Мои мысли несутся вскачь. Я не сантехник! И понятия не имею, что делать в подобной ситуации, помимо того, чтобы позволить воде затопить дом, ― а это окажется настоящим кошмаром! Одна мысль, один человек, и словно хлопок в моей голове. Разумно это или нет, но я цепляюсь за этот образ.
― Эмми, мне нужно, чтобы ты сбегала в коттедж через улицу. Ты знаешь, где мистер Дэнзер работал летом?
― Да, я знаю, в каком.
― Иди прямо туда и постучи в дверь. Не останавливайся и не разговаривай больше ни с кем, слышишь?
― Я не буду, мамочка. ― Ее глаза смотрят испуганно, но она уже пятится из ванной.
― Эмми, найди мистера Дэнзера и приведи его сюда, хорошо?
Она кивает и затем поворачивается, готовая бежать.
― Эмми! ― кричу я. И облегченно вздыхаю, когда она снова появляется в дверном проеме. Мои щеки пылают. ― Дай мне два полотенца, ― прошу я.
Она хватает одно с раковины, где я его оставила, другое достает из шкафчика внизу, и протягивает оба мне. Вода обильно вытекает из-под моих пальцев, когда я ослабляю хватку, чтобы обмотать одно полотенце вокруг тела, при этом протащив половину его по воде, а другое запихать в трубу, чтобы остановить поток горячей воды.
― Хорошо. Иди, иди, иди!
Она бежит прочь, а я молюсь о том, чтобы это оказалось верным решением. Сейчас ужасное время года для поиска альтернативного жилья. И если кто-то и сможет все это починить, держу пари, что это Коул.
Я снова выдергиваю пробку и слушаю, как булькает, спускаясь, вода в ванной, а мой желудок сжимается от тревожного ожидания.
Глава 10
Коул
Часть меня рада, что Иден больше не появляется в окне. Довольно тяжело просто выбросить ее из своих мыслей, но когда я могу ее видеть… когда она спокойно стоит в своей кухне и смотрит на меня…
Я закрываю глаза и стискиваю зубы от ненужного ощущения, что прорывается во мне. Не хочу к ней что-либо чувствовать. Не хочу думать о ней или представлять, что чувствую ее мягкие губы своими. Не хочу лежать ночью без сна и думать о том, что она делает, что надевает, когда ложится в кровать, или на что похожа, когда спит. Не хочу ничего подобного.
Но это не имеет значения. Я увяз в любом случае. Неважно, как сильно я с этим борюсь, она — это все, о чем я могу думать. Включая и день на пляже.
Я почти не слышу стук в дверь. Слишком погружен в раздумья, а звук очень мягкий. На секунду перестаю стучать молотком, чтобы послушать; возможно, я мог ошибиться, приняв посторонний шум за стук. Но затем я слышу его снова, нерешительный, но настойчивый.
Я кладу молоток и иду к двери, приоткрываю ее, чтобы выглянуть наружу. На крыльце стоит дочь Иден, Эмми. Ее глаза размером с чайные блюдца, палец уютно засунут в рот, и она покачивает одной ногой, полностью скрытой чем-то, подозрительно похожим на ботинок ее матери.
Во мне вспыхивает жгучая паника. Я рывком распахиваю дверь и опускаюсь перед ней на одно колено.
― Эмми, что это? Твоя мама ранена?
Она медленно трясет головой, подозрительно глядя на меня, словно я могу попытаться схватить ее и убежать. Облегчение омывает меня, и на секунду я опускаю голову. Я не могу проявлять беспокойство. Не могу выказывать больше, чем простую вежливость, что проявляют люди, когда тревожатся о том, что случилось с кем-то, кого они едва знают. Но на самом деле все иначе. Это облегчение… паника, что я почувствовал вначале… все это намного больше, чем простая вежливость. Чертовски больше.
И я понятия не имею, почему.
Снова коротко, неясно мелькает мысль: «Что, черт возьми, она со мной делает?»
Эмми поднимает руку и указывает назад, на свой дом. Ее сообщение ясно.
Я мог бы ответить, но слова застревают у меня в горле, когда она, удивляя меня, тянется к моей руке и обвивает свои маленькие пальчики вокруг моих. Что-то перехватывает у меня в груди. На несколько секунд мир становится тревожно-эмоциональным. Проходит какое-то время прежде, чем я могу говорить.
С волнением она тащит меня за собой.
― Тебе нужно, чтобы я пошел с тобой? — наконец выдавливаю я.
Она кивает.
Я протягиваю руку назад, чтобы толчком закрыть дверь; теперь я могу следовать за ней. Она держит мою руку, ее пальчики сжимаются сильнее по мере того, как она спускается по ступенькам в своей слишком большой обуви. Ботинки гремят по доскам, и я медленно иду рядом с ней, осторожно поддерживая, чтобы она не упала. Это горько-знакомое ощущение, из тех, которыми хочется насладиться и одновременно убежать прочь.
Только я не могу. Эта маленькая девочка нуждается во мне. Ее мать нуждается во мне.
Пока мы пересекаем улицу, мое внимание раздваивается. Часть меня размышляет над тем, что я могу найти в коттедже впереди, а другая напоминает, почему я не хотел снова чувствовать. Если я почувствую хоть что-нибудь, то обречен чувствовать все. Хорошее и плохое. Мирное и болезненное.
На своем собственном крыльце Эмми освобождает мою руку, скидывает обувь и
скачет вверх по ступенькам. Она оставляет дверь открытой и несется через дом, бросив взгляд назад, чтобы убедиться, что я последую за ней.
Я ставлю ботинки ее матери, которые подобрал на нижней ступеньке, рядом с дверью, и направляюсь внутрь. Эмми бежит к ванной и встает рядом с дверью, заглядывая внутрь; она все еще сосет свой большой палец.
― Привет? — зову я, чтобы объявить о своем присутствии.
― Я здесь! — доносится обреченный ответ.
Я направляюсь к ванной комнате, не зная, чего ожидать. При виде открывшейся картины у меня чуть не подгибаются ноги. Пресвятая Матерь Божья! Это Иден. В ванной. На коленях. Совершенно мокрая. Прикрытая лишь промокшим насквозь полотенцем, которое самым аппетитным образом обрисовывает каждый ее изгиб.
Только спустя несколько мгновений я снова могу говорить. При этом чувствую себя так, словно меня ударили кулаком в живот. Что такого есть в этой женщине, что заставляет меня так сильно ее хотеть? Спустя столько времени и столько женщин с их попытками, почему она? Почему сейчас?
У меня нет ответов ни на один из этих вопросов. Я только знаю, что все мое тело туго натянуто, словно чертов барабан, просто оттого, что я на нее смотрю.
― Вы можете отключить воду? ― произносит она, вырывая меня из задумчивого состояния.
Я быстро поворачиваюсь и направляюсь наружу, вокруг дома к водопроводной магистрали, что скрывается во дворе рядом со счетчиком. Кручу ручку, чтобы закрыть вентиль, потом снова направляюсь внутрь, оставив крышку открытой до тех пор, пока не буду готов снова пустить воду.
В ванной я вижу, что течь уже пошла на спад, и Иден дышит немного легче. Мышцы на тонких руках все еще напряжены под блестящей от воды кожей. Груди вздымаются под узлом полотенца. Тяжело, адски тяжело снова перевести взгляд на ее лицо.
Но ее лицо… Боже, она прекрасна! Ее волосы насыщенного черного цвета, как у ее дочери, а кожа фарфорово-кремовая. Даже если она не мокрая, то светится атласным блеском, что вызывает в кончиках пальцев непреодолимое желание прикоснуться. Нос маленький и изящный, губы розовые и сочные. Но захватывают меня ее глаза. То, как она на меня смотрит, то, что светится в их ореховой глубине. Словно она может видеть меня насквозь.
Даже теперь, когда вода остановилась, а она поворачивается ко мне, позволив упасть усталым рукам, ее глаза меня притягивают. Удерживают там, где я стою. Не позволяют уйти. Хотя часть меня и так этого не хочет.
Ее губы ломаются в измученной улыбке.
― Уф! Вот это было купание.
Эмми хихикает, и Иден ей подмигивает. Внутри меня растет странное удовлетворение, словно парообразное тепло ванны греет меня изнутри. Сердце само завязывается в узел, состоящий из миллиона эмоций. Но лишь от одной из них внутри все сжимается.
Предательство.
Предательство моей дочери. Ее памяти. Я не могу быть счастливым. Без нее ― нет. Если она не может находиться здесь и быть счастлива, тогда и я не могу. Я дал ей обещание. И намерен его сдержать.
Глава 11
Иден
Мне показалось, всего на секунду, что я увидела в глазах Коула какую-то вспышку. Словно таяние льда. Или решение смягчиться.
Но затем она исчезла. Словно я только что ее придумала. Теперь он такой же, как и всегда — великолепный, безразличный мужчина.
― Чтобы это починить, мне нужно взять кое-что в «Бэйли». Так что на время вам придется побыть без воды. Если возникнет проблема, добро пожаловать через улицу. Там тепло и есть вода.