Сандра Бушар - Порочное влечение

— Ты так и будешь стоять там истуканом? — родной низкий тенор объял затаивающуюся, в предвкушении будущих действий, комнату в свои стальные объятья и посеял ауру хозяина жизни в каждый ее уголок и закрому. Голос не дрогнул, но хрипотца и слабость тонкой пленкой обволакивала его, как всегда, абсолютную уверенность в своих словах и власть, излучаемую одним тембром. — Черт, мышка, подойди ближе. Я хочу наконец тебя увидеть.

Меня передернуло, как от удара молнии. Было странно слышать его голос вновь, словно мы не виделись целую вечность. Неуверенно, затаив дыхание, я медленно приближалась к мужчине, пока не нависла над его не выражающим толком ничего лицом. Не прошенные слезы все же вырвались из моих глаз и одинокая соленая капля упала на его идеально белое покрывало, оставив там очень заметную прозрачную «кляксу».

Родные глаза… Такие темные, глубокие, жадно осматривающие каждый сантиметр моего тела. Моя рука в нетерпении притронулась к его поджившей щеке и словно легкое перышко прошлось от острой скулы к сухим губам. Мужчина лишь на секунду закрыл глаза, что бы тяжело сглотнуть, а потом резко открыл их и спокойно сказал:

— Не нужно меня жалеть. — и прежде чем я успела сказать, что жалею не мужчину, а себя, оставшуюся без него так на долго, тот снова заговорил более требовательно: — Сядь и расскажи мне, как много времени прошло, что я пропустил…

Немного растерявшись я неловко убрала руку и придвинула кресло около кровати поближе к Роберту, чтобы он мог без проблем видеть мое лицо не поднимаясь. Но, мужчина и тут удивил меня: нажав какую-то кнопку рукой под покрывалом, он немного приподнял себя и теперь мы находились с ним на одном уровне. Было явно, что боль в теле его беспокоит, но это скорее ощущалось на каком-то сакральном уровне и в мимолетных лишних морганиях, вздохах… В остальном, Роберт Шаворски не позволил ни одной мышце на лице дрогнуть и даже голос звучал довольно обыденно, хотя казалось невозможным, что сразу после длительной отключики мужчина способен на обычние предложения и размышления.

— Сколько времени прошло с момента происшествия в «Кашемире»? — жадный взгляд Шаворского, смешанный с внимательным докторским осмотром в который раз прошелся по всему моему телу, останавливаясь на лице. — Господи, ты можешь не смотреть на меня такими глазами, словно я воскресший мертвец?

Потупившись, я неловко нащупала руку Роберта под покрывалом и еле ощутимо накрыла ее своей. Мне не хотелось говорить, так как я не могла думать не о чем, кроме как: мой мужчина жив! Жив, черт побери! Дыхание было не стабильным, а глупая улыбка так и норовила появится на губах при виде его фирменно порабощающего взгляда. О, да… Старый добрый Роберт возвращается ко мне… Кто бы подумал, что я буду по этому скучать!?

— Я не знаю. Меня не выпускали из палаты все это время и никого не впускали. Да и сама я… не считала дни, если честно. Может дней семь или десять… Хотя, даже прикидывать не буду! — все же ответила я мужчине, жадно хватая взглядом каждое изменение его мимики. Вот он нахмурился, вот осторожно облизал пересохшие губы, а вот снов бросил на меня требовательный взгляд. — Правда, Роберт, я ничего не знаю… Ко мне каждый день приходит этот чертов следователь Семен Петров и пытается повесить на меня пожар! Видимо, улик против меня маловато, так он теперь еще и стал намекать, что пора бы мне на тот свет…

Слова лились из меня фонтаном и я слишком поздно осознала, что сболтнула лишнего только что пришедшему в себя мужчине. Ему бы по-хорошему нужно рассказать что-то позитивное, но… я правда не знала что именно и от этого чувствовала себя полным никчемным убожеством.

«Стоп. А зачем он это у ТЕБЯ узнает? Раз нет у него персональных помощников, охранников и так далее. Виола, прибывающая «на свободе», рассказала бы получше меня в сто раз!» — подсказал правильное направление мысли внутренний голос и я серьезно задумалась. Романтическая натура решила, что Роберта просто скучал по мне и хотел совместить приятное с полезным — узнать информацию и увидеть состояние любимой, а вот более приземленная посчитала это его очередной прихотью.

— Я посовещаюсь с врачом и если все нормально тебя опустят сегодня домой. — спустя какое-то время вывел меня из раздумий мужчина и я инстинктивно повернулась к нему, понимая, что это не конец. — С этого момента угрозы от «Privat» над тобой нет. Со следователем я справлюсь сам, забудь об этом. Начиная с этой секунды можешь быть абсолютно свободна, никто тебя больше не потревожит.

— Подожди… Что ты имеешь ввиду? — непонимающе взглянув и наморщив носик, протараторила я, с трудом произнося цельные предложения, — Как ты можешь? Я ведь… Я…

Мужчина тяжело выдохнул через нос и я поняла, что мои метания его утомляют. Ладонь предательски зачесалась и только «живые» следы пожара на лице Шаворского спасли его от отрезвляющей пощечины.

— Что ты хочешь, мышка? — немного устало протянул мужчина, прохаживаясь равнодушным взглядом по моим сцепленным рукам, трясущейся губе и дергающихся, как у ребенка в стоматологическом кресле, ногах на нервной почве, — Разве не о свободе ты просила меня все это время? Разве не это было твоим главным желанием? Теперь же я со спокойной совестью могу тебя отпустить.

Зажмурившись, снова напоровшись на полную без эмоциональность, я произнесла еле слышным шепотом:

— Почему, Роберт?

— Сегодня мои люди выкупят все оставшиеся акции «Privat» и компания вступит в мое единоличное владение. Я не хотел этого, но теперь… Я разберу их хрупкий домик по кусочкам и продам на запчасти. Всех причастных к покушению посадят, не переживай. Правда, по другим статьям, но это уже не так важно… Остальные пойдут по миру с волчьим билетом за то, что стояли рядом. Проще говоря, теперь я могу не переживать о твоей безопасности так остро, сделка официально вступила в силу, чего немцы так сильно боялись. Больше никакие «звездочки» не страшны, — деловито проинформировал меня он. Я немного нервно усмехнулась, хотя вышло больше злобно, и сцепила руки на груди, а он снова расценил это не правильно, — Не переживай, из завещания тебя никто не вычеркнет, доверенность по-прежнему оформлена на тебя. Все ложные обвинения с тебя будут сняты. Следователя Семена Петрова ты больше никогда не увидишь, как и никто другой… В общем, после осмотра скорее всего можешь возвращаться к обычной жизни.

Каждое его слово вонзало в меня все новый и новый кинжал и в этот раз я не хотела молчать, тая на мужчину скрытую обиду в глубинках своей души, давая ей выход только через слезы. Мне было жизненно необходимо сказать ему все, что скопилось внутри за эти тревожные дни, ведь я как никогда остро ощущала — другой возможности не будет.

Посему, тяжело выдохнув, я все же резко подняла на него полные слез глаза и уверенно спросила:

— А что, если я не хочу уходить?.. Что, если все это время я только и молила Бога, чтобы ты открыл глаза и я могла хотя бы просто услышать твой голос? Что, если мне плевать на «Privat», завещание, доверенность, подруг, переезд, лже-отца и реальных родителей… потому что единственное, о чем я могла думать все эти дни, что не успела тебе сказать «Я люблю тебя, Роберт Шаворский!». Даже больше, чем свою чертову гордость! И мне жаль, что я не оказалась беременной, так как иметь внутри себя твою частичку кажется мне чем-то вроде персонального внутреннего блаженства! Что, если я жалею, что выбрала легкий вариант — встать и уйти, вместо того, чтобы помочь тебе справиться с самим собой? Что, если я бы поехала с тобой даже в Сибирь, и мне не важно твое финансовое состояние, моральные тяготы и физическая оболочка — так как я просто не представляю себе день, в котором не будет тебя? Что ты скажешь в это случае?

Под конец моей пламенной речи я буквально повалилась на кресло, тяжело задышав. Сердце так бешено барабанило, а пульс стучал в висках, словно я только пробежала пятьдесят километров без единой остановки. В добавок застывшие слезы в глазах мешали сделать какой-либо анализ мужчины напротив, приходилось довольствоваться его тревожным молчанием и ждать своего приговора.

— Хм… Я бы тогда сказал тебе, что это скоро пройдет, мышка, — спустя целую вечность задумчиво сказал мужчина и я тяжело выдохнула, скрючившись на кресле в три погибели, — Сейчас ты на эмоциях. Еще бы, столько дней просидеть в палате одной… Тебе нужен психолог, это я обеспечу. Но ты должна слушать не свои сегодняшние мысли, а ту Полину, которая приходила попрощаться со мной в клубе. Пройдет день или два, быть может даже неделя и ты поймешь, что твои страхи и первые чувства никуда не делись… Поэтому — нет. Ты не можешь поехать со мной в Нью-Йорк и сейчас мы видимся с тобой в последний раз. Считай это моим тебе подарком на будущий Новый Год — жизнь без моего в ней присутствия.