Элоиза Джеймс - Полночные наслаждения

Софи не сразу нашлась что ответить. Прежде у нее все так хорошо сходилось.

— Но… но в последний месяц, по крайней мере пять раз в неделю ты вообще не ночевал дома. — Она снова всхлипнула, вспомнив пролитые в одиночестве слезы. — И не думай, что я не знаю о черноволосой красавице.

Опять наступило молчание.

— Но я тебя не виню. — Софи неожиданно встрепенулась. — Мне все было известно еще до замужества. Единственное, чего я тогда не понимала, это насколько будет больно.

Руки Патрика напряглись так сильно, что она охнула и замолчала.

— Это неправда. — Он приподнял ее подбородок и заглянул в глаза. — Бог свидетель, с того первого поцелуя на балу у Камберлендов я ни разу не подумал о другой женщине. — Софи расширила глаза. — И никого, разумеется, у меня с тех пор не было. Черноволосой в том числе. Других женщин я даже не замечал, пойми ты это, ради Бога! Думал только о тебе, о твоем теле. Софи, ты ошиблась, приняв меня за повесу. Честно говоря, я никогда им не был.

Софи молчала.

— Ты хочешь сказать, что по-прежнему…

— Боже мой, конечно, да! — хрипло воскликнул Патрик и конвульсивно сжал ее в объятиях.

Софи устроила голову у него на плече. «Он меня хочет, — это единственное, что она усвоила. — Все еще хочет, он сам только что сказал. Значит, когда я полностью поправлюсь, он придет ко мне в спальню, и… мы сможем иметь другого ребенка». — Струны, туго натянутые внутри, начали постепенно расслабляться.

— Ты действительно говоришь это серьезно? — Ее голос был приглушен его рубашкой. — Ты действительно хочешь любить меня? Тебе не наскучило?

— Наскучило! Ради Бога, Софи, с чего ты это взяла?

— Но я думала, что у тебя есть любовница. Ты очень часто не ночевал дома.

— Не ночевал, это верно. Потому что занимался самоистязанием. — Он не мог заставить себя задать вопрос о ее поездках по четвергам с Брэддоном.

— Зачем же тебе надо было себя мучить? — прошептала Софи. — Я… я все время тебя ждала.

Патрик почувствовал, что ему не хватает воздуха. Что ей сказать на это? «Я избегал тебя, потому что знал, что ты меня не любишь?» — Но сейчас такой ответ казался ему почему-то смехотворным.

— Сам не знаю, зачем я это делал, — признался он с грустью. — Но других женщин у меня не было. В этом я клянусь тебе, Софи. Большую часть времени я проводил, гуляя по улицам, иногда задерживался в своей конторе в порту.

Теперь Софи понимала, что это правда.

— Я очень этому рада, — еле слышно выговорила она. — Даже если… это не будет длиться вечно, все равно…

— Господи, Софи! Что заставляет тебя думать, что я такой презренный тип? Что ты слышала обо мне?

— Ничего определенного, поверь мне. Просто я знала, чего следует ожидать от мужчин. Знала, что одной женщиной ты удовлетвориться не сможешь, такова уж ваша природа. Но женой-скандалисткой становиться не хотела, — добавила она поспешно. — Ты уходил из дома, когда хотел, — я тебе слова не говорила.

Патрик стиснул зубы.

— Это, конечно, правда. Я думал, тебе все безразлично.

— Просто я не хотела, чтобы ты чувствовал себя, как в капкане.

— Нет, милая, я совсем не такой, как твой отец. А ты не похожа на свою мать. Если мне удастся дожить до восьмидесяти четырех лет, то и тогда я не перестану тебя желать. Понимаешь? И еще, после того как ты окончательно придешь в себя, у нас будет одна постель на двоих, вторую я прикажу выбросить. Не возражаешь?

— Разве обязательно выбрасывать?

— Обязательно, — горячо отозвался он. — Потому что я хочу спать с тобой каждую ночь. Софи, мы ведь еще не наговорились.

И снова Патрик не спросил о Брэддоне. «Мы обсудим это обязательно, — говорил он себе, — о когда она достаточно поправится, и я тоже не буду чувствовать себя таким разбитым и с большим спокойствием смогу выслушать ее признание».

Патрик наклонил голову и покрыл поцелуями ее лицо.

— Признаюсь, я был большим идиотом. Прости меня за это. И позволь в течение хотя бы следующих шести лет постоянно спать с тобой в одной постели.

Она погладила его по щеке.

— Да. Конечно, да. — После этого их губы сомкнулись, впервые за несколько месяцев.

Наконец Патрик отпрянул и посмотрел в ее влажные глаза.

— Софи, я должен тебе сказать еще кое-что.

Она насторожилась.

— Это неправда, что я не хочу детей. Хочу, причем больше, чем могу выразить словами.

Некоторое время тишину нарушало только биение их сердец. — Тогда почему же ты был таким жестоким? Почему говорил такие страшные слова?

— Из-за матери. — Патрик откашлялся. — Ее смерть так на меня подействовала, что я поклялся никогда не подвергать свою жену такой смертельной опасности. Пусть лучше у меня вообще не будет детей. Знал, что это глупости, но ничего не мог с собой поделать. И действительно заставил себя не хотеть детей. Так продолжалось, пока я не встретил тебя.

Софи обняла его за шею.

— Но с тобой мне бы очень хотелось иметь детей, — прошептал Патрик. — И они у нас будут. Конечно, волноваться за тебя я не перестану, но мы будем иметь детей, сколько ты захочешь — троих, четверых или даже десятерых. — Он улыбнулся.

Софи прижалась к его груди. «Он желает меня и хочет иметь детей. Этого достаточно, более чем достаточно».

— Я люблю тебя, — вырвалось у нее. — Люблю. Патрик отпрянул.

— Софи, тебе не следует произносить такие слова, только что бы сделать мне приятное. Ты думаешь, я не знал о твоих чувствах?

«Он знал о моих чувствах? — удивилась Софи. — Знал о том, что я его люблю, и устраивал весь этот маскарад?» Она попробовала обидеться, но у нее ничего не получилось. Она его любила. Да, любила своего мужа неистово, безумно, беспомощно.

Патрик в этот момент чувствовал, как будто его сердце разрезают на части. Все это время он мечтал услышать эти слова, и вот сейчас обнаружил, что не хочет, чтобы она их произносила. Он не хотел любви, которая на самом деле была не любовью, а благодарностью за обещание иметь ребенка. Да, потеря ребенка их сблизила, но не нужно называть это любовью. Он жаждал, чтобы она почувствовала к нему ту же самую неистовую, сумасшедшую любовь, какую он испытывал к ней.

— Софи, — сказал Патрик, пригладив ее волосы,

Она ждала, но он не проронил больше ни слова, просто гладил волосы, и все.

— У тебя еще не пропало желание ехать сегодня в Даунз?

Софи кивнула.

— Тогда я сейчас распоряжусь. — Он сделал небольшую паузу. — Но ты разрешишь мне приехать туда через несколько дней?

Софи зарылась лицом в его шею.

— Поехали сейчас, Патрик. — Ее голос дрожал. — Поехали со мной.

Он немедленно завладел ее мягкими губами.

— Конечно, поеду. Я поеду с тобой куда угодно, дорогая.

Через несколько дней Софи проснулась в особняке Даунз совершенно обновленной. Несказанная благодать омыла ее сердце целительным бальзамом. «Мое дитя — наше — ушло. Но будут другие». Рядом лежал муж, на нем была глупая, отороченная кружевами ночная рубашка. По каким-то неизвестным ей причинам Алекс настоял, чтобы он ее надел. Лицо Патрика было худым и изможденным, на щеках трехдневная щетина. Софи вдруг подумала, что красивее он никогда в жизни еще не выглядел.

«Чем это он щекочет мой нос? — подумала Софи и открыла глаза. — Цветком».

— Долго я проспала? — Она сонно улыбнулась.

— Около часа, — ответил муж и наклонился над ней. Затуманенные глаза ласкали ее лицо.

Софи потянулась почесать спину — наверное, травинка колючая попалась. Платье натянулось, рельефно обозначив груди. У Патрика затрепетали руки.

— Твой наряд требует орнамента. — Он проворно ощипал маргаритку и осыпал корсаж жены дождем белых шелковистых лепестков.

Софи засмеялась и посмотрела на мужа.

Волосы у Патрика были в беспорядке. Должно быть, он тоже немного вздремнул. Дело в том, что они решили устроить небольшой пикник с нежными, пропитанными вином бисквитами, взбитыми сливками и бутылкой легкого игристого вина.

Уже два долгих месяца прошло с тех пор, как Патрик и Софи прибыли сюда из Лондона залечивать раны.

Они поставили своему ребенку простой белый памятник с краткой надписью: «Любимой Фрэнсис» — Софи ей дала такое имя. Вместе с Шарлоттой она посадила там несколько десятков подснежников. Садовник Шарлотты крутился рядом, негодуя, что леди испачкали руки.

В Лондон возвращаться не хотелось. В их городском доме все было пропитано памятью о семейном раздоре, холодных одиноких ночах и страшной потере. Они устроились в одной из огромных спален особняка Даунз.