– А их сколько? – ничего не понимал Володя.
– Кого? – вытаращилась Маша.
– Ну ты сказала – мужики. Их сколько там накопилось?
– Не имеет значения, – махнула рукой Машенька. – Пока один, а если ты ничего не предпримешь… Ой, Володя, даже страшно подумать, что будет с твоими родителями! Их количество может начать расти в геометрической прогрессии.
Володя тяжко вздохнул, пообещал завтра же решить этот животрепещущий вопрос и захрапел.
Маша тоже успокоенно стала устраиваться на своей подушке. Все, что могла, она уже сделала – она разбудила Володю, а теперь он горы свернет ради своих папы и мамы.
Но теперь не мог уснуть Владимир. Как он ни жмурил глаза, как ни старался дышать спокойно, размеренно и даже всхрапывать, сна не было.
Это что же такое с отцом случилось? Ведь как подменили мужика! Прямо невозможно узнать. Что случилось? А то и случилось. Слишком долго он жил в кулаке у маменьки, даже привык там. Да вот, видно, что-то произошло… ну да, этот Коноплев приехал… И стал папенька нервничать, ворочаться. А у мамы не больно повертишься. Вот и прорвало мужика. Сначала ушел с дня рождения, потом не знал, как вернуться, да тут еще ему эта газетная вырезка на глаза попалась с гадалкой, будь она неладна! А бабенка, видимо, не столько гадала, сколько себе сожителя выискивала. А тут – пожалуйста! Сам пришел! Понятно дело, стала тетенька отца ублажать да ласковыми словами привечать. Кто же устоит? Не устоял, к тому же самооценка немножко выросла. А потом уж, как гром среди ясного неба, все эти художества. Тут уж сама маменька постаралась – раззвонила всем, что у нее под боком спящий гений обнаружился. И ведь всех убедила! А в первую очередь самого этого гения. Вот он и пробудился. Неизвестно, как у него с работой там. Володя ничего в живописи не смыслит, но удача Мефодию Сидоровичу улыбнулась, это факт. И он вылетел из гнезда… М-да… Придется отца возвращать… Интересно, насколько он болен этой собственной «гениальностью»?
Валентина сегодня вышла на работу. Конечно, хотелось сидеть дома и ждать Мефодия, но она понимала, что тогда просто изведет себя ожиданием – будет постоянно прыгать к окну и смотреть, не подъехала ли машина. А здесь она хоть с покупателями отвлечется. К тому же сегодня Коноплев обещал принести отснятый материал. Так что на рынок выйти было просто необходимо.
Коноплев появился к обеду. Тихонько подкрался сзади и ткнул Валентину в бок.
– Ой-ой! – заверещала Валентина на весь рынок и подскочила на своем стуле. Но обернувшись и заметив бывшего кавалера, замахнулась на него увесистой ручищей. – Да чтоб тебя, окаянный! Чуть ведь всю не проткнул пальцем-то! Игрушечки ему все!
Коноплев улыбался во весь рот и таинственно подмигивал обоими глазами.
– Чего это тебя всего перекосило? – не поняла Валентина.
– Валя же! – возмущенно вытаращился Коноплев. – Пойдем в сторонку, я тебе кадры покажу! Надо же, чтобы никто не видел! Сама же говорила!
– Сейчас, погоди… Только девчонок попрошу за товаром приглядеть.
Валентина осторожно подошла к Михалне – она еще окончательно со своими подружками не примирилась и не знала, как Михална отнесется к ее просьбе.
– Михална, ты это… – отводя глаза, попросила Валентина. – Ты присмотри за баночками, а я на две минутки отлучусь вон с тем типом… Кстати, такой хороший мущщина!
– Еще бы, – фыркнула Михална. – Когда это мужики плохими бывали! Зачем с плохим по углам бегать? Ясно дело – хороший.
Валентина сначала ринулась было бежать, но вдруг до нее дошло, отчего это Михална так фыркала.
– Да ты что, Михална?! – испуганно вытаращилась она на подругу. – Ты что подумала-то, бесстыдница?! Ты что же думаешь, что я… Да я ж для тебя стараюсь! Я ж тут… Я тут только и делаю, что тебя ему показываю! Познакомить вас собираюсь! Вот и говорю – мужик хороший. Ему только крепкий кулак нужен. Да и красть он уже не умеет! Не посадят, значит. Да на работу вот его еще устрою, и золотой жених!
– Ага, как раз для меня золотого и держишь, – недоверчиво поджала губки Михална.
– А мне зачем? У меня… – Тут Валентина запнулась, но потом еще более решительно продолжила: – У меня свой есть! Мефодий! Еще получше этого, ясно тебе?! А если не хочешь с банками сидеть, тогда так и скажи!
Она повернулась и торопливо ушла за газетный киоск, который был здесь же. Коноплев торопливо потрусил за ней.
Володя же с утра удрал с работы и теперь сидел на родной даче с отцом за столом.
– Это ты зря, пап, – рассуждал он, цепляя на вилку макаронину с уже застывшей тушенкой. – Не по-мужски это.
Мефодий Сидорович себе налил рюмочку, неторопливо оприходовал ее, вытер рот рукавом и только потом важно ответил:
– А я так решил, сын. Вот ты подумай, – рассуждал он, задрав голову к потолку. – Я ж теперь тебе не какой-нибудь там слесарь, у меня ж теперь статус! Художник! Ты мне ответь – много ты в нашем городе знаешь художников? По пальцам пересчитать? Да можешь и не стараться, даже и пальцев не хватит… Я в смысле, что нету их, художников! А вот теперь ответь – если я уже совсем другой человек, так почему ж я должен жить с женщиной все той же? Мне ж тоже нужно…
– Стоп, батя, – прервал его пылкую речь сын. – А кто тебе сказал, что ты живешь все с той же женщиной? Ты раньше жил с кем?
– С Валентиной, – вытаращился отец.
– Ну это понятно. Только Валентина была кем? Обычной рыночной торговкой… в хорошем смысле слова. Так? А теперь она кто?
Отец какое-то время недоуменно моргал, потом рискнул предположить:
– Неужели директором магазина устроилась?
– Нет, батя, – хмыкнул Володя. – Теперь она твой директор, понял?
Мефодий весело рассмеялся:
– Ну! Из нее директор, как из меня…
– …художник, – подсказал сын. – Ты, пап, конечно, рисуешь неплохо. Только вот я сегодня в наше художественное училище заглянул – мимо ехал, так вот я тебе скажу – там художники! Молодые ребята, а такое выдают! У них там выставка картин есть, студенты работы выставляют, так ты не поверишь – я не хотел, торопился, но оторваться не мог!
– Ну так… тебя ж всегда к красоте-то тянуло… отцовские гены… – немного сник Мефодий Сидорович.
– И еще тебе скажу, батя, там этих художников!.. Полное училище! А ты говоришь – по пальцам! А такого директора, как наша мама, во всем городе не сыскать.
Отец задумался, а потом ловко вывернулся:
– Ну так ведь Валентина не настоящий директор! Поду-у-умаешь, придумала себе профессию! А сама…
– Не знаю, что там она себе придумала, но она уже половину города заставила думать, что ты, пап, художник. А тебе чего еще надо? Вот сейчас нарисуешь ты свое творенье и куда ты с ним?
– Так в пятницу заказчику отдать нужно! А я уж и нарисовал.
– Потому что тебе этого заказчика мама нашла. А потом?
Отец задумался. А сын наседал:
– А я тебе даже больше скажу – у мамы уже появился новый подопечный. То есть она-то без работы не останется. А как ты станешь продвигаться – это еще вопрос! А ее уже заметили, она уже новую звезду делает.
У Мефодия вытянулось лицо:
– Это какую ж она там звезду делает? Я ж еще уехать не успел, а у нее уже звезды! Это кого ж она на мое место метит, ветреница? Из училища, что ли, кого продвигает? Молоденького?
– Да нет, пап, он старенький. Знакомый-то ваш… Как же мне Маша говорила? Коноплев, что ли?
– Лешка? – охнул Мефодий. И все былые чувства нахлынули на него с новой силой. – И он писать надумал, халтурщик? Вот гад, а? Ты посмотри! Он же в руках кисть держать не умеет, а уже…
– Он, папа, фотографирует неплохо. Мне Маша говорила. Так я думаю, мама его по этой линии продвигать станет.
Отец вдруг резко выскочил из-за стола и стал скидывать свои вещи в пакеты.
– Люк! Собирайся! Едем домой! – крикнул он и повернулся к сыну. – Я знаю, куда они продвигаться станут с твоей мамой! Они там… по всем линиям продвинутся! И ведь ты посмотри, какой неуемный, а? Столько лет ходит за Валюшей, его гонят, а он пищит, да лезет! Я ему… Володя, ты чай-то допивай… Рожки доедать будешь? А то я сковородку выставлю на улицу, пусть птички доклюют…
Теперь он торопливо натягивал городскую одежду и не прекращал возмущаться:
– И ведь ты посмотри! Главное, не успел же из дома выйти! А Валентина-то хороша! Главное, как только этого Коноплева нет, так мы живем душа в душу, а как только он появляется, ну хоть из дому беги. То есть, наоборот, хоть не выходи из дома! Она меня поэтому, наверное, и на дачу выгнала!