Стася Андриевская - Порочная невинность

Когда закрывала за собой дверь, из соседней комнаты выплыла тётя Зина с бутылью в руках. Вытаращила на меня глаза, деловито приосанилась.

– О, заявилась! А я ведь Танюхе так и сказала – наблядуется и вернётся, никуда не денется. Ты чё ж так? Кто ж так делает, Люд?

– Тёть Зин, не лезли бы вы куда вас не просят!

– Не просят? – она, кажется, аж подпрыгнула. Сивуха тяжело булькнула в бутыли, обдавая стенки непонятными, отвратного вида ошмётками жмыха. – Да я вчера весь свой Корвалол матери твоей споила! А сегодня с утра кто, думаешь, в милицию с ней ходил?

– Куда?!

– Ага! Ты чё ж, думаешь, вильнула хвостом и свободна? А мать как же? Её ж чуть сердечный приступ не накрыл! Она ж ревела чуть не до утра, всей общагой её отхаживали!

– Чего-о-о? – я невольно заозиралась. В коридорах никого кроме нас не было, но зная слышимость и охочесть местных до сенсаций… – Серьёзно, что ли?

– А то! Ну к, пошли со мной!

Завела меня в кухню, прикрыла дверь. Встала – руки в бока, смерила строгим взглядом.

– Ты, Людка, дура здоровая выросла, сиськи, вон, отрастила, а одного так и не поняла – мать, она и есть мать! Ты думаешь, Андрюшка мой по зонам мотается, а я тут живу в своё удовольствие? Да каждый суд – как нож в сердце, поняла? – Выставила перед собой указательный палец и принялась помахивать им, словно градусник стряхивать: – Заруби. Себе. На носу! Мать – это мать! Какая бы ни была! И нет у тебя права в душу ей плевать!

Я опешила. Этот разговор был настолько неожиданным. И ещё более неожиданно было слышать это всё от тёти Зины.

– Вот родишь своего, тогда только поймёшь, о чём я тебе толкую! Но, блядь, Танюху мне не обижай! Это ж мать твоя, Людка! Самый родной человек. Ни один кобель с нею не сравнится. Никогда!..

Забралась в ожидающее кварталом дальше такси.

– Михал Потапыч, а мы можем в одно местечко завернуть по пути?.. Там, возле площади Столетова магазины есть…

Мать была сердита, а может, просто делала вид, я так и не поняла. Она без конца поджимала губы, поправляла косынку на голове. Избегала прямого взгляда. Говорила коротко и с надрывом вздыхала. Я не собиралась просить у неё прощения, ещё чего! Но почему-то и не заехать не смогла. Тягомотный, сложный визит – зачем он вообще был нужен? Но после того как я сказала ей лично, что возможно не приеду сегодня ночевать, что нет причин для волнения и вообще, хотелось бы уже свободы, в обмен на обязательство со своей стороны держать её в курсе – мне стало легче. И если честно, думаю, что и ей тоже.

***

Пока ехали обратно, задавала Медведю вопросы: А где он сейчас? А с кем он? А как вы узнаете, что он освободился? А если я уеду домой, а он заявится через пять минут после этого?.. Но ответов не получала. Часом позже и вовсе – лепила дурацкие пельмени, пока Медведь спал на своём диване и периодически бегала к зеркалу, чтобы посмотреть – не вылез ли уже тот прыщ на лбу. Он волновал меня сейчас гораздо больше, чем слова тёти Зины о том, что, якобы, вся общага видела мамкину истерику, чем мысль о том, что Барбашина не преминет рассказать об этом Лёшке. Пофиг вообще! Где-то в солнечном сплетении словно безумный волчок крутилось нетерпение. Волнение. Я представляла себе нашу с Денисом встречу, прокручивала в голове возможные диалоги и, чего уж там скрывать, мечтала о близости. Такой же сумасшедшей, как тогда в поезде…

Когда в оглушающей тишине квартиры внезапно раздался звонок – вздрогнула и бестолково заметалась по кухне. Фартук сначала снять или руки помыть, или так бежать?.. И потом только до меня дошло, что это телефон.

Прокралась вслед за тяжёлыми шагами Медведя, прислушалась. Он говорил резкими междометиями, замешанными на отрывистом отбороном мате, и я даже не понимала о чём речь, но сразу же стало тревожно. Настолько тревожно, что я даже не озаботилась вернуться в кухню когда он положил трубку и почему-то долго ещё неподвижно молчал в плотном сумраке коридора. Потом пошёл на кухню, и, увидев на пути меня, просто подцепил лапой под спину и подпихнул вперёд себя.

Выпил полный стакан воды, глянул на градусник за окном, зачем-то сложил по-другому сковородки. Лицо – помятое со сна, брови в кучу, губы и зубы плотно сжаты, взгляд в пространстве перед собой. Я стояла в углу за холодильником и боялась спрашивать, ведь тогда можно было услышать ответ, а сомнений в том, что он не будет радостным уже не оставалось. Я просто впала в ступор и ждала, чувствуя, как сердце хаотично пропускает удары.

– Я сейчас отъеду… – он помолчал, – а ты, не знаю… тут тогда сиди, что ли. Или, если хочешь, такси тебе поймаю до дома?

– Что случилось?

Он досадливо, словно вопрос был глупый и неуместный, дёрнул щекой:

– Тебя не касается. – И тут же поднял на меня взгляд: – Правда не касается, не переживай. Это не Денис.

– Точно?

Он сурово кивнул. Я выдохнула и бессильно плюхнулась на табурет. Да сколько можно-то? Туда-сюда, туда-сюда… Никакого сердца не хватит на такое. А ведь говорят, что жёны военных, милиционеров и всяких там пожарных вот так и живут… Изо дня в день. Просто капец!

Шёл пятый час, за окном быстро смеркалось. Чтобы развеять тяжёлую, гробовую тишину и мрак, я повключала весь свет и сделала погромче телевизор – так чтобы слышать его даже из кухни. Под звуки «В гостях у сказки» долепила-таки пельмени. Но именно, что «под звуки» – они неслись фоном, я не понимала что там за фильм, и, погружённая в свои мысли, даже не пыталась вслушиваться. А когда последние пельмени очутились в морозилке, стало вдруг как-то невыносимо.

Если до этого, пока Медведь спал, я ждала Дениса с нетерпеливым возбуждением, то теперь каждая новая минута словно ложилась на плечи очередным кирпичом. Снова и снова я повторяла себе, что меня не касаются проблемы Медведя, тем более что он сказал, что Денис тут ни при чём. Разве у меня есть причины не верить ему, правда?

Пытаясь отвлечься, слонялась по квартире, совала нос, куда только можно, но ничего, совершенно ничего интересного не нашла.

Это могло называться только берлогой, и никак иначе. А с другой стороны – а как ещё, если учесть, что хозяйствовал в ней Медведь?

Максимально просто, прямо-таки по-спартански: одна комната с жёстким нераскладывающимся диваном, старым креслом и двумя разномастными стульями. Старенький телик на полу. Невысокий шифоньер. На потолке – лампочка без люстры. На окнах – плотные шторы. Самое ценное и интересное во всей квартире, это холодильник. Какой-то нереальный, высокий и с огромной морозилкой, я такие раньше только в зарубежных фильмах видела. Кухонный шкафчик всего один, поэтому на подоконнике целая гора сковородок и кастрюль на все случаи жизни. Неожиданно милый передничек на гвозде за дверью. В ванной, кроме самой ванны – старый табурет и зеркало. Две, считая и мою, зубные щётки, помазок с бритвой.

Посидела на кухне. Постояла перед зеркалом в ванной. Пошла в комнату, убавила звук телека, пощёлкала каналы. Но выбор, благодаря обычной комнатной антенне типа «рога», оказался до безобразия прост – «Первый канал» и «Россия». Да и то, последний показывал кое-как и почти без звука.

Взгляд упал на мою сумку с вещами, и я вдруг вспомнила, что уже второй день не появляюсь в Олимпе, и не понятно даже, когда появлюсь. А это ведь очень и очень хреново! Упускать такое место не хотелось бы. Позвонила. Представилась, спросила, на месте ли Зойка. Получив положительный ответ, уточнила, как бы мне её услышать. Переключили.

– Слушаю тебя, лапуля, – с вальяжной хрипотцой протянула хозяйка. – Какие новости?

– Зоя Андреевна, вы знаете… А, здравствуйте, да… – спохватилась я и глупо хихикнула. – Ээ… я не приходила два дня, но просто обстоятельства… Но я занимаюсь по программе дома и, вы знаете… – Сумбурно и неправдоподобно, чёрт! Даже стрёмно как-то. Взяли с улицы, оказали доверие, просили не сливаться, а я теперь мозг канифолю… – Но я обязательно приду на открытие! А скажите, какого числа оно вообще будет?

– Ой, Милусь, ну о чём речь! Я всё прекрасно понимаю, не забивай себе голову! Только действительно программку гоняй, лады? Что ещё… – Немного нервно рассмеялась: – Слушай, у меня от твоего звонка даже мысли разбежались… Ээ… А! Открытие через неделю, десятого, и хотелось бы тебя видеть, конечно, но ты смотри по обстоятельствам. А вообще, как оно там? Терпимо?