Тереза Скотт - Покорение

Пума был бы рад забыть о своем полуиспанском происхождении, но Злой стал напоминать ему об этом, высмеивая его и настраивая против него народ. Пуме не хотелось думать о том, что в его жилах течет испанская кровь, он игнорировал этот факт и, возможно, совсем избавился бы от всяких воспоминаний об этом, но Злому удалось продать его в рабство к команчам. А когда те, в свою очередь, продали его испанцам, ему пришлось вспомнить, кто он. Оказавшись в плену У соплеменников своего отца, он поневоле стал думать о том, что раньше хотел скрыть. Он испытывал смешанные чувства по отношению к испанцам. Такие же смешанные чувства вызывало в нем его полуиспанское происхождение.

Когда Пума впервые попал в плен, он ненавидел испанцев, каждого из них. Побои, скудная пища, рабство само по себе — его прежняя жизнь не подготовила его к этому. Он не понимал, как могут люди так жестоко обращаться с подобными себе. А как тяжела оказалась тюрьма для его души, души апача! — он даже сейчас содрогался, думая об этом. Для него, всегда имевшего право на полную свободу, возможность идти, куда хочется и когда хочется, летать, как орел или сокол, бежать быстро и легко, как волк, взбираться на холмы, как горный козел — тюремное заключение было настоящей пыткой. Видеть огромное, беспредельное небо уменьшенным до размеров крохотного зарешеченного тюремного окошка… Пума потряс головой и заскрежетал зубами, вспомнив все это. Сначала Злой, потом команчи, потом испанцы — он ненавидел их всех.

В то же время, еще находясь в тюрьме, он стал замечать, что не все испанцы жестоки. Некоторые относились к нему дружелюбно — кое-кто из охраны, многие из заключенных. Пума был скрытен и необщителен с товарищами по несчастью, и они мирились с его молчаливостью, возможно, даже уважали его, не приставали с расспросами, Давая Пуме возможность прийти в себя. Не сразу, поначалу очень сдержанно, но он начал общаться с ними. Разговаривать было можно, хотя каждый заключенный сидел отдельно, в маленькой клетушке. Помещали нескольких человек в одну камеру только тогда, когда в тюрьме не хватало места. Пума обнаружил, что ему легко дается испанский язык. Он так быстро запоминал слова, как будто этот язык был уже знаком ему. Вспоминая свое детство, он догадался, что отец, вероятно, учил его испанскому, до того, как покинул их с матерью.

И хотя Пума продолжал считать испанцев захватчиками, он начал понимать, что все они разные. Священники, например, не такие, как солдаты. Священники создавали миссии, строили церкви и старались приучить индейцев обрабатывать землю. Они говорили о спасении душ индейцев. Пума знал это, потому что в тюрьму постоянно приходил один человек, которого узники-испанцы называли padre — отец; он говорил об индейцах как о детях. Пума не считал индейцев детьми. Он знал, что это взрослые люди, пытающиеся, пусть безнадежно, справиться с тем хаосом, который внесли в их жизнь завоеватели.

Солдаты, то есть вообще военные, постоянно запугивали индейцев, стараясь захватить новые земли. Иногда, когда солдаты попадали в тюрьму за пьяные драки, они говорили о каких-то городах, построенных из золота, которые они ищут. Предполагалось, что таких городов семь. Слыша такое, Пума только покачивал головой — ни о каких городах из золота он не знал, а индейцы, с которыми он говорил об этом, считали, что эти испанцы совсем рехнулись, раз дело дошло до золотых городов.

Да, за время своего пребывания в тюрьме разных людей повидал Пума — испанцев и индейцев. Он изучил испанский язык и многие их привычки — но для чего? Вновь обретенная свобода предоставила ему возможность использовать эти знания, использовать тот опыт, который он приобрел в заключении. Наверное, все это было предопределено Богом?

Но, несмотря на то, что злость и ярость Пумы постепенно ослабели, он знал, что никогда не смирится с тем, чтобы эти чужеземцы ходили по его земле. А если это так, то как быть с ним самим? С ним, в чьих жилах течет кровь испанца? Очень трудно признать, что в нем кровь апача смешалась с кровью завоевателя. Он желал бы навсегда забыть об этом, но он слишком много теперь знал, зашел слишком далеко, чтобы вернуться к себе, прежнему. Когда он постиг этот народ, все изменилось — для него. Пума хмуро смотрел, как караван замедлил движение и свернул с дороги, чтобы стать лагерем на ночевку. Он проследил, как первая повозка остановилась под сосной. Здесь была зеленая трава для скота и лошадей, и не так много пыли. Рядом протекал небольшой ручей. Пума хмыкнул. Диего выбрал удачное место для ночевки.

Обе женщины выбрались из повозки, сначала младшая, затем, с ее помощью, старшая. Женщина с бирюзовыми глазами огляделась и потянулась. Пума устремил глаза на ее грудь. Он пристально смотрел на красиво расшитый перед ее бирюзового платья, а желал увидеть больше, чем было открыто глазу. Она несколько раз глубоко вдохнула чистый воздух. Пума изо всех сил сжал высокую деревянную луку седла. Он должен сейчас заниматься скотом, лошадьми, другими делами вместо того, чтобы глазеть на ее вздымающуюся и опадающую, слегка прикрытую бирюзовым платьем, грудь.

Женщина отвернулась, предоставив ему возможность любоваться ею сзади. А может быть, она знала, что он наблюдает за нею? Она нагнулась, собирая сучья для костра, и вздохнув напоследок, Пума уехал со своего наблюдательного пункта. Что с ним происходит? Как он может находить привлекательной эту чужестранку? Кто бы она ни была, вдруг подумал он, но его к ней действительно тянет.

Пума с удивлением смотрел, как Бака торопливо направился к испанкам, которые возились с тяжелым стволом дерева.

— Позвольте мне, — вежливо сказал Бака, подбежал и в спешке споткнулся о ствол. Блондинка посмотрела на него и в страхе отступила. Пума хотел сказать ей, что Бака ничего не помнит о том вечере, когда он приставал к ней. Удар Пумы, очевидно, все выбил из его головы. Но ласковая улыбка Баки, казалось, убедила женщину, что бояться нечего. Однако дуэнья каким-то образом втиснулась между Бакой и ее подопечной. Она уставила свой острый нос в его ухмыляющееся лицо и приказала:

— Оставьте. Мы не нуждаемся в вашей помощи!

И в подтверждение своих слов дуэнья изо всех сил наступила Баке на ногу — Бака взвыл и ретировался. Пума усмехался про себя, расседлывая коня. Дуэнья серьезно относилась к своей роли.

Пума стал снимать узду, но слишком резко дернул ее. Жеребец, которого он расседлывал, покосился на него и вдруг, круто повернувшись, укусил за руку. Пума вздрогнул. Он уже знал, что надо быть осторожнее с этим большим животным, но его внимание отвлекли женщины. Этот жеребец уже не раз кусал его. Молодой и нетерпеливый, он был очень непохож на собственного пегого жеребца Пумы, которого он называл Сметающий Врага.

Однако этот конь уже доказал свою выносливость, и Пума был доволен. Когда он покинет караван, ему, возможно, придется несколько дней скитаться, пока он не отыщет свой кочующий народ, а сильная лошадь облегчит поиски. Он ласково поговорил с животным, чтобы успокоить его, открепил тяжелое испанское седло, снял его с широкой спины жеребца и опустил на землю.

Позже Пума уселся рядом с Мигелем Бакой возле небольшого костра. В караване было восемь поваров: шесть мужчин и две женщины, обе довольно плотного сложения, средних лет. Днем повара ехали в повозках, вечером готовили еду для пятидесяти солдат.

Пума и Бака пошли к полевой кухне, чтобы взять себе еды — у них был один большой котелок на двоих. Один из поваров, Лопес, с веселыми шуточками раздавал кукурузные лепешки. Пума увидел, что на ужин есть даже свежее мясо.

В то время, как Лопес и Бака продолжали болтать, Пума краем глаза заметил приближающееся бирюзовое платье. Это была блондинка. Она и ее дуэнья медленно подошли к большому котлу, чтобы взять себе еду. При появлении женщин мужчины замолчали.

Пума наблюдал, как Лопес, с внимательно-сосредоточенным видом, положил большую порцию бобов в тарелку блондинки. Затем короткие сильные пальцы повара ухватили теплую кукурузную лепешку и аккуратно положили ее рядом с бобами. Ловким движением Лопес подхватил большой кусок мяса и столь же аккуратно поместил его с другой стороны от бобов. Затем с широкой улыбкой и с поклоном он протянул красавице тарелку, как будто угощал ее изысканнейшими яствами.

Она улыбнулась, кивнула и отступила в сторону, дожидаясь, пока обслужат ее дуэнью.