– О нет, мадам, так не положено.
– Да, я знаю. – Мэдди вздохнула.
У двери закашляли. Немедленно поняв, кто это, Мэдди напряглась и обернулась.
– Милорд, – приветствовала она Куина вслед за сделавшей реверанс Мэри.
– Все упаковано? – ровным голосом спросил он.
– Да, благодарю, – вежливо ответила Мэдди.
Он избегал ее почти две недели, так что его присутствие не предвещало ничего хорошего.
– Отлично, тогда мы отправляемся завтра утром.
– Отлично, – повторила она без всякого энтузиазма. И взглянула на маркиза. – Что-нибудь еще, милорд?
– Да, у вас есть свободная минута?
Тут же Мэри склонила голову и поспешила к двери. Мэдди подняла руку, чтобы остановить горничную.
– Все в порядке, Мэри. Мои ноги работают не хуже твоих.
– Да, мисс Мэдди.
Куин выпрямился и открыл рот.
– Мисс Уил…
– Милорд, пройдемте? – прервала его Мэдди и прошла мимо него в холл.
Он последовал за ней.
– Почему вы настаиваете, чтобы слуги называли вас мисс Мэдди?
Она вздернула подбородок.
– Я не настаиваю, я попросила их называть меня Мэдди.
– Вас следует называть иначе. Вы старшая дочь виконта. Когда мы приедем в Лондон, к вам будут обращаться «мисс Уиллитс».
Разговоры о ее семье все еще огорчали девушку. Она покачала головой и направилась к своей комнате.
– На этот счет вам следует проконсультироваться у моих родителей. Полагаю, они уже давно отказались от меня.
Куин остановился у нее за спиной, затем позвал ее:
– Мэдди!
Она повернулась:
– О, прошу прощения, милорд. Разговаривая с вами, я должна стоять к вам лицом. – Слова прозвучали недружелюбно, но Мэдди демонстративно спрятала руки за спину, вызывая его на словесную дуэль.
– Почему вы не рассказали мне о своих родителях? – только и спросил он.
– Это изменило бы ваши намерения? Могу я теперь уехать?
Он нахмурился:
– Конечно, нет. Однако эти сведения пригодились бы. Я мог написать лорду Халверстону и…
– Нет! Вы ни о чем не будете писать моей семье!
– Тогда что вы предлагаете делать? Мы не можем притворяться, вас узнают. – Он подошел ближе, и его нефритовые глаза были чрезвычайно серьезны. – И именно вас я обещал вновь ввести в общество, а не какую-то таинственную леди без прошлого.
Мэдди отвернулась.
– Как я уже не раз говорила вам, милорд, ничего не нужно. И это не пройдет так просто и легко, как вы думаете.
– Вы представляете, о чем я думаю, Мэдди?
Он не запугает и не смутит ее своей чрезмерной любезностью.
– Думаю, что вы поцеловали меня, чтобы увидеть, как я приму это, и когда обнаружили, что я не была шлюхой, и не стану вашей любовницей, то были настолько смущены, что загнали себя в ловушку, пускаясь во все тяжкие, чтобы облегчить свою совесть. Или я ошибаюсь, милорд?
Он смотрел на нее блестящими глазами. Однако, к ее возрастающему ужасу, выражение его лица начало медленно смягчаться.
– Мисс Уиллитс, не стоит видеть весь мир в столь мрачных красках, – Он поднял руку и нежно провел пальцами по ее щеке. – Возможно, я поцеловал вас потому, что меня тянуло к вам. И возможно, вы поцеловали меня, потому что и вас тянуло ко мне.
Ее сердце бешено забилось от этой ласки, и Мэдди отстранилась. Только тщеславный фигляр мот обвинить ее в слабости.
– Единственное, что доставило мне истинное удовольствие, – это когда я увидела вас лежащим лицом в грязи.
Прежде чем он успел ответить, она торопливо вошла в свою спальню и захлопнула за собой дверь.
– Этот высокомерный, напыщенный…
– Простите, мисс Мэдди? – Мэри выпрямилась от груды белья, которое укладывала в сундук.
– Нет, ничего. – Нахмурясь, Мэдди села за туалетный столик и написала еще одно милое письмо мистеру Бэнкрофту о том, как все хорошо, и как прекрасно она ладит с титулованными Бэнкрофтами, и с каким нетерпением ожидает поездки в Лондон. Ей было интересно, поверит ли он хоть одному слову.
– Так о чем же она пишет?
Малькольм смотрел на письмо Мэдди. Сквайр Джон Рамзи, подперев подбородок рукой, сидел напротив него за столиком с шахматной доской. С дерева в саду, где они расположились, тихо слетел листок, и Малькольм стряхнул его с доски.
– Льюис – мой брат – сбежал в Лондон через пять минут после разговора с ней, и, по-видимому, она объявила войну остальной части семейства. Не удивлюсь, если им придется заковать ее в кандалы, чтобы посадить в карету и доставить в Лондон.
– Что в этом смешного? – возразил Джон. – Она, должно быть, несчастна там.
Малькольм не мог объяснить, что он способен судить о настроении Мэдди уже по одному слишком мягкому тону ее письма. Лэнгли казался более спокойным и тихим, чем до того, как сюда впервые прибыла дерзкая красавица и заставила взять ее на работу. Он очень скучал по ней, но, с тех пор как было решено вернуть ее в свет, он понял, что она не останется в Лэнгли навсегда.
– Мэдди – боец. Ей необходим вызов, что-то, с чем она могла бы сражаться. Если бы мои титулованные родственники встретили ее теплом и лаской, им никогда бы не пришлось тащить ее в Лондон, хотя сейчас, я полагаю, она уже обвела их вокруг своего маленького пальчика.
– Как она поступила с каждым мужчиной в Сомерсете, – вздохнул Джон.
Малькольм еще раз взглянул на письмо, затем отложил его в сторону, чтобы возобновить игру.
– Да, это на нее похоже. И Куину следует получше присматривать за ней, иначе ему несдобровать.
– Мэдди, пожалуйста, выходите из кареты, – умоляющим голосом попросил Куин, пытаясь не замечать любопытных взглядов дворецкого и дюжины слуг, которые должны были выгрузить из экипажей весь багаж прибывших.
– Нет, – раздался голос из темноты кареты.
– Что за чушь! – Герцогиня Хайбэрроу закатила глаза, захлопнула веер и начала подниматься по парадной лестнице Бэнкрофт-Хауса среди моря кланяющихся слуг.
Куин заглянул в открытую дверь кареты. Ему следовало бы последние несколько миль проехать вместе с ней, но тогда его мать или горничная все равно помешали бы им побеседовать. Несмотря на все его попытки, они не сумели поговорить и в Хайбэрроу. Где бы он ни встречал ее, его тут же охватывало желание либо накричать на нее, либо поцеловать. Это сводило его с ума, он стал раздражительным.
– Мэдди, Бэнкрофт-Хаус окружен зеленым поясом дубов, а под ними – цветущие розовые рододендроны. К тому же парк очень живописен, и, уверяю вас, подъездная дорога не видна с улицы.
– Я хочу домой, – заявила она. – Тоскливая нотка, прозвучавшая в ее голосе, заставила его на минуту замолчать.
– И куда же это, уточните? – спокойно спросил он. Принимая во внимание ее практичность, он подумал, что этим привлечет ее внимание. И действительно, в следующее мгновение из темноты появилась рука. Он быстро сжал ее в своей. Она дрожала, и он понял, скольких нервов ей должен был стоить этот эксперимент. Когда они подъезжали к пригородам Лондона, Мэдди плотно задернула шторками все окна в карете. Сидя на Аристотеле, он пытался уговорить ее выглянуть из окна, но она даже не ответила.
Куин помог ей выйти из кареты. Ее глаза были крепко закрыты, и она остановилась, когда ее ноги коснулись подъездной дорожки.
– Таким образом, вы обязательно на что-нибудь наткнетесь, – сочувственно и в то же время забавляясь, пробормотал он.
– Я знаю, – произнесла Мэдди сквозь сжатые зубы. – Дайте мне минуту.
– Сколько угодно.
Она продолжала крепко сжимать его руку. Очевидно, весь Лондон был ей более неприятен, чем он. Куину и в голову не могло прийти, что из роли врага его возведут в ранг друга, но условия были благоприятными. Он взглянул на ее побледневшее осунувшееся лицо. Боже, она была прекрасна!
Наконец после медленного глубокого вдоха Мэдди открыла свои привыкшие к темноте серые глаза. Она увидела огромный дом, подъездную дорожку, множество любопытствующих слуг и Куина.
– Мило, – хрипло сказала она.
– В ваших устах это звучит как высшая похвала. Пойдемте? – Куин указал на открытую парадную дверь.
Мэдди не шевельнулась, продолжая также крепко сжимать руку маркиза.
– Вы тоже здесь остановитесь?
У Куина были другие намерения. Во время лондонского сезона он всегда останавливался в Уайтинг-Хаусе на Гросвенор-стрит, который принадлежал семье его матери.
Провести все лето в Бэнкрофт-Хаусе – со своими родителями – было пыткой, которую он перестал выносить с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать и он был принят в Оксфорд.