Любил ли он Кэйла? Да, наверное. Больной, страдающей любовью. Потому что с той минуты, как связал с ним себя, потерял покой. Кэйл был так же развратен, как и красив. И эти проклятые маггловские деньги, они всегда были ему нужны, их всегда было мало. Риддл сохранил Кэйлу жизнь, но взамен потребовал от Северуса присягу на верность. И он, Северус Снейп, ослепленный любовью к белокурому божеству, дал Темному Лорду Непреложный Обет хранить его жизнь, пока жив сам.
Еще целый год он служил Волдеморту, до самого конца, пока не произошла трагедия в семье Поттеров, закончившаяся фатально для самого Риддла… Он пришел с покаянием к Дамблдору в надежде спасти Поттеров, потому что все еще любил…Впрочем, неважно… Но уже ничего нельзя было сделать. Из огня да в полымя, он просто сменил Хозяина. Смешно вспоминать сейчас, но тогда он верил, что, примкнув к Дамблдору, станет ближе к Свету и Справедливости. Как наивен он был. Это была другая сторона той же медали, которая зовется Власть. Эта власть подчинила его, и вот он вновь, как солдат, не рассуждая, идет в бой по приказу.
После «смерти» Риддла жизнь с Кэйлом становилась все сложней. Он говорил, что любит Северуса. Может быть, и любил. Но ему было мало одного Северуса. Он постоянно исчезал, чтобы появиться, разжиться очередной суммой на новые кутежи и опять пропасть. Непостоянный, ветреный и… такой прекрасный. Северус привык считать себя некрасивым. Кто, как не он, с самого детства был худым носатым уродом? Прошло много лет, он давно понимал, что не соблазнительная внешность делает его мужчиной. Но сам он не мог противостоять красоте, которую видел перед собой. Он прощал Кэйлу все. Прощал измены, растраты, пьянство. Не мог простить только наркотики, эти маггловские зелья, которые его убивали. И убили. Правда, кто-то ему помог.
Кэйл погиб пять лет назад, и за все пять лет он, Северус Снейп, так и не смог найти убийцу. Формально смерть Калеба Кэннета наступила от передозировки героина. Маггловского опаснейшего зелья… Но судебные колдомедики Мунго обнаружили, что перед смертью он был обездвижен Петрификусом, вдобавок последняя инъекция была сделана грубо и непрофессионально, в отличие от предыдущих, и оставила на коже заметный след. Все это, в совокупности с рассказами свидетелей о том, что видели входящего в дом неизвестного в мантии, подтверждало предположение об убийстве. Человек был прикрыт рассеивающими чарами, и рассмотреть его никто не смог.
Кэйл раньше часто снился Северусу. Но в последнее время он с удивлением обнаружил, что его место занял Гарри. Даже в снах. Теперь не Кэйла, а Гарри он ласкал во сне, целовал до головокружения, прижимал своим телом к постели и входил в него толчками страсти, замирая в предвкушении и взрываясь на финише. Он просыпался посреди ночи или под утро, не сразу понимая, что кончил во сне, касаясь сам себя как зеленый подросток, с именем Гарри на запекшихся губах.
Гарри прав. Он, Северус Снейп, трус. Трус, который не может признаться даже себе самому, что любит Гарри Поттера.
Камин догорал. Северус заставил себя встать и дотащиться до постели. Он лег, как был, в одежде и ботинках, и отключился.
*
— Классно, Зельеделия не будет! — радостно сказала Кэролайн. — Снейп заболел. Вместо Зелий Трансфигурация.
— Ух ты. Я думала, он железный. — Тереза мыла кисточки и любовно расставляла в стакане, словно цветочный букет. — Лучше бы Макгонагалл заболела. Не люблю эту старую кошку. Тоже железная леди.
— Да тут все железные. Маги обычно не болеют. Только когда наносят друг другу вред заклинаниями.
— Жаль, я не умею наслать болезнь, — вздохнула Тереза. — Когда я злюсь, только вещи портятся.
— Зато я могу что хочешь наслать. Но у меня получается, только если очень сильно кого-то ненавижу. А что?
— Да так, вспомнила нашу наставницу из приюта. Сколько раз я мечтала, вот буду учиться в Хогвартсе, научусь каким-нибудь страшным заклятьям, вернусь и отомщу старой ведьме.
— Она тебя обижала? — Кэрри обняла подругу за шею и заглянула в глаза: — Тебя, мою птичку, мою девочку золотую! Что она тебе сделала?
— Наставница меня ненавидела. Не знаю, за что. За то, что я ей всегда говорила правду — про нее, про приют, про дурацкие правила в приюте… Мадам Мотэ, старая черепаха со змеиной улыбкой. У нее есть младшая сестра Амбридж, в Министерстве, может, знаешь… Мадам Мотэ улыбалась мне в лицо и всегда умудрялась сделать так, чтобы все надо мной посмеялись. Посмотрите все на мисс Бернар. Как она себя ведет, это возмутительно. Как она стоит, это неправильно. Как она делает, это безобразно. Ходит неправильно. Дышит неправильно. Все неправильно. Не делайте так, девочки, а то будете похожи на мисс Бернар. Говорила, что я плохо кончу… что такие как я сидят у ее сестры в Азкабане. Одна гадина мне в шампунь Чесоточного Зелья подлила, и мы с ней подрались в душе, так мадам Мотэ меня же во всем обвинила, а этой дряни сказала: «Как я вас понимаю». Всегда меня выставляла тупой и неуклюжей, и больше всего ей нравилось, когда все воспитанницы дружно надо мной смеются. Только я с кем-нибудь подружусь, она эту подружку от меня подальше отселяла… Говорила, якобы со мной жить невозможно. Последний год я жила в комнате одна. Рисовала много, но она рисунки жгла заклинаниями… Бабушку мою не пускала проведывать, вечно что-нибудь врала, лишь бы не пустить. Я столько раз мечтала, как однажды вернусь и ей отомщу.
Тереза рассказывала то, о чем долго молчала, ее голос прерывался, слезы катились по щекам. Кэролайн обняла подругу своими худенькими тонкими руками и прижала к себе. Она гладила ее волосы, шептала ласковые бессмысленные слова.
— Тереза, посмотри на меня, — вдруг сказала она.
Тереза глянула на подругу заплаканными глазами. Лицо Кэрри было серьезно, брови сведены к переносице.
— Мы отомстим. Мы сделаем это вместе, любимая.
*
Гарри едва отсидел Трансфигурацию. Он не слушал Макгонагалл и не смог сделать совершенно элементарное практическое задание по перемене окраса шерсти бурундука. На голове его проклятого лабораторного бурундука то появлялись черные полоски, то исчезали, отчего казалось, что бурундук то ли хмурится, то ли насмехается над Гарри. Скорее всего второе, подумал Гарри.
Из-за него Северус лежит у Помфри. Гарри бросился в больничное крыло сразу, наплевав на Трансфигурацию, но Помфри накричала на него, и не пустила даже на порог, заявив, что он может подцепить заразу, и вообще, почему он не на уроке. Вдобавок ко всему, в больничном крыле он столкнулся с Дамблдором, который зачем-то шел к Помфри. Директор посмотрел на Гарри слишком пристально, но ничего не сказал. Гарри заметил, что Дамблдора Помфри пустила, — видимо, ему, как директору, можно приобщаться к заразе в любое время.
Почему всегда, когда ему, Гарри, хочется сделать красивый взрослый жест, это оборачивается глупостью, думал он. А что ему было делать? Конечно, он гордо отсылал дурацких сов. Откуда ему было знать, что Северус будет торчать на морозе до упора? Северус поступил еще глупей, чем Гарри, разве нет? Северус…
Гарри вдруг подумал, что гордость — это глупость. И кому нужна эта гордость, если теперь Северус лежит больной, и он, Гарри, не может даже к нему прийти. Стоп, почему не могу, вдруг подумал он.
Через пару минут он уже летел в больничное крыло, скрытый плащом-невидимкой. Не доходя до палаты, он замедлил шаг, чтобы привести дыхание в норму и не выдать себя ни единым звуком.
Снейп с закрытыми глазами лежал на больничной подушке, свесив из-под серого одеяла бледную худую руку. Рядом стоял Альбус Дамблдор. Помфри сидела на стульчике в углу, робко и уважительно поглядывая на директора. Альбус Дамблдор читал какое-то монотонное заклинание. Он размахивал палочкой, и из нее валил странный розовый дым. Гарри замер под мантией-невидимкой. Во все глаза он смотрел на Дамблдора. Директор сейчас напоминал виденного им когда-то маггловского греческого священнослужителя, который размахивал чем-то вроде чаши на цепочке, из которой чадил дым, и бормотал невразумительные слова. Гарри знал довольно много исцеляющих заклинаний, но то, что делал и говорил сейчас Дамблдор, не походило на исцеление больного.
— Vos obedire me, vos submittere… Vobis erid me Albus Dumbledore… tantum Albus Dumbledore … tantum Albus… tantum Albus…
Гарри почувствовал, что от розового дыма и этого странного заклинания у него подгибаются колени. Незримая тяжелая плита навалилась на него сверху, отчего покорно склонилась голова и колени потянуло к земле. Он с силой ущипнул себя за руку. Это помогло. В голове немного прояснилось. Он вспомнил уроки Защиты от Темных Искусств. Заклинание повиновения, вот что это было. Причем довольно сильное, понял он. Обычные заклинания действовали только на того, на кого направляли палочку, но даже он, Гарри, чуть не упал на колени перед директором. Зачем Дамблдор это делает? Разве Северус не повинуется ему, как родному отцу? Гарри задрожал под мантией-невидимкой.