Анна Тодд - После — долго и счастливо

Я будто снова ощущаю, как холодный металл касается моих губ. Я вспоминаю, как он сам его прикусывал, когда задумывался, и как соблазнительно это выглядело.

Я вспоминаю вечер, когда он повел меня кататься на коньках, пытаясь доказать, что может вести себя как «нормальный» парень. Он нервничал и флиртовал, а еще вытащил тогда обе свои серьги. По его словам, он сделал это, потому что так ему захотелось, но по сей день мне кажется, что он просто хотел что-то доказать и себе, и мне. Какое-то время я скучала по ним и до сих пор иногда скучаю, но мне по-своему нравится то, что означает их отсутствие, хотя, не буду отрицать, с ними он смотрелся очень сексуально.

– Хардин вызывает Тессу, прием, – поддразнивает он меня и подается вперед, уперев подбородок в ладонь.

– Так вот, – нервно улыбаюсь я. – Я так решила, потому что какое-то время нам нужно побыть порознь, и мне показалось, что иначе ничего не получится.

– Порознь? До сих пор? – Он пристально смотрит на меня, вынуждая отодвинуться подальше.

– Да, какое-то время. У нас в отношениях полная неразбериха, и мне необходимо, чтобы мы держались подальше друг от друга – на этот раз всерьез. Понимаю, мы каждый раз говорим одно и то же, заводим старую песню, ездим взад-вперед между Сиэтлом и этим городом, а еще добавился Лондон. Мы словно разносим свой бардак по всему земному шару. – Я замолкаю, чтобы услышать его ответ. По его лицу ничего не понять, и я в конце концов отвожу взгляд.

– Неужели все так плохо? – мягко спрашивает Хардин.

– Мы большей частью ссоримся.

– Вот уж неправда. – Он оттягивает ворот своей черной футболки. – Формально и буквально это неправда, Тесс. Тебе, может, так кажется, но если ты оглянешься назад и вспомнишь, сколько мы с тобой вместе пережили, то поймешь, что мы чаще смеялись, разговаривали, дразнили друг друга, ну и, конечно, проводили время в постели. Ну очень много времени в постели. – Он слегка улыбается, и я чувствую, как вся моя решимость улетучивается.

– Мы все проблемы решаем с помощью секса, и это ненормально, – говорю я, перейдя к следующему аргументу.

– Ненормально заниматься сексом? – фыркает он. – У нас прекрасный секс, полный согласия, любви и доверия. – Его глаза горят. – Да, еще его можно назвать восхитительным сексом, от которого сносит крышу, но не забывай, почему мы им занимаемся. Я сплю с тобой не для галочки, а потому что люблю тебя, и мне нравится, что ты доверяешь мне настолько, что позволяешь касаться тебя.

Он говорит совершенно правильные вещи, хотя в них не должно быть никакого смысла. Я соглашаюсь вопреки всем своим стараниям.

Мне кажется, что Нью-Йорк уплывает все дальше и дальше, поэтому решаю пустить в ход тяжелую артиллерию:

– Ты когда-нибудь интересовался признаками насильственных отношений?

– Насильственных? – Ему будто не хватает воздуха. – Ты считаешь, что я могу применить насилие? Я не поднимал на тебя руку, и этого никогда не случится!

Я не отвожу глаз от своих рук и продолжаю давить честностью.

– Нет, я не это имела в виду. Я хотела сказать, что мы оба ведем себя так, что намеренно причиняем друг другу боль. Речь не о физическом насилии.

Вздохнув, он проводит обеими руками по волосам – явный признак того, что его накрывает паника.

– Ладно, ты определенно хочешь сообщить мне что-то более серьезное, чем то, что не собираешься жить со мной в Сиэтле. – Он замолкает и смотрит на меня ужасающе сосредоточенно. – Тесса, я должен кое-что спросить у тебя и хочу получить честный ответ – никакой чепухи, никаких раздумий. Просто скажи первое, что придет в голову, хорошо?

Я киваю, хотя не понимаю, куда он клонит.

– Чем я обидел тебя больше всего? Что ты можешь вспомнить самого ужасного и отвратительного из того, что было между нами?

Я начинаю перебирать в памяти последние восемь месяцев, но он откашливается, напоминая мне, что просил назвать первое, что придет в голову.

Я ерзаю на стуле, мне не хочется открывать этот шкаф со скелетами ни сейчас, ни когда-либо в будущем.

– Пари. Ты выставил меня полной дурой, а я в тебя влюбилась, – в конце концов выпаливаю я.

На несколько мгновений Хардин весь уходит в свои мысли.

– Ты хотела бы это изменить? Хотела бы, чтобы этой моей ошибки не было?

Я медлю и тщательно все обдумываю, прежде чем заговорить. Я уже много раз отвечала на этот вопрос и еще больше раз меняла свое мнение, но сейчас ответ кажется таким… окончательным. Он кажется окончательным и определенным и словно значит теперь гораздо больше, чем раньше.

Солнце клонится к закату и прячется за ряды массивных деревьев, окружающих жилище Скоттов. На террасе загораются светочувствительные фонари.

– Нет, я не стала бы ничего менять, – говорю я, в основном для себя.

Хардин кивает, будто был заранее уверен в моем ответе.

– Хорошо, а кроме этого? Что еще я сделал самого плохого?

– Не дал мне снять ту квартиру в Сиэтле, – отвечаю я, не задумываясь.

– Правда? – Мой ответ его, похоже, удивляет.

– Да.

– Почему? Что из моих действий тебя так взбесило?

– Ты решил за меня, хотя это было только мое решение, и скрыл это.

Он кивает, затем пожимает плечами:

– Я не ищу себе оправданий. Знаю, что вел себя как придурок.

– И? – Я надеюсь, у него еще есть что сказать.

– Я действительно понимаю, из чего ты исходишь. Мне не стоило этого делать, нужно было поговорить с тобой вместо того, чтобы не пускать в Сиэтл. Я вел себя как ненормальный, да и сейчас не сильно изменился, но я стараюсь это исправить. В этом отличие от того, что было раньше.

Даже не знаю, что на это ответить. Я согласна с тем, что ему не стоило так поступать, и вижу, что сейчас он старается. Я смотрю в его такие честные, сияющие глаза и совсем забываю, что хотела сказать.

– Детка, ты напридумывала себе, что все должно быть легко и просто, или, может быть, увидела это в каком-то дурацком сериале или в книжке прочитала, не знаю. Но реальная жизнь – страшно тяжелая. Не бывает идеальных отношений, и ни один мужчина не обращается с женщиной так, как подобает. – Взмахом руки он пресекает мои возражения. – Я не говорю, что это правильно. Услышь меня: я только хочу сказать, что, если бы ты и, может быть, еще несколько человек в этом запутанном мире, полном критики, обращали больше внимания на то, что не лежит на поверхности, вы бы увидели все в другом свете. Мы не совершенны, Тесса. Я не совершенен и люблю тебя, но ты тоже далека от идеала. – При этих словах он морщится, показывая, что говорит это в самом лучшем смысле слова. – Я столько тебя обижал и, черт возьми, уже тысячу раз говорил одно и то же, но что-то во мне изменилось, и ты знаешь, что это так.

Когда Хардин умолкает, я еще несколько секунд продолжаю смотреть в небо у него за спиной. Солнце садится за деревья, и, прежде чем ответить, я жду, пока оно совсем исчезнет.

– Боюсь, мы зашли слишком далеко. Мы оба совершили так много ошибок.

– Мы лишь потеряем, если сдадимся, вместо того чтобы исправить эти ошибки, и ты, черт возьми, это знаешь.

– Потеряем что? Время? Не так уж много времени у нас осталось, – говорю я, с каждым мгновением приближаясь к неминуемой катастрофе.

– Все время на свете принадлежит нам. Мы еще так молоды! Я почти окончил университет, и мы будем жить в Сиэтле. Да, ты уже устала от этой ерунды, но я эгоистично рассчитываю, что из любви ко мне ты согласишься дать мне последний шанс.

– А как насчет меня? Я оскорбляла тебя, да и вся эта история с Зедом. – При упоминании Зеда я закусываю губу и отвожу взгляд.

Хардин барабанит пальцами по стеклянной столешнице.

– Во-первых, сейчас речь не о Зеде. Ты наделала глупостей, и я тоже. Ни один из нас понятия не имел, как вести себя в отношениях. Может, ты думала по-другому, потому что столько времени встречалась с Ноем, но давай начистоту: вы двое были как кузены, которые иногда целовались. Это было не по-настоящему.

Я сердито смотрю на Хардина и жду, пока он закончит ворошить эту тему.

– А по поводу оскорблений, которых было не так уж много, – улыбается он, и я удивляюсь, что же случилось с настоящим Хардином и кто этот новый человек передо мной, – люди постоянно оскорбляют друг друга. Извини, но даже жене пастора в церкви, куда ходит твоя мать, случается назвать мужа засранцем. Может, вслух она этого и не говорит, но разницы нет. – Он пожимает плечами. – Кстати, я бы предпочел, чтобы такие вещи ты говорила мне в лицо.