Мать и тетка Рамона, активно участвуя в этом процессе, явно радовались тому, что Кэрли охотно всем помогает.
Надев серую юбку и белую блузку, она накинула платок и вышла из дома. На ранчо кипела работа: ковбои седлали лошадей, с кухни доносились голоса мужчин, заканчивающих завтрак. Синее Одеяло .давно уже была на ногах, сновала по дому, гремела сковородами и горшками, убирала тарелки. Даже на этом маленьком ранчо повариха вставала задолго до рассвета, чтобы развести огонь, приготовить кофе и какао, изжарить лепешки и мясо.
Кэрли начала помогать ей, наслаждаясь аппетитными запахами. Но когда солнце поднялось над горами и залило поля золотистым светом, она покинула кухню и отправилась искать Рамона. День был теплым, небо — ярко-синим.
Проходя через эвкалиптовую рощу, Кэрли обнаружила, что мужа нет среди ковбоев, которые отлавливали скот на поле. Она залюбовалась ловкостью пастухов, искусно обращавшихся с длинной плетеной веревкой — reata. Бычка отделяли от стада, один всадник набрасывал лассо на шею животного, другой стягивал его ноги и валил на землю.
Убивали животных быстро и умело, но это зрелище заставило Кэрли повернуть к дому. Однако, заметив на отдаленном пастбище группу мужчин, она направилась туда, вышла из зарослей, остановилась возле старого дуба и поискала . взглядом Рамона. Здесь был Рей дель Сол; когда конь склонял голову, его светлая грива переливалась на солнце. Фыркая и перебирая ногами, жеребец толкал красивую белую кобылу, и Кэрли поняла его намерения.
Она замерла, загипнотизированная этой картиной. Прекрасный светло-гнедой жеребец забрался на свою великолепную подругу. Какая мощь, подумала Кэрли, какое яростное, раскрепощенное желание! Животные ржали и фыркали, били копытами землю. Жеребец оскалил зубы, потом ухватил ими кобылу за шею.
Он забрался на нее, поставив копыта ей на спину. Потом вонзил в кобылу огромный орган, легко овладел ею, взяв то, что предназначила для него природа. Кэрли ощутила странный жар. Когда жеребец начал двигаться, мощными толчками вводя свое орудие в подругу, по спине девушки побежали мурашки, во рту пересохло.
Она не слышала бесшумных шагов Рамона, но ощутила щекой его теплое дыхание.
— Потрясающее зрелище, правда? Жеребец на кобыле. Это гимн жизни!
Кэрли облизнула пересохшие губы, внезапно осознав, что Рамон прижался к ней своим сильным телом. Он был возбужден.
— Да. Это прекрасно.
— Si… По-моему, тоже.
Его рука скользнула по ее груди и нашла сосок, который тут же набух. Кэрли услышала нежные слова, ласкавшие ее слух:
— Чувствуешь, дорогая? Ощущаешь его голод, силу желания? Видишь, как он подчиняет ее себе, берет то, что хочет получить, заставляет кобылу отдаться?
Она кивнула; с каждым его словом, с каждым прикосновением пальцев ее сердце билось все сильнее.
— Это происходит только потому, что кобыла этого хочет. Она чувствует: жеребец достаточно силен, чтобы защитить ее. Она бы не подчинилась ему, не ощутив его силу. — Его рука ласкала грудь Кэрли, нежно мяла ее через блузку, теребила набухший сосок. — Когда конь берет ее, как сейчас, кобыла чувствует, что он сильнее ее… и сможет защитить.
Он потянул ее немного назад, и они скрылись за деревьями. Ухватившись за ствол дуба, Кэрли прижалась к нему головой. Рука Рамона скользнула вдоль ее тела, потом опустилась ниже, подняла юбку.
— Вот так же и женщина, — шепнул Рамон. — Она должна знать, что ее мужчина силен. — Он куснул ее ухо, и Кэрли ощутила сладкую боль. — Женщина должна знать, что мужчина способен подчинить ее себе, если пожелает. — Его губы двигались вдоль ее шеи, покрывая кожу горячими поцелуями. Кэрли почувствовала, что он расстегивает брюки и к ней прижалась его напряженная плоть.
— Раздвинь ноги, querida, — прошептал Рамон, касаясь ее уха кончиком языка.
Кэрли охватила сладкая дрожь. Ее ноги раздвинулись. Она хотела, чтобы он овладел ею, показал грубую мужскую силу.
Рамон обнял жену за талию, крепко сжал ее и одним мощным рывком вошел в Кэрли.
Она сдержала крик наслаждения и ухватилась за дерево, словно цепляясь за жизнь. Рамон снова и снова входил в нее, сильно и властно. Кэрли мысленно видела жеребца, входящего в кобылу, утверждающего свое мужское превосходство. Потом представила себе лицо Рамона, его мускулистое тело, и две картинки слились воедино. Перед ее глазами стояли высокий широкоплечий испанец и жеребец, входящий в свою подругу мощными рывками.
Сильнейший оргазм потряс Кэрли, ее внутренние мышцы, сжимавшие плоть Рамона, напряглись и вырвали стон из его груди. Еще два мощных движения, он достиг вершины и застонал, выплеснув в Кэрли свое горячее семя.
— Por Dios! — прошептал он, когда охватившая его тело дрожь начала утихать. — Если жеребец испытывает то же, что и я, то свою силу доказала кобыла.
Кэрли тихо засмеялась и положила голову ему на плечо. Я люблю тебя. Рамон, подумала она, но не произнесла этих слов. Он отпустил ее, юбка упала, Рамон застегнул брюки и нежно поцеловал жену. Потом поднял ее руку и поцеловал ладонь.
— Проводить тебя домой?
Кэрли покачала головой:
— Они могут подумать, что мы…
— …делали то, что делали?
Она улыбнулась:
— Да.
— О, querida, и как только мне удалось найти такую, как ты?
Кэрли не поняла смысла его слов, но ей понравилось, как смотрел на нее Рамон, произнося их. И ей нравились чувства, которые пробуждал этот ласковый взгляд.
Он взял жену за руку, и они направились в сторону маленькой саманной асиенды. Когда они приблизились к дому, Рамон улыбнулся и повернул к себе Кэрли, чтобы поцеловать жену на прощание. Взгляд его скользнул поверх ее головы. Обернувшись, Кэрли увидела худенькую фигурку, появившуюся из эвкалиптовой рощи. Кто-то направлялся к ним по высокой желтой траве. Вскоре Кэрли узнала его:
— Это Два Орла!
Она побежала к мальчику, радостно улыбаясь, но, когда он приблизился, Кэрли остановилась, заметив, как встревожен индеец.
— Что случилось, Два Орла?
На мальчике была грязная, рваная одежда со следами крови. На его лице и руках виднелись длинные глубокие царапины, под глазом — большой синяк. Верхняя губа распухла, на ней запеклась кровь.
Он потупил взгляд:
— Солдаты… полиция… они пришли в деревню. Сначала мы удивились, что им удалось найти нас, ведь мы живем далеко в горах. Но потом они начали стрелять.
Сердце Кэрли сжалось. Когда мальчик посмотрел на нее, в его глазах стояли слезы.
— Сначала они целились в мужчин, — продолжал он, — убивали всех, кого видели, потом взялись за других… за женщин, даже за старую Лошадь и детей. Мы побежали в лес, но они бросились за нами. Я сцепился с одним солдатом и убил его ножом. Всадил лезвие в его грудь и рад этому. Но Лина умерла… и много других тоже.
— Господи! — прошептала Кэрли.
— Я не знал, что делать. Некоторое время бродил по горам… потом пошел сюда.
— О, Два Орла, мне так жаль! — Она взяла его холодную вялую руку.
— Молодец, что пришел сюда. — Рамон приблизился к ним. — Оставайся здесь сколько захочешь.
Мальчик молча кивнул. Если он и удивился, обнаружив Кэрли в Лас-Алмас, то не показал этого. Но его сестра всегда считала Кэрли женщиной дона Рамона.
Осмотрев одежду мальчика, его лицо, Рамон понял, как он потрясен.
— Конечно, тебе придется работать. Будешь жить с пастухами.
При этих словах мальчик немного оживился:
— Я буду работать изо всех сил, вы увидите. Два Орла не возьмет того, что сам не заработает.
Рамон положил руку на худое плечо паренька и ласково, ободряюще пожал его:
— Я прослежу за тем, чтобы ты заработал себе на жизнь. Будешь делать свечи из жира, мотыжить землю, полоть сорняки в саду, забивать скот… Со временем, — добавил Рамон, зная, как поднять сломленный дух мальчика, — Мариано научит тебя обращаться с лошадьми.
Теперь, когда Педро вернулся в лагерь, Мариано стал secundo[49] Рамона.
— Ты ведь хочешь этого, верно? Стать настоящим ковбоем?
Лицо мальчика озарила надежда.
— Si, дон Рамон. Я бы очень этого хотел.
— А сейчас, — сказала Кэрли, — пойдем со мной. — Она заставила себя ободряюще улыбнуться, хотя ее сердце разрывалось от боли и сочувствия к мальчику. — Тебе нужна новая одежда, и я покормлю тебя.
Она повела мальчика на кухню, зная, что Синее Одеяло накормит его, пока она сама подберет ему подходящую одежду.
Кэрли также надеялась, что старушка немного утешит его. То, что Два Орла был йокутом, а. Синее Одеяло вышла из племени мутсенов, не имело значения. Ничто не сближает людей так, как общая беда.