Стася Андриевская - Порочная невинность

– Не улечу.

– Улети-и-ишь. Никакая клетка не удержит, даже золотая. Не того ты полёта птица, чтобы на золото размениваться, а больше я тебе ничего дать не могу. Перезрел и засох уже для такого. Да и если бы только это…

– Не улечу, правда. Ты только сам не прогоняй больше.

Сказала и замерла в страхе. Щекотливая тема. И, как ни крути, не исчерпанная. Денис отстранил меня немного, посмотрел в глаза. И в его взгляде больше не было растерянности.

– Убью за тебя, запомни. Порву голыми руками, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Поэтому, – помолчал, сощурился, – поэтому впредь думай куда суёшься. – Отвёл взгляд, но тут же поднял его снова. – А за тот раз прости. Психанул, так, что только через пару дней отошёл. И потом только понял, что ты для меня, когда услышал, как плачешь…

Из коридора вдруг раздался грохот – такой, словно кто-то ломал входную железную дверь. Денис замер на мгновенье и тут же потащил меня за собой.

– Спроси кто.

Оказалось Медведь. Просто Денис, когда пришёл, закрылся не на ключ, а на засов.

Встретились они довольно сдержано, я бы даже сказала сухо. Потапыч прятал взгляд, Денис напротив, сверлил его своим. Я понимала, конечно, что мешаю им поговорить по-мужски, но упорно делал вид, что не замечаю этого. Не хотелось, чтобы они разругались из-за меня.

– Разошёлся, что ли? – спросил Медведь, увидев аптечку. – Что-то серьёзное?

– Херня. Милаха подмотала, а скоро уже пацаны должны медика привезти. Как обстановка?

– Как в окопе. У тебя как? Срослось?

– Да, слава Богу! – Денис перекрестился. – Разобрались. Составили письмо, как ответят, оформим землю в дар и подрядимся на строительство через головную контору. Иначе, шакалы не отстанут. Жирный, кстати, клянётся, что у него была информация о моём отказе от притязаний, что просто отдавал объект следующему по очереди.

– Угу. Отказался и забыл стребовать обратно бабло? Красава! Надеюсь, ты его выебал? – Поспешно прижал пальцы к губам, оглянулся на меня: – Пардон, мадам… – и тут же снова к Денису: – И что, кто же там оказался следующий по очереди? Филипповские?

– На первый взгляд нет – вообще залётный какой-то. Но чую, что подсадной. Боярская покопает ещё.

Медведь кинул на меня осторожный взгляд, качнул головой.

– Под неё бы под саму покопать.

– Разберусь. Уж тут методы воздействия не меняются.

– Знаю я твои методы, – качнув головой, вздохнул Потапыч. – А бомба два раза в одну воронку не падает, не забывай.

И они, почему-то, одновременно глянули на меня. Повисло неловкое молчание. Я поняла, не дура.

– Может, вам пельменей сварить?

– Отлично! Да, да, конечно! – в один голос откликнулись мужики, и мы все вместе сделали вид, что так и надо.

Не успела ещё вода закипеть, как снова кто-то пришёл. Мужские голоса, суета… Я прислушивалась к происходящему и при этом меня не оставляло чувство, что я что-то упускаю. Что-то очень важное. Так бывает, когда соберешься что-то сказать и забудешь что именно. Или наоборот, слушаешь кого-то, а потом разговор прерывается, и остаются острые вопросы, а какие именно – не помнится.

На кухню сунулся Медведь, утащил пару чистых тарелок… Интересно. Я тихонько пошла за ним, встала на пороге комнаты. Какой-то незнакомый мужик серьёзной бритоголовой наружности глянул на меня мельком через плечо и тут же развернулся полностью:

– Здрасти, – и даже немного поклонился, подчёркивая особое почтение.

Неожиданно приятно.

Ещё в комнате был врач, в синей форме, таких я видела вчера в больнице. Он на меня даже не глянул – набирал что-то в шприц, параллельно задавая вопросы Денису. А тот отвечал и смотрел на меня. Его раненая рука лежала на спинке стула, повязка которую я так старательно наматывала валялась рядом на полу. Рана… Ну, я бы не сказала, что ерунда. Развороченная, с вывернутыми краями борозда в мужской палец шириной, а уж про глубину страшно и думать. Благо от дверей не было видно подробностей. Я привалилась к косяку, чувствуя, как слабеют колени, но не могла оторвать взгляда от иглы, планомерно обкалывающей зону поражения. Анестезия? Неужели зашивать будут прямо здесь? Поймала взгляд Дениса. Он сдержанно улыбнулся и едва заметно мотнул головой, мол, уйди, не смотри. Я послушалась, не дура.

Когда наконец громыхнула входная дверь, я снова поспешила в комнату. Денис, немного отдвинув штору, выглядывал во двор. Первый мой порыв – подойти, обнять его… Но вошёл Медведь и сразу стало неловко.

– Сказал, за такие бабки хоть каждый день зашивать будет. Ну, перевязки само собой на нём. И если перестанешь руками махать, через три дня дренаж вынет, а там уж, как на собаке должно…

– Угу, – кивнул Денис, – ты мне лучше скажи, нахрена Реланиум?

– Так, ты это… Хорош капризничать! Сам, можно подумать, не знаешь зачем.

Денис отвернулся от окна. Едва разлепляя тяжёлые веки, осмотрел комнату, Медведя, меня. Выглядел он как сильно подвыпивший или бесконечно уставший человек.

– Мутишь, косолапый. Но перед смертью не надышишься, так что колись, давай.

Тот помолчал, и, наконец, оглянулся на меня:

– Люд, а чего там с пельменями?

Я психанула. Значит, как пушку в сиськах – это нормально, а как разговорчики, так сразу мешаюсь…

– Остыли уже давным-давно ваши пельмени! – Демонстративно развернулась на пятках и вышла из комнаты.

Страшно хотелось подслушать, о чём они там секретничают, но они специально прибавили звук телека, так что го́лоса Дениса теперь вообще не было слышно, а приглушённый бубнёж Медведя сливался в сплошной гул…

Он появился в кухне минут через двадцать. Плюхнулся за стол, устало упёрся лбом в ладони. Посидел так, наконец поднял голову:

– Ну давай, хозяюшка, корми.

– А Денис?

– Спит.

– В смысле?

– В прямом. Надеюсь, до утра хватит ему. Такой дозой и меня свалить можно.

Я озадаченно помолчала.

– Реланиум? А правда – нахрена?

– И ты туда же? Давай, знаешь… поедим уже и… не знаю. Домой тебя, что ли, отвезти?

– Нет!

– Но постели-то нет свободной, а вас теперь двое приживальцев!

– Я в кресле посижу.

Он, хмыкнув, мотнул головой и принялся за еду. Но вдруг глянул на меня.

– Выключи, пожалуйста, свет. По глазам бьёт, сил нету. И там это, в шкафчике справа свечка, её зажги.

В странном, далеко не романтичном полумраке ждала, пока он доест. А он как назло не спешил, поглядывал на меня и молчал. Наконец, я не выдержала.

– Вы обо мне говорили?

Он слегка усмехнулся. Взгляд его плыл от усталости.

– А чего о тебе говорить? Что сделано, то сделано. Можно, знаешь, долго и красиво распинаться о благоразумии, но вторая жизнь в боекомплект не входит. Дёня поступил бы так же. Во всяком случае, когда они с пацанами меня из душманского плена вытаскивали, он в методах не скупился. А там, знаешь, даже не пятьдесят на пятьдесят выходило, а примерно девяносто девять к одному. И что? Думаешь, я ему потом не выговаривал? Так у нас и идёт, уже лет двадцать восемь, наверное, ещё с военного училища. К тому же, мой Сашка его крестник, а его Ленка – моя крестница. Кумовья мы, поэтому без вариантов.

Снова это ощущение чего-то важного, недоговорённого…

– Какая ещё Ленка?

– Дочка. – Сказал и вдруг перестал жевать.

– А… – аж уши заложило от неожиданного удушья. Помолчала, убеждая себя, что я параноик. Но сказала «А», говори «Б», чего уж там… – А у Дениса какая фамилия?

Повисла напряжённая пауза. Бедный, замученный Медведь! Расслабился, называется. Он сложил перед собой руки, тяжело навалился на стол. Побарабанил по нему пальцами, потёр лоб.

– Я, кстати, подумал – у меня там парочка запасных одеял есть, можно на полу расстелить. Жестковато, конечно, но лучше чем в кресле.

Ну нет, Господи! Нет, нет, нет!.. Только не это…

– …Машков, да?

Он пожал плечами, и подчёркнуто небрежно дёрнул щекой:

– Но если хочешь, можешь и в кресле, конечно.

…Вспомнила. Та самая неоконченная мысль, незаданный вопрос, мучавший меня последние пару часов – где это Денис, интересно, мог слышать, как я рыдаю, после того, как послал меня на хрен, швырнув в лицо деньги? Теперь ответ пришёл сам – только в тот раз, когда я звонила Ленке, после того, как меня кинули с квартирой.