После того, как он ускакал в ночь, у него было много времени, чтобы все обдумать. Он лежал в засаде, поджидая антилопу или оленя, и разбирался со своим испанским «наследством». Хотя он и не чувствовал радости по поводу того, что был наполовину испанцем, но сейчас он был уже более расположен принять это, как данность. Его рост, голубые глаза — все это от испанцев. Все это неотъемлемо от него. А то, что он перенес от испанцев в тюрьме — этого не знало большинство индейцев. Он будет наполовину испанцем, пока живет на этой земле. И он не имел права обвинять Кармен в испанском происхождении. Она такая, какой рождена.
Он почувствовал свою вину. Он знал, что Кармен будет обижена на него. Может быть, обилие мяса, добытого в этой очень удачной охоте, слегка смягчит ее — потому что им хватит этих запасов на всю зиму. Это несправедливо, что он обвинил ее в том, что она испанка: она не могла выбирать, кем родиться. Как и он. Теперь ему это ясно видно. Разница между ними в том, что он воспитывался индейцами и стыдился своего происхождения, а она была горда им.
Размышляя так, Пума не решался войти в вигвам. Он покормил жеребца, попоил и вычистил его. Выпустил его побегать с табуном. Пума наблюдал, как жеребец радостно поскакал к тому краю загона, где была привязана андалусская кобыла. И улыбнулся про себя: оба они, он и его жеребец, пали жертвой чар испанок.
Жеребец стал ручным, перестал кусаться и выглядел стройной, сильной лошадью. Пума с юмором напомнил самому себе, что обе лошади — подарки от испанцев. Да, некоторые вещи, которые принесли с собой испанцы, были совсем неплохи. Кармен, например.
Он шагнул к вигваму.
— Кармен! — тихо позвал он.
После слабого шороха из вигвама вышла женщина в индейском одеянии, со склоненной головой. Пума, онемев, смотрел на блестящие, черные, как вороново крыло, волосы вместо ожидаемых светлых.
— Птичка? Что все это значит? — Пума не помнил, чтобы между Птичкой и Кармен когда-либо были столь дружеские отношения, чтобы Птичка ее навещала. Но может быть, они подружились в его отсутствие?
— Где Кармен? — спросил он.
Птичка грустно посмотрела на него своими карими глазами.
— Она исчезла.
Страх охватил Пуму, но он взял себя в руки: его лицо оставалось бесстрастным, тело недвижным.
— Что ты имеешь в виду? Исчезла?! — Его мысль отчаянно заработала: ее жених отыскал Кармен и увез… Это должно было случиться. Страх сковал все члены Пумы; страх от того, что он потерял ее. Слишком быстро он успокоился, подумал, что негостеприимная пустыня вынудит жениха отказаться от поисков. Проклятый испанец все это время искал ее — и нашел. А Пума… ему следовало отказаться от этой охотничьей экспедиции и остаться, чтобы защитить ее!
Мысленно бичуя себя, Пума оттолкнул Птичку и бросился в вигвам. Вигвам был пуст; исчезло и любимое одеяние Кармен из оленьих шкур, и кожаный мешочек с цветными камешками и ожерельями, который был так важен для Кармен!
Пума в растерянности опустился на пол. Он был зол на нее за то, что она испанка — и не подумал, что она может исчезнуть из его жизни! Как он был неосторожен… И вот теперь ее нет. Отчаяние охватило Пуму.
— Она исчезла неожиданно, — донесся до него голос Птички снаружи вигвама.
Пума, шатаясь, вышел из вигвама.
— Еще вечером она была здесь, а утром уже пропала.
— Видел ли кто-нибудь здесь испанцев? — Пуме и в голову не пришло, что ее мог похитить кто-либо другой.
— От вигвама вело два лошадиных следа.
Только два? Неужели ее жених так бесстрашен, что один решился въехать в индейскую деревню и украсть женщину, принадлежащую индейцу?
— Видел ли кто-нибудь, как она уходила?
Птичка покачала головой.
— Никто? Неужели никто не слышал, не видел ничего?
— Было совсем тихо. Наверное, это было подстроено.
Неожиданная мысль пришла в голову Пуме. Он, не видя ее, глядел на Птичку. Нет, этого не может быть, кричало в отчаянии сердце Пумы. Нет, Кармен не покинула бы его по собственной воле — он уговаривал себя самого. «Нет», — пробормотал он.
Птичка пожала плечами.
— А где моя мать?
— Пошла на реку за водой.
— Может быть, она знает больше.
— Может быть, — согласилась Птичка. — Что ты собираешься делать? — Ее глаза смело встретили взгляд Пумы, что было нехарактерно для манеры поведения девушки из апачей.
Пуме было известно, что Птичка любит его и все еще надеется. Собрав всю нежность, на которую он был способен в этот страшный для него момент, Пума ответил:
— Пока не знаю. Мне надо найти ее. Возможно, мать подскажет мне, как это сделать.
Он собирался повернуться и уйти, но его остановила Птичка, которая произнесла вдруг его полное индейское имя:
— Грозный Горный Лев. — Что бы там ни собиралась сказать Птичка, это было важно. Он повернулся к ней.
Мягко, печально она спросила:
— Могу я надеяться, что ты когда-нибудь женишься на мне?
Он в изумлении посмотрел на нее, поняв, что только великое отчаяние и великая любовь могли заставить индейскую девушку говорить столь напрямик. Этот вопрос многого стоил ей: его острый глаз увидел, как дрожат ее губы; как судорожно сжала она руки, чтобы унять их дрожь.
Он подошел к ней:
— Ты нравишься мне. Ты мне — как сестра. Я наблюдал, как ты расцвела и превратилась в красавицу. И ты — член моего племени. Но я хочу жениться на Кармен.
Некоторое время стояло молчание; Пума недоумевал, возненавидит ли его Птичка за то, что он полюбил именно испанку, но вскоре он отбросил эту мысль. Больше для него не существовало проблемы происхождения Кармен, главным была его любовь к ней.
На лице Птички появилась грустная улыбка.
— Она — хорошая женщина, — проговорила Птичка. — Я надеюсь, вы будете счастливы.
— Но сначала я должен найти ее.
Птичка кивнула. Быстро взглянула вокруг. Но никто в деревне не замечал их, беседующих с глазу на глаз. И она шагнула к Пуме еще на один шаг. Было заметно, что она нервничает.
— Я… должна тебе кое-что передать…
— Я слушаю.
— Угнавший Двух Коней хочет встретиться с тобой.
Пума застыл на месте.
— Что ты о нем знаешь? — Он внимательно посмотрел ей в глаза.
Ему показалось, что щеки девушки вспыхнули.
— Каждую ночь, когда восходит луна, он будет ждать тебя возле большого валуна на тропинке возле реки.
— Меня?
На этот раз она действительно вспыхнула и поспешно продолжила:
— Он уже ждал тебя там пять ночей, будет ждать еще три. Потом он снова поедет к Злому.
— Что он хочет?
— Не знаю.
Пума помрачнел:
— Я буду там сегодня.
Пума встал спиной к валуну; глаза его были прищурены и настороженно наблюдали за Угнавшим Двух Коней.
— Чего ты хочешь? — спросил он. Пума не верил больше Угнавшему Двух Коней.
Тот встретил его взгляд прямо. Казалось, его черные глаза ничего не скрывают.
— Я пришел, чтобы предупредить тебя.
— Зачем тебе предупреждать меня? Ты меня не любишь, ты это прямо сказал тогда.
Угнавший Двух Коней промолчал. После длинной паузы он вздохнул.
— Все получилось совсем не так, как я ожидал, уйдя из племени вместе со Злым.
Пума все еще был насторожен: он обдумывал, не замышляет ли Угнавший очередное предательство. Он не забыл, что именно Угнавший отвлекал его разговором, когда Злой со своими отступниками выкрали Кармен из каравана. Ладно, пусть скажет еще что-нибудь, прежде чем уйдет.
— Поначалу мы просто грабили, — продолжал тот. — Мне нравился риск, приключения. Но потом Злой начал убивать. Теперь и я убиваю. Мы убиваем всех, кто встретится на пути. — Он с отвращением покачал головой. — Временами меня выворачивает от обилия крови, которую мы проливаем.
Пума молчал.
— Тебе когда-нибудь приходилось убивать ребенка? — спросил Угнавший Двух Лошадей. — Ты когда-нибудь заглядывал в его глаза, вонзая копье ему в живот; и все только потому, что это испанский ребенок?
Пума отвел свои холодные голубые глаза. Он сам был сыном испанца. Наверное, Угнавший забыл это в своем порыве.
— …Вот что мне приходится делать вместе со Злым, и вот что я ненавижу.
Пума холодно ответил: