Он предложил ей руку, и Корнелия, едва заметно пожав плечами, оперлась о нее, позволив ему провести себя по лестнице к дверям, уже распахнутым двумя ливрейными лакеями, в элегантный холл с высоким потолком.

Корнелия сняла перчатки и, передав одному из лакеев свою ротонду, вопросительно посмотрела на Гарри, который жестом поманил ее к двери в дальнем конце холла.

– Не изволите ли пройти в библиотеку, мэм?

Она безмолвно проследовала в указанном направлении и очутилась в уютной, обшитой деревянными панелями комнате с книжными полками вдоль стен, с тяжелыми кожаными креслами и массивными столами.

Корнелия остановилась посреди комнаты.

– Итак?

– Итак, – сказал Гарри, приближаясь к буфету, где стояли графины и кофейник. – Кофе?.. Или что-то покрепче?

– Помилуйте! Ведь всего восемь утра, – запротестовала Корнелия. – Но кофе выпью с удовольствием.

Он налил кофе и передал ей чашку.

– Моя двоюродная бабушка по утрам поздно выходит из своей комнаты, ее можно ожидать только к полудню. Элиза, разумеется, уже на ногах. Она позаботится, чтобы детей с Линтон устроили и покормили завтраком.

– Вы очень внимательны. Однако нельзя ли прекратить этот спектакль? Что происходит? – Корнелия поставила чашку на стол.

Гарри извлек из кармана какой-то документ и постучал им по ладони.

– Это специальное разрешение. Я хочу, чтобы мы нынче после обеда обвенчались в здешней часовне. Все предусмотрено… Нет-нет, любовь моя, дай мне, пожалуйста, закончить. – И он торопливо продолжил, будто боялся, что она вот-вот прервет его, не дав договорить. – Я понимаю все сложности, связанные с твоим свекром, но скажи, если их можно преодолеть, ты выйдешь за меня, Нелл? Ты меня любишь?

Он шагнул ей навстречу, протягивая руки. На его лице застыло какое-то беззащитное, трогательное выражение.

– Я понимаю, ты не могла сказать мне этого раньше, но теперь я прошу тебя… скажи правду. Ты любишь меня?

Корнелия посмотрела на него и ответила как есть:

– Да. – Отрицать очевидное не имело смысла.

Лицо Гарри просветлело, из глаз ушла тревога. Он взял Корнелию за руки.

– Я знал, но все равно боялся не услышать это…

– Мое признание ничего не меняет, Гарри, – ответила Корнелия, отмечая нотки отчаяния в своем голосе. – Я не могу отказаться от своих детей даже из-за любви.

– Тебе и не нужно будет делать этого, – пообещал Гарри, увлекая ее за собой на диван. – Выслушай меня внимательно, как я выслушал свою двоюродную бабушку. Она убеждена, что все можно устроить, и… – Он печально улыбнулся. – И убедила меня.

Он вновь взял ее за руки и, наклонившись, поцеловал ее в висок.

– Теперь мы вот как поступим: поставим всех перед фактом… опубликуем объявление о заключении нашего брака в «Газетт» и в «Морнинг пост». Оно уже готово. – Он взял со столика лист бумаги и протянул его Корнелии. – Это черновик.

«15 апреля тысяча восемьсот седьмого года в часовне Грейсчерч-Холла виконт Бонем и виконтесса Дагенем сочетались законным браком в присутствии герцогини Грейсчерч».

Корнелия прочитала текст объявления и в замешательстве покачала головой.

– Это может помочь?

– После этого мы отправимся в продолжительный медовый месяц в Шотландию. У меня есть куропаточья пустошь, имение, форелевые реки… – Он сделал широкий жест рукой, его голос обрел силу убеждения и потеплел, словно стремился увлечь ее волной своей логики. – Там нас никто не найдет, туда почти невозможно добраться. Маркби не станет посылать за тобой сыщиков полицейского суда лишь потому, что ты удачно вышла замуж, а именно так можно расценить брак с представителем рода Бонемов, скажу тебе без ложной скромности. И что бы ни говорили злые языки, когда мы вернемся в Лондон осенью, как раз к зимнему светскому сезону, наш брак уже перестанет быть новостью, и мы сможем жить более или менее спокойно. Твой свекор не сможет оспорить брак, и если дети все время будут при тебе, у него не появится повода оспорить твое опекунство над ними.

– Отчего ты так в этом уверен? – Корнелия боялась надеяться. Все это выглядело слишком уж гладко.

– Адвокаты моей двоюродной бабушки убедили меня в этом, – сказал Гарри. – Последние несколько ужасных дней я не сидел без дела, любовь моя.

– И они утверждают, что он не вправе их у меня отобрать?

– Нет, если ты сама их не оставишь. Пока они с тобой… и со своим отчимом… нет в стране такого суда, который принял бы сторону Маркби.

Корнелия закрыла глаза. Она не могла до конца поверить в то, что все, о чем она мечтала, может сбыться.

– Я также должен сообщить, что я оставляю службу, – сказал Гарри немного чопорно. – Если это как-то повлияет на твое решение. Я знаю, ты, верно, не сможешь простить…

– Нет, я смогу, – перебила его Корнелия и прижала палец к его губам. – Я уже простила тебя, еще тогда, в тот страшный день. Теперь мне многое стало понятно: ты не имел права раскрыть мне правду, и я вижу, как все запутывалось чем дальше, тем больше. – Она коротко рассмеялась. – Даже котята в корзинке с клубками и те не перепутали бы так нитки.

Гарри сжал ее запястье и страстно прильнул губами к ее ладони.

– Я так боялся, что ты не сможешь меня простить.

Корнелия наклонилась и поцеловала его в уголок губ.

– Я не прощу тебе, если ты оставишь службу. Или не смогу простить этого себе. Только побудь этим летом с нами, а осенью мы решим, как будем жить дальше.

Гарри прерывисто вздохнул, будто поднял тяжелый груз.

– Мы пока оставим этот предмет… А! Вот и дети.

Из холла донеслись высокие детские голоса. Корнелия вскочила и устремилась к двери, Гарри за ней.

Возникшая из ниоткуда Элиза Кокс поспешила навстречу маленькой компании.

– Мисс Линтон, ведь я не ошиблась? Меня зовут Элиза Кокс. Очень рада с вами познакомиться… и эти дети… такие очаровательные! Позвольте проводить вас в детскую… Я распорядилась приготовить яйца всмятку для детей, а вы, несомненно, с удовольствием выпьете чашку горячего чаю, мисс Линтон. Камин хорошо натоплен, в чайнике – горячая вода… Вы, должно быть, утомились, добираясь сюда из Лондона… Я сама едва могу выносить эту дорогу.

– Покорнейше благодарю вас, мисс Кокс, – послышался голос Линтон, когда поднимавшихся по лестнице женщин уже не было видно. – От чая не откажусь, а детям не помешает вымыться.

– Итак, – сказал Гарри, – осталось только одно. На венчании должны быть свидетели с твоей стороны. Если ты напишешь записку, я пошлю на Кавендиш-сквер карету за Ливией и Аурелией.

Некоторое время спустя Корнелия, томно раскинувшись, лежала возле Гарри, прижав губы к ложбинке на его плече.

– Кажется, ты убедил меня, – проворковала она.

Его руки ласково скользнули вниз по ее спине и остановились на ягодицах.

– Теперь ты совершенно уверена?

– О да, – подтвердила она, потянувшись к нему, чтобы достать до его губ своими. – Никогда в жизни я еще ни в чем не была так уверена.

Приподняв голову, она заглянула ему в глаза.

– Я люблю тебя, Гарри Бонем, хотя ты – опасный мужчина.

Он отвел в стороны упавшие ей на лицо волосы.

– Я стану хорошим отцом твоим детям, – пообещал он.

Корнелия томно улыбнулась:

– Как у тебя с греческим и латынью?

Он коротко рассмеялся.

– Любовь моя, ведь я шифровальщик. Я владею этими языками в совершенстве.

– Это хорошо, – сказала она. – Значит, возьмешь на себя подготовку Стиви в Харроу. Тогда у его деда не найдется причин для недовольства.

– Я был уверен, что смогу стать тебе полезен. – Гарри провел руками по сливочно-медовой волне ее волос. – Ты никогда не пожалеешь, что доверила мне своих детей, – произнес он проникновенно.

– Я знаю. – Корнелия поцеловала его. – И ты станешь хорошим отцом и тем, которые могут появиться на свет.