, о которой мечтал. Для него это было равносильно второму рождению. Отмена смертного приговора, шанс вернуться на родину — сколько счастья свалилось на него! В первые несколько дней с его губ срывались такие неистовые вопли и крики ликования, что другие солдаты от неожиданности осаживали лошадей и те взвивались на дыбы.

За время шестимесячного путешествия из Мехико в Эль Пасо дель Норте Пума внимательно наблюдал за окружающими его людьми и особенно за отцом Кристобалем. Его интересовал этот человек и его побуждения. При всем недоверии к испанцам, Пума, к своему удивлению, понял, что намерения святого отца честны и добры. Неоднократно тот раздавал зерно темноглазым обитателям миссий, хотя майор Диего и журил его за такую щедрость. Однажды отец Кристобаль даже вступил в спор с этим хитрым военачальником, требуя задержать караван на два дня, чтобы он мог прочитать молитвы над больным индейским ребенком. И когда малыш чудесным образом исцелился, Диего уже добровольно разрешил отцу Кристобалю побыть подольше возле ребенка — караван задержался еще на два дня.

От майора Диего Пума старался держаться подальше. Еще в начале пути Диего подъехал к Пуме и выразительно прорычал, что за любую провинность он убьет его. Лейтенант Мартинес был личным другом Диего. Позже Диего сетовал, что отец Кристобаль слишком слабоволен и ничего не делает, чтобы вовлечь этого дикаря Пуму в лоно Святой Матери Церкви и тем спасти его душу. Черные глаза майора встретились взглядом с холодновато голубыми глазами апача — они отлично понимали друг друга, эти двое. И хотя Пума не любил майора, он видел, что майор неплохо справляется со своими обязанностями начальника эскорта, проводя караван по территории, населенной враждебными племенами. Он был храбр — или самонадеян — до степени безрассудства, и душа апача неохотно, но оценила это. Поэтому, хотя Пума и не боялся майора, но не хотел спровоцировать столкновение и старался не встречаться с ним на узенькой дорожке. Перед Пумой стояла более важная цель, чем бесить Диего — он должен продержаться до того времени, когда сможет оставить караван и соединиться со своим народом.

Пума огляделся. Скоро сядет солнце. Диего остановит караван, и они разобьют лагерь. Успокоится и уляжется скот и лошади, устроятся на ночлег люди. Пума отыскал глазами первую повозку. В ней, он знал, ехала та женщина с бирюзовыми глазами и ее компаньонка. Эти двое обычно устраивались на ночь поодаль от других. Пока Пума жил среди испанцев он изучил их обычаи и знал, что старшая женщина должна оберегать младшую от мужских посяганий. Подобный обычай был и у апачей. Но ведь если бы он вздумал Украсть ту, с бирюзовыми глазами, старшая не смогла бы помешать ему. Странно, но мысль о похищении красотки тем чаще приходила ему в голову, чем ближе становились родные края.

Их встреча в Эль Пасо дель Норте, вопреки ожиданиям Пумы, оказалась не последней. Он сразу заметил ее на следующее утро, когда ее повозка присоединилась к каравану. Пума был уверен, что ничем не выдал того потрясения, которое испытал, вновь увидев ее. Но сердце его забилось так часто, что он вынужден был сделать несколько глубоких вдохов и напомнить себе — она испанка.

И с тех пор, как они покинули Эль Пасо дель Норте, его не переставала волновать мысль о том, что она рядом. И вот сейчас, следя за кренящейся и прыгающей по ухабам повозкой, Пума думал о ней. Как плохо, что она испанка!

Будучи еще маленьким мальчиком, Пума чувствовал, что чем-то отличается от своих приятелей апачей. Ни у одного из них не было голубых глаз. Никого из них не бросал отец. Его мать очень неохотно говорила о человеке, который был отцом Пумы, и Пума не спрашивал.

Он имел смутные воспоминания об отце. Он помнил, что его отец был крупный мужчина. Вспоминал, как тот брал его на руки, смеялся. Вспоминал, как отец ехал верхом навстречу Пуме и его матери, а руки его держали огромные букеты диких цветов. Отец смеялся, а его светло-каштановые волосы трепал ветер. Были другие воспоминания, тоже беспорядочные. Об отце, который сидит, уставясь в огонь и не отвечает на вопросы матери. О матери, плачущей по ночам. Еще Пума помнил, как уезжал его отец. Как горячие слезы катились по щекам мальчика, когда он смотрел вслед отцу и видел, как его широкая спина исчезает за холмом. Больше никогда Пума не видел своего отца.