— Сначала ты считала Эрика отличной партией, — согласился Джон. — Красив, обходителен, способен поставить галочки в правильных клеточках… В целом он сильно напоминает «умные» системы для наших лофтов. Выбираем настройку «Муж» — и пошло-поехало.

— Прекрати.

— Он соответствует самому современному техническому уровню — с широким выбором вариантов настроения, сенсоры в порядке — в смысле, он чувствителен к прикосновению…

— Хватит! — Я с трудом сдерживала смех. Подавшись вперед, включила радио погромче, словно чтобы заглушить слова Джона. Через секунду на ум пришел ответ, и я снова уменьшила звук. — Слушай, может, у нас и был роман. В прошлом. Но это не значит… Может, на этот раз я хочу попытаться наладить свой брак.

— Ничего у тебя не получится. — Джон и бровью не повел. — Эрик тебя не любит.

Ну отчего ему обязательно нужно быть таким противным всезнайкой?

— Нет, любит. — Я с воинственным видом сложила руки на груди. — Он мне сам сказал. Между прочим, в самых романтических выражениях, если хочешь знать.

— Да? — Видно, Джона ничуть не огорчили мои слова. — И как именно это прозвучало?

— Он сказал, что влюбился в мой прелестный рот, длинные ноги, еще ему нравится моя манера размахивать портфелем. — Я невольно покраснела от смущения. Признание мужа я помню чуть ли не наизусть. Оно запечатлелось в моем сердце.

— Господи, какая чушь! — не повернув головы, бросил Джон.

— Никакая это не чушь! — возмутилась я, — Это очень романтично!

— Неужели? А влюбился бы он в тебя, не размахивай ты портфелем?

Я задумалась.

— Не знаю. Но не это главное!

— Как это может не быть главным? Именно в этом все дело. Вот любил бы он тебя, имей ты короткие ноги?

— Не знаю! — сердито сказала я. — Заткнись и не порти мне прекрасный, незабываемый момент.

— Вранье это, а не прекрасный момент.

— Так, ладно. — Я упрямо выставила подбородок. — А что ты во мне любишь?

— Не знаю. Твою суть, должно быть. Я не могу перечислить, как по списку, — произнес он почти ядовито.

Повисла долгая пауза. Я уставилась вперед, по-прежнему сидя со скрещенными на груди руками. Джон сосредоточенно смотрел на дорогу, словно забыв о разговоре. Мы уже подъезжали к Лондону, и движение становилось заметно плотнее.

— О'кей, — сказал Джон, когда мы остановились в хвосте уходящей за горизонт ленты автомобилей. — Мне нравится, как ты попискиваешь во сне.

— Я пищу во сне? — недоверчиво спросила я.

— Как бурундук.

— Ты же вроде говорил, что я похожа на кобру? Так определись наконец!

— Днем на кобру, — кивнул он, — а ночью на бурундучка. Я сжала губы, борясь с улыбкой.

Когда спустя тысячу лет мы вползли на автостраду, в моей сумке пискнул телефон.

— Это от Эрика, — сказала я, прочитав сообщение. — Он благополучно добрался до Манчестера и проведет там несколько дней — будет искать участки для новых домов.

— Я знаю, — ответил Джон, лихо маневрируя на кольцевой развязке.

Мы уже ехали по столичному пригороду. День как-то незаметно стал серым, и первая капля дождя клюнула меня в щеку. Я зябко вздрогнула, и Джон поднял крышу кабриолета. Его лицо хранило совершенно невозмутимый вид, пока он проталкивался — другого слова не подберу — на соседнюю полосу.

— Знаешь, Эрику выплатить долг твоего отца — раз плюнуть, — вдруг сказал Джон деловым тоном. — Но он предоставил это удовольствие тебе. Даже ни разу не предложил такой вариант.

Я растерялась, не зная, как на это отвечать и что об этом думать.

— Но ведь это его деньги, — произнесла я наконец. — С какой стати ему за меня, платить? В любом случае я сама справлюсь.

— Знаю, я предлагал тебе помощь. Ты не согласилась ничего принять. Ты очень упрямая. — Доехав до очередного перекрестка, Джон остановился за автобусом и повернулся ко мне: — Я не знаю, какие у тебя планы.

— В смысле?

— На остаток дня, — пожал он плечами. — Ну, раз Эрик в отъезде.

Я почувствовала, как в животе стало тепло от нежной пульсации, которую я не желала замечать.

— Ну… — заговорила я деловым тоном, — вообще-то я не планировала ничего особенного. Приеду домой, поужинаю, еще раз прочитаю материалы из папки… — Выдержав паузу, я с невинным видом поинтересовалась: — А что?

— Ничего. — Джон тоже помолчал, глядя на дорогу, прежде чем небрежно сказать: — У меня дома остались кое-какие твои вещи. Может, тебе захочется их забрать?

— Хорошо, — пожала я плечами с деланным безразличием.

— Отлично. — Он круто повернул за угол, и остаток пути мы не разговаривали.

Джон жил в самой прекрасной квартире, которую мне доводилось видеть.

Правда, дом располагался на малопрестижной улице в Хаммерсмите, и приходилось не обращать внимания на изукрашенную граффити стену дома напротив, зато он был большим, из светлого кирпича, с огромными арочными окнами. Да и квартира оказалась большой, очень хитрой планировки — некоторые помещения соединялись с соседним домом.

— Как тут здорово!

Я стояла в гостиной, с замиранием сердца изучая обстановку. Высокий потолок, белые стены, наклонный чертежный стол с ватманом, рядом — компьютерный уголок, увенчанный огромным «Макинтошем». В углу помещался мольберт, а противоположную стену от пола до потолка закрывали книжные полки; внизу стояла старомодная библиотечная стремянка на колесиках.

— А здесь все дома спроектированы как студии для художников. — Джон метался по квартире, подхватывая и относя на крошечную кухню грязные чашки с остатками кофе. Глаза его блестели.

Снова выглянуло солнце. Косые лучи, попадавшее в квартиру через полукруглые окна, ложились горячими яркими полосами на деревянный пол, усеянный какими-то бумажками, рисунками и чертежами. Посреди всего этого рабочего беспорядка гордо красовалась бутылка текилы с пакетиком миндаля в качестве антуража.

Я подняла голову — Джон стоял в проеме кухонной двери и молча наблюдал за мной. Он взъерошил волосы, словно желал избавиться от наваждения, и сказал:

— Твои вещи вон там.

Я пошла в указанном направлении и через арку попала в уютную маленькую гостиную с большими диванами, обитыми синей тканью, массивным кожаным креслом и старым телевизором, почему-то пристроенным на стуле. За диваном возвышался старый деревянный стеллаж, на котором в художественном беспорядке стояли книги, горшки с цветами, лежали журналы и…

— Это же моя кружка! — Я уставилась на раскрашенную вручную красную глиняную кружку, которую Фи когда-то подарила мне на день рождения. Кружка преспокойно стояла на полке, словно ей тут самое место.

— Ну да, — кивнул Джон. — Это я и имел в виду, говоря, что здесь твои вещи. — Он взял кружку с полки и вручил мне.

— И… мой свитер! — С подлокотника дивана свисала старая полосатая водолазка, которая у меня уже целую вечность, лет с шестнадцати. Как она сюда?..

Я недоверчиво оглядывала комнату, замечая все больше своих вещей. Лохматое синтетическое покрывало под волка, в которое я любила заворачиваться. Старые фотографии институтских времен в рамках со стразами. А это что — мой доисторический розовый тостер?!

— Приходя ко мне, ты обычно съедала тост. — Джон проследил за моим изумленным взглядом. — Запихивала в рот, не прожевывая, словно три дня ничего не ела.

Я вдруг увидела другую сторону своей жизни, которую считала исчезнувшей. Впервые после того, как очнулась в больнице, я почувствовала себя дома. Притулившееся в углу безвестное растение в большом горшке было обмотано гирляндой цветных лампочек. Такая же гирлянда была у меня в болхэмской квартирке.

Все это время мои вещи были здесь! Неожиданно мне пришли на память слова Эрика о Джоне: «Джону можно доверить все, даже свою жизнь».

Видимо, я так и поступила — доверила ему свою жизнь.

— Ты что-нибудь помнишь? — небрежно спросил Джон, но я расслышала в его вопросе скрытую надежду.

— Нет. Только факты из прошлой жизни… — Я замолчала, заметив рамку со стразами, которую видела впервые. Подошла, чтобы рассмотреть снимок, и у меня перехватило дыхание. Это была моя фотография с Джоном. Мы сидим на поваленном дереве, он обнимает меня за талию, а на мне старые джинсы и кроссовки, волосы распущены по спине, голова запрокинута, и я смеюсь, словно самая счастливая девушка на земле.