Маркус велел Томпсону не ждать его, а потом швырнул перчатки на мраморный столик в холле, взял свечу, которую оставил для него дворецкий, и побрел в кабинет. Там он зажег побольше свечей, развел огонь в камине у дальней стены, задумчиво взял бутылку с подноса с напитками и стаканами, что Томпсон держал на высоком бюро красного дерева, налил себе бренди и подошел к столу. Он поставил стакан на угол стола и застыл, уставившись на него невидящим взглядом. Все мысли его вращались вокруг Изабел. Часть его испытывала глубочайшее удовлетворение от того, как она отреагировала на поцелуй, но вот его окончание… Он нахмурился. Хью Мэннинг не будет третьим в их спальне, угрюмо подумал он. Не хватало им только призрака на брачном ложе.
Хью Мэннинг умер десять лет назад, если не больше. Маркус не верил, что Изабел до сих пор его любит. Это невозможно. Она ответила на поцелуй не как женщина, чье сердце принадлежит покойному мужу. Она была податливой и мягкой. Он вспомнил, как ее руки легли ему на шею, как ее губы раскрылись навстречу его языку, и это только укрепило его уверенность. Так что же пошло не так?
Эта вспышка страсти застала Маркуса врасплох. Они собирались пожениться, и он, естественно, надеялся, что им будет хорошо в объятиях друг друга. Но он не ожидал такого примитивного и неодолимого желания овладеть женщиной. Оно захлестнуло его с головой. Ничего подобного Маркус прежде не испытывал. Ему пришлось признать, что впервые в жизни им полностью завладели чувства. Если бы Изабел не вырвалась из его объятий, он легко мог переступить черту, и это осознание беспокоило его. Ему следовало действовать более осторожно, деликатно… а он повел себя, раздраженно подумал Маркус, как одержимый похотью юнец с первой своей женщиной.
Маркус дожил до тридцати девяти лет и стал весьма искушенным в искусстве любви. Он не афишировал свои победы, но и монахом не жил, и не многие танцовщицы и певички пользовались в эти годы его покровительством. Он наслаждался красотой этих женщин и чувственными забавами, но, кроме вожделения и порой удивления их повадками — когда очередная дамочка из кожи вон лезла, выпрашивая у него дорогую безделицу, — ничего не испытывал. Любовницы и содержанки удовлетворяли потребности плоти, но в их обществе и постели он находил не большее удовольствие, чем в изысканном обеде или бутылке хорошего вина: насладился моментом и тут же забыл. Однако Маркус сомневался, что даже если ему суждено дожить до ста лет, он сможет забыть ослепительное сияние страсти, что вспыхнуло в нем в тот момент, когда его губы коснулись губ Изабел. Он понял, что до сегодняшнего дня никогда, никогда в жизни не испытывал подлинного желания — и это волновало его.
Когда он держал в объятиях пылкую, жаждущую Изабел, мир словно отступил на второй план. Чудесно было ощущать ее в своих руках… Он забыл обо всем, кроме сладости поцелуя и дразнящей мягкости ее тела.
Маркус поморщился: ему не понравилось, что он оказался полностью во власти основного инстинкта. Он хотел только задрать эти чертовы юбки, и… если бы Изабел не прервала поцелуя, нехотя признал он, он не стал бы ручаться за то, что произошло бы дальше.
Маркус нахмурился. Нет, он прекрасно знал, что произошло бы дальше. Он овладел бы ею прямо там, в саду, и пошло все к черту!
Он покачал головой. С ним, наверное, что-то не так. Еще вчера он жил себе преспокойно и наслаждался тем, что каждый последующий день повторяет день предыдущий, а сегодня объявил совершенно незнакомому человеку, что собирается жениться на женщине, от которой десять лет бегал как от чумы. Более того, он выяснил, что женитьба на ней — весьма приятная перспектива. Да, очень даже приятная… он вспомнил сладость её губ и ощущение нежной ягодицы на ладони. Тело мгновенно среагировало на образы, пронесшиеся в мозгу, горячая густая кровь побежала по венам быстрее. Неужели он превращается в сатира или развратника вроде своего дедушки, старого графа?
Мысль о том, что он пойдет по стопам деда, напугала Маркуса, и он попытался отвлечься на что-нибудь не связанное с делами плоти. С сосредоточенным видом он снял темный сюртук и развязал белый галстук, бросил их на кожаный диван у камина. Усевшись за стол и сделав глоток бренди, он достал несколько листов бумаги и принялся писать.
После недолгих раздумий Маркус решил, что первой новость должна узнать его мать. Он глубоко вздохнул и решительно и быстро набросал ей письмо, в котором сообщал, не вдаваясь в подробности, что намерен жениться на Изабел Мэннинг и свадьба состоится в конце июля или начале августа. Закончив с этим посланием, самым сложным из всех, он взялся писать остальные. В конце концов на краю стола выросла стопка писем, содержащих те же сведения, что и послание матери. Он задумался, вспоминая имена людей, которые должны узнать о помолвке непосредственно от него.
Клан Уэстонов велик, но близко Маркус общался только с двоюродными братьями Джулианом, графом Уиндемом, и Чарлзом и чуть меньше с младшим кузеном Стейси Баннистером и его матерью. Со многими родственниками он был знаком лишь поверхностно, других не знал вовсе. Он вздохнул. Старый граф оставил после себя множество незаконнорожденных отпрысков — от одного края Британских островов до другого, — и Маркус радовался, что ему не придется писать еще и им. Однако есть же еще три тетки и Бог знает сколько двоюродных братьев и сестер.
Маркус решил, что вполне возможно известить только тетушек, а детям своим они сами сообщат. Он написал еще три письма и с удовлетворением взглянул на стопку бумаг. Матери письмо доставит в Лондон слуга, другие можно послать по почте.
Ну вот его судьба и решена. Когда эти послания найдут адресатов, новость распространится в высшем свете со скоростью лесного пожара.
Маркус отодвинулся от стола, пригубил бренди и задумался о будущем. Не пройдет и нескольких месяцев — и он будет уже женатым человеком, его жизнь никогда не вернется в прежнее русло. Но каждую ночь в его постели будет Изабел… На его лицо легла маска чувственности. Женитьба имеет свои преимущества.
Изабел, облаченная в тончайшую батистовую рубашку, металась в стенах своих покоев в Мэннинг-Корте. Как она ни пыталась что-нибудь придумать, в голову не приходило ни одно преимущество, которое дала бы ей свадьба с Маркусом Шербруком. Напротив, впереди она видела катастрофу.
Она подошла к высоким окнам, выходившим в сад. Изабел старательно не смотрела в сторону розовой беседки. Меньше всего ей хотелось думать о том, как она потеряла голову в объятиях Маркуса. После смерти Хью она постоянно воспитывала в себе стальную волю — и это качество ей пригодилось сейчас как нельзя лучше, чтобы отвлечься от страстной интермедии и обдумать будущее.
Как же могла ее жизнь так катастрофически измениться в течение каких-то двадцати четырех часов? Да, на горизонте виднелись неприятности, но ничего такого, с чем она не справилась бы, и ни одна из этих неприятностей и близко не смогла сравниться с масштабами замужества! Сегодня утром она проснулась, зная, что придется иметь дело с Уитли. Но она никак не ожидала, что отходить ко сну будет в качестве невесты Маркуса Шербрука! Из груди вырвался истерический смех. С Уитли она еще сумела бы справиться, но вот с Маркусом… ее сердце сжалось от боли. Воспоминание о Маркусе едва не заставило ее разрыдаться, а потому она поспешила вернуться мысленно к Уитли.
Уитли — это проблема, спору нет. Она уже поняла, что допустила непоправимую ошибку, заплатив ему в первый раз, и твердо решила, что больше он не получит от нее ни пенни — как бы и чем бы он ей ни угрожал.
Потирая виски, Изабел упала на кровать. Дрожь прошла по ее телу при воспоминании о том, как в первый раз Уитли застал ее врасплох. Она подрезала розы в саду, а когда подняла голову, перед ней стоял Уитли с этой мерзкой ухмылочкой, которую она так хорошо помнила. В Индии у нее не раз руки чесались убрать эту самую ухмылку с его лица. Она никогда не понимала, почему Хью так тепло к нему относится, и его привычка шнырять повсюду и совать нос не в свои дела сильно настораживала его.
На ее лице промелькнуло отвращение. Сколько же раз в те годы она ловила его с поличным, когда он рыскал вокруг дома! А один раз и вовсе рылся в бумагах на столе Хью! Сколько утомительных, изматывающих зноем дней она провела, слушая сплетни о том, как Уитли беззастенчиво сует нос, куда не следует… Ее губы изогнулись в усмешке. Жены коллег Хью могли сплетничать о нем сколько угодно, но все они продолжали приглашать его в гости и вели себя так, будто он им приятен. «Я сама поступала так же», — с отвращением признала Изабел. Но он никогда не нравился ей. Она невзлюбила его с первого взгляда, когда Хью представил их друг другу, и так и не уступила его обманчивому обаянию впоследствии.