— Si, я забыл. Ты говорила об этом в день скачек. Похоже, именно поэтому ты предпочла идти в Льяно-Мирада пешком.
Услышав насмешку, Кэрли помимо воли улыбнулась:
— Ты жестокий человек, дон Рамон, но тебе не откажешь в чувстве юмора.
— Как и тебе, сеньорита Мак-Коннелл. Меня это радует. — Он схватил ее за руку и потянул вперед. — Деревня рядом. Ты поедешь со мной. А верховой езде я начну учить тебя завтра. Однажды ты сказала, что любишь лошадей. Если ты решила остаться в этой стране, тебе пора научиться ездить верхом.
Кэрли призналась себе, что эта идея весьма привлекает ее. Раз уж она собралась бежать, необходимо научиться ездить верхом. Она надеялась заняться этим сразу же по приезде на ранчо дель Роблес. Дядя обещал дать Кэрли человека, который научит ее, но возможности так и не представилось.
Она видела, как скачет испанец, и считала, что лучших наездников не бывает.
— Руис! — крикнул дон, когда они подошли к загону с деревянной оградой. — Вьенто уже оседлан?
— Si, дон Рамон. — Молодой ковбой улыбнулся. Он приносил Кэрли пищу и воду во время тяжелого путешествия по горам. Возможно, он снова поможет ей.
Кэрли ответила ему улыбкой. Увидев это, Рамон нахмурился.
— Можешь увести кобылу, — резко сказал он. — Сеньорита Мак-Коннелл не умеет ездить верхом. Она начнет учиться этому завтра. А сейчас приведи мне Вьенто. — Молодой ковбой кивнул и поспешил исполнить распоряжение испанца. — Руис работает с Санчесом и Игнасио. Они отвечают за лошадей, которых мы держим в лагере. Он самый молодой из ковбоев, но вовсе не самый глупый.
Вспомнив, что одарила Руиса улыбкой, Кэрли вспыхнула.
— Не знаю, о чем ты.
— Эти люди верны мне, chica. Никто из них не поможет тебе.
Кэрли замерла:
— В отличие от тебя этот юноша проявлял ко мне доброту в горах; Он весьма симпатичен, и если я захочу улыбнуться ему, то сделаю это.
Рамон еще больше нахмурился:
— Ты находишься под моей защитой, сеньорита Мак-Коннелл, до тех пор, пока ведешь себя хорошо. Соблазнять одного из моих ковбоев — дурно. Это понятно?
— Яснее некуда! Думаю, соблазнять молодую женщину, с которой я познакомилась вчера, ты не считаешь грехом?
Он пожал плечами:
— Я мужчина, поэтому со мной все обстоит иначе. — Рамон улыбнулся так дерзко и обворожительно, что у Кэрли защемило сердце. — Но мне приятно, что ты хоть чуть-чуть ревнуешь.
Кэрли открыла рот, чтобы выразить возмущение, но тут появился большой вороной жеребец. Молодой, полный сил, он гарцевал, вскидывал голову, бил копытами о землю. Кэрли испуганно отпрянула.
— Не бойся. Вьенто хочет прогуляться, он не причинит тебе вреда.
Рамон легко посадил Кэрли в седло, потом сел позади нее. Когда рука испанца обвила ее талию, а его теплое дыхание коснулось ее уха, девушка вздрогнула — но не от холода.
— Солнце уже поднялось, — сказал он, — но, возможно, ты еще не совсем здорова.
Рамон попросил Руиса принести из дома шаль и заботливо укутал ею плечи девушки.
— Так лучше?
Кэрли кивнула, думая лишь о сне, который видела этой ночью, О поездке с испанцем на большом вороном коне, о его жарких поцелуях, о прикосновениях его рук к ее телу. «Далеко ли эта индейская деревня?» — подумала Кэрли, внезапно пожалев о том, что согласилась поехать туда.
Поездка оказалась еще более волнующей, чем предполагала Кэрли. Твердые мужские бедра прижимались к ее ягодицам, сильная мускулистая грудь — к спине. Они миновали охраняемый перевал. Не добравшись до долины, Рамон свернул на другую тропу и углубился в густой лес.
Под шатром из листьев и стоящим в зените солнцем Кэрли утратила способность ориентироваться и вдруг поняла, что именно этого и добивался Рамон.
Оставив попытки угадать направление их маршрута, она прильнула к испанцу, потом отстранилась от него. Девушка обрадовалась, когда дон остановил коня на холме, откуда открывался вид на деревню.
Она располагалась в долине, окруженной елями, и состояла из пятнадцати — двадцати конусообразных хижин, сложенных из ивовых прутьев и глины. Большая хижина, частично врытая в землю, служила парильней, или, как назвал ее дон, temescal; индейцы также держали в ней оружие. В корзинах высотой в человеческий рост, стоявших среди деревьев, хранили желуди и семена.
— Здесь живут в основном йокуты, — пояснил Рамон, направив коня вперед. — Они селятся к востоку от центральной долины. Кроме них, тут есть мивоки и мутсены — их называют береговыми индейцами, поскольку раньше они жили у океана.
— Но почему? Я думала, что индейцы из разных племен не селятся вместе.
— Так было до появления миссий. Каждое племя занимало территорию не более сотни квадратных миль. Их жизненный уклад отчасти разрушился с прибытием священников-миссионеров. Пойми меня правильно. Святыми отцами руководили благие намерения. Они считали, что индейцы выиграют от связи с церковью — научатся выращивать себе овощи и фрукты, строить маленькие rancherias и спасут свои души. Увы, индейцы так и не приспособились к новой жизни. Они начали болеть, и большая часть их умерла.
— А эти? — спросила Кэрли, охваченная жалостью.
— Когда система миссий распалась, индейцы получили земли в собственность, но в конце концов потеряли их. Они легко становились жертвами обмана. Им не разрешали давать показания в суде, а это означало, что они не могли защитить себя. Они стали работать на ранчо, но сейчас не способны прокормить себя этим. Возродился старый уклад. Различные племена объединились в маленькие общины вроде этой.
— Мой дядя как-то говорил, что они грабят близлежащие ранчо и убивают невинных людей.
Кэрли спиной ощутила, как напрягся испанец. В груди девушки что-то сжалось.
— Они обозлены, — возразил он. — Иногда совершают набеги. Индейцы, как и все мы, борются за выживание.
Как и я, подумала Кэрли, но промолчала. Продолжая спускаться, они попали в центр деревни. Приветствовать их вышли только старая женщина и два молодых человека. У бородатых мужчин были набедренные повязки из кроличьих шкурок, а волосы стянуты сетками из растительных волокон. Женщины носили свободные рубашки, доходившие почти до колен.
— Тысячелетиями они ходили обнаженными, — усмехнулся испанец, заметив изумление Кэрли. — Минимум одежды, который сейчас на них, — результат работы миссий.
Спешившись, он снял Кэрли с коня.
— Где Лина? — спросил дон согбенную женщину. — Где Траушна и другие?
Та ответила по-испански, который выучила в миссии:
— Пришла страшная болезнь. Свирепствовала больше недели. Безжалостно убивала. Вам не следовало приходить сюда.
Лицо Рамона окаменело.
— Оспа? — спросил он.
Женщина покачала головой:
— Эта болезнь называется корью. Она унесла в могилу четырех стариков. Все мужчины и большинство женщин заражены. Ухаживать за ними и детьми некому.
— Сейчас слишком позднее для кори время года. Вы уверены, что это корь?
— Я видела ее в миссии. Сама переболела ею.
Рамон немного успокоился:
— Я вернусь в лагерь, узнаю, кто из моих людей переболел корью, и пришлю помощь.
Он хотел посадить Кэрли на лошадь, но она вырвалась:
— В детстве я перенесла корь, поэтому могу остаться и помочь им.
Что-то вспыхнуло в глубине его глаз.
— Уход за больными — работа не из приятных, chica.
— Я знакома с неприятной работой. Мне случалось ухаживать за больными.
— Si, — тихо ответил дои. — Полагаю, ты это уже делала.
Кэрли удивленно посмотрела на него: откуда ему знать, что она ухаживала за матерью и другими обитателями шахтерского поселка, заболевшими холерой? Это было страшное время, при воспоминании о нем у нее сжималось сердце. Она падала от усталости, но ей не удалось спасти мать. Четыре женщины, двое мужчин и трое детей умерли. Она осталась одна.
— И все же, — добавил испанец, — это не слишком хорошая идея. Ты только что сама оправилась от болезни.
— Уже несколько дней я прекрасно себя чувствую и хочу остаться, — возразила она.
Заметив решимость в ее лице, Рамон уступил:
— Esta bien[36]. Я оставлю тебя здесь, но дай мне слово, что не попытаешься убежать. Ты заблудишься в лесах, где много опасностей — змеи и горные львы, огромные медведи-гризли, способные загрызть человека. — Рамон приподнял ее подбородок. — Обещаешь?
Ее глаза округлились.
— И ты поверишь мне?
Он улыбнулся: