Глядя ему вслед, человек покачал головой:
— Ай, глупец будет, если откажется.
Из-за занавески вышла тощая женщина, усмехнулась:
— Не откажется. Видел, как он на нее смотрел? Себя забудет, весь мир забудет, а ее спасет.
— Да будет так!
А Гай шагал к школе и пытался представить, что было бы, не останови его Юста. Мысленно он тихонько поцеловал девушку в губы, потом сделал бы это крепче, а потом обнял и поцеловал бы так, чтобы она задохнулась в его объятьях и под его губами. А потом…
Это «потом» он решил додумать ночью наедине с собой.
Юста чувствовала, как ее губ словно касаются его губы, потом поцелуй получился крепче, потом и вовсе страстным… Браслет стал не просто очень теплым, а горячим.
Получается, теперь она всегда будет знать, когда и даже что Гай думает о ней?
Флавии браслет понравился безумно.
— Юста, а какой он теплый…
Подруга хотела примерить, Юсте пришлось соврать, что браслет заколдован и надевать его беременным нельзя.
Юста уже подозревала, что будет ночью, но столь ярких переживаний не ожидала…
Сначала браслет заметно потеплел, Юста чуть потерла его в ответ. Золото стало горячим, а ее саму словно обхватили крепкие руки. Губы прижались к губам.
Ощущение было настолько реальным, что она едва не вскрикнула, испугавшись, что кто-нибудь увидит Гая в ее комнате. Но комната была пуста, а руки Гая раздевали ее.
Да, это Гай, оставшись один, думал о любимой, причем думал совершенно откровенно, словно та была рядом. После первой же мысли о Юсте она будто откликнулась, стала близкой, осязаемой… Он чувствовал под своими пальцами шелк ее нежной кожи, чувствовал, как она дрожит, словно испуганная козочка, ощутил упругость ее девичьей груди…
Юста старалась задерживать дыхание, потому что ее тело испытывало такое, о чем даже подруге не расскажешь. Она осталась нагой перед мужчиной, точно зная, что этот мужчина — Гай и это его фантазии она сейчас ощущает настолько ярко, словно все происходит в действительности.
Он ласкал ее грудь, ягодицы, все тело, с каждым мгновением ласки становились все более бесстыдными, но противиться им совсем не хотелось, напротив, Юста поддавалась с восторгом. Браслет разогревался все сильней. Губы Гая словно прошлись по всему ее телу, заставляя своей лаской выгибаться дугой.
А потом…
Он взял ее, но так бережно, что она не испытала боли. Или это потому, что фантазия, а не настоящее? Но в этой фантазии Гая она совершала такие бесстыдные движения навстречу его телу, испытывала такие ощущения, что пришлось прикусить губу, чтобы не закричать от восторга, когда внизу живота разлилась горячая волна удовольствия.
Потом она лежала, едва живая от пережитого, замирая от восторга и ужасаясь своим ощущениям и их яркости одновременно.
И только заходившая вдруг ходуном земля под Помпеями заставила ее очнуться. Землетрясение!
Это было равносильно внезапному падению на полном бегу, когда бежишь, не чувствуя под собой ног, и потом вдруг земля у лица, боль и непонимание, что случилось, вернее, как такое могло случиться.
Юста осторожно потрогала браслет. Тот был просто теплым. Ощупала себя — никаких изменений, хотя соски все еще оставались твердыми от возбуждения. И еще дрожали ноги, словно она и впрямь совершала те сумасшедшие движения…
Перевела дух и вдруг положила ладонь на браслет и, озорно улыбнувшись в темноте, представила, как прижимается к спине Гая и целует его нежно-нежно несколько раз. Браслет снова стал горячим, а Гай в ее фантазии замер, словно боясь потерять это ощущение.
Ага! Теперь она знала, как отвечать! Если он может навязывать ей свои фантазии, то и она тоже.
Решив тоже терзать его своими домыслами, Юста все же поспешила выйти на улицу, слишком сильно трясло.
— Ох, не к добру это, — покачал головой Гавий Руф. — Как-то все одно к одному складывается. В Августу сера попала, теперь долго вонять будет, трясет все сильней. Птицы не поют, кошки куда-то подевались.
Юста подумала, что и впрямь уже второй день не видит ни одной кошки…
Но думать о кошках ей совсем не хотелось, хотелось думать о Гае. Это были мысли, которыми нельзя поделиться, о которых нельзя рассказать, это ее тайна… Даже Гаю она никогда ничего не скажет. Может, это ужасно — испытывать вот такие конвульсии от мужчины?
Юсту меньше всего интересовали проблемы акведука, землетрясение и даже Везувий на горизонте. Нет, Везувий мог заинтересовать, если на него отправиться с Гаем.
— О, боги, какая я развратная! Не Мания ли, богиня безумия, меня охватила?
Юста принесла жертвы богам, умоляя помочь справиться со своими ощущениями, если это плохо.
Интересно, что мысль о том, чтобы снять браслет, даже в голову не приходила. Напротив, когда после того ночного сумасшествия браслет больше не грелся целых два дня, она даже загрустила.
Конечно, у Гая подготовка гладиаторов, у них бои, ему нельзя отвлекаться, но все же….
Матрона предпочитала, чтобы ее называли полным именем, а не как модно — только третьим. Удивительно, но Юлия Прима Пизония, по ее мнению, звучало внушительно, а просто Пизония отвратительно. И вместо Примы Юлию могли звать Старшей, поскольку была всего еще лишь одна Юлия с таким именем, но уж этого гордая женщина и вовсе не желала! Будь ее воля, Юлия и вовсе предпочла бы Уникум — Единственная, но такого в Риме не дано. К сожалению.
Она могла бы зваться и Кальпурнией, потому что по матери была из плебейского рода Кальпурниев, но предпочитала зваться по роду Юлиев. У Юлии текла патрицианская кровь, которую она уважала и надеялась, что внучка сможет оценить выбранного будущего мужа из рода Постумиев — древнего патрицианского рода. Но девчонка не оценила.
Эта неблагодарная, кажется, не слишком рада предстоящему родству.
Если честно, то сама Юлия тоже, Порций Асин Постумий действительно был ослом, как свидетельствовало его второе имя — Асин. А еще гулякой. Но Юсте семнадцать, пора замуж, и бабушка позаботилась о том, чтобы первый муж ее внучки (она прекрасно понимала, что этот брак ненадолго) имел имя, но не получил ничего из приданого. Адвокат Плиний Младший постарался, в заготовленном договоре в качестве приданого значилось все, что Порций ни унести, ни промотать просто не мог, а вот вернуть в случае развода обязан.
Просто Юлии Пизонии нужно немедленно выдать внучку замуж, засиделась.
А потом…
О, в этих далеко идущих планах Юлия Пизония неохотно признавалась и сама себе, словно боясь, что завистливые боги подслушают ее мысли и помешают их осуществлению.
Только что умер Тит Флавий Веспасиан, и императором стал его сын, тоже Тит Флавий Веспасиан, которого все предпочитают звать просто Титом Флавием, а отца называли просто Веспасианом. Тит не слишком популярен, хотя очень старается понравиться плебсу и народу Рима, но у него слишком много врагов в тех городах, которые Тит разрушил, будучи полководцем. Есть такие, кто не простит былых обид Титу-императору…
У Тита нет сына, зато есть брат — Тит Флавий Домициан, весьма достойный стать следующим императором. Конечно, всем хорошо известна романтическая история его женитьбы на Домиции Лонгине (Домициан был влюблен так сильно, что убедил супруга Лонгины развестись с ней), но времена прошли, к тому же сама Домиция Лонгина влюблена не настолько, а женщина, которая не любит своего мужа, недалека от измены…
У Юлии Пизонии сладко замирало сердце при мысли о том, что может быть дальше… Она знала, что Домиция Лонгина нравится и Титу тоже, а ей самой старший из братьев. Пусть Флавии выскочки, пусть они совсем небогаты, но император есть император. Юста может дать будущему мужу и то, и другое взамен на императорский венок и свой профиль на монетах.
Вот как высоко возносилась в мечтах Юлия Пизония, и в них не было ничего невозможного. Юста красива и умна, она хорошо воспитана и образованна, патрицианка, ведущая род от Юлия Цезаря, богата, поскольку получит наследство сразу от трех родов (одни виллы на побережье Неаполитанского залива сколько стоят!). Юста завидная, очень завидная невеста.
Юлия сделала знак служанкам, чтобы принесли лед и работали большими веерами активней.
Жарко, солнце, кажется, вознамерилось выпарить остатки воды в бассейнах и фонтанах. У общественных фонтанов выстраивались настоящие очереди, да и вода текла как-то вяло…