Как вообще можно жить, когда твой любимый умер? Мы провели так мало времени вместе… И это так несправедливо!
– Когда ты идешь на УЗИ? – спрашивает Жан.
– Что? А, ты об этом… Через две недели. По-моему, срок должен быть не меньше трех месяцев.
– Так ты уже на третьем месяце? Вау! Остается всего полгода, да?
– М-м-м…
– И когда у тебя появится животик?
Он тянется, чтобы похлопать меня по животу, но я быстро отвожу его руку, потому что мне это неприятно.
– Бренда говорит, не раньше, чем на четвертом месяце.
– Ты будешь очень красивой мамочкой! Кого ты хочешь – мальчика или девочку? Ты уже выбрала имя?
– Еще нет.
Положа руку на сердце, единственное, что я пока для себя решила – мальчика я назову Алекс. Интересно, понравится ли Бренде, если ее внука будут звать так же, как и покойного сына? Нужно будет у нее спросить. Мне бы не хотелось ее огорчать. Но такие вопросы обычно и обсуждают на семейных советах, разве нет? Мы поговорим как мать с… хочется сказать «с дочкой», но ведь я ей даже не совсем невестка…
– Если это будет мальчик, я сделаю из него настоящего байкера, такого, как его отец! – заявляет Жан.
Я бросаю в его сторону колючий взгляд, но в машине темно, и он, я думаю, этого не замечает.
– Может, ты забыл, что Алекс погиб на мотоцикле?
– Виновата плохая погода, а не мотоцикл! Шарлотта, тысячи людей ездят на мотоциклах, и ничего с ними не случается! Я научу твоего сына ездить осторожно.
Его разглагольствования меня нервируют. Я понимаю, Жан не виноват в том, что Алекс попал в аварию, но это слишком – обещать, что и мой ребенок тоже непременно будет ездить на этой адской машине! И двух месяцев не прошло с тех пор, как Алекс погиб, так что Жан мог бы не упоминать при мне о своих супербайках!
Наверное, что-то подсказывает ему, что разговор мне неприятен, потому что он меняет тему:
– Зайти к тебе завтра с фильмом и пиццей?
– Ладно! Хотя… нет, не надо. В последние дни мы видимся слишком часто. Для меня это не очень хорошо.
– Что значит – «не очень хорошо»?
Покусывая губы, я объясняю свою теорию:
– Мне нужно привыкать к одиночеству. Привыкать к новой жизни, понимаешь?
– А я что – не часть твоей новой жизни? – спрашивает Жан, не раздумывая ни секунды.
– Жан!
– А что? Я буду тебе помогать, буду являться по вечерам раз или два в неделю – что в этом страшного? По четвергам мы с Алексом ходили выпить пива, а с тобой мы будем ходить в пиццерию.
– Завтра суббота.
– О’кей, значит, я приду в четверг. Если, конечно, ты не против…
Я киваю, притормаживаю у подъезда его дома, поворачиваюсь и говорю напрямик, без экивоков:
– У меня нет желания заполнять моменты, которые раньше мы делили с Алексом, чем-то другим.
– Я не понимаю… По-твоему, лучше сидеть дома и плакать?
– Нет, конечно… Ну, может, чуть-чуть, – вынуждена я признать.
Как объяснить Жану, что я не могу выбросить Алекса из головы, что мне нужно время от времени думать о нем, разговаривать с ним? Да, он умер, и это полнейший идиотизм, но мне хочется ощущать его присутствие. Если бы только Алекс дал мне знак, для того чтобы я поняла, рад ли он, что я оставляю ребенка, и что он сожалеет, что так рано ушел, и скучает по мне… Все эти религиозные байки, рассказы о рае – я сыта ими по горло. Это очень эгоистично, но я не хочу, чтобы Алекс был где-то счастлив без меня. Я хочу, чтобы он страдал. Ведь это он ушел, бросил меня!
Во многих ситуациях мне удается вести себя нормально и даже улыбаться и разговаривать как та, прежняя, Шарлотта. Но к концу дня, когда я возвращаюсь домой, мне грустно, что я еще живу, а Алекс – нет. Я знаю, что не стоит взваливать на себя ответственность за его смерть – не я же, в конце концов, посадила его в тот вечер на мотоцикл! Покинув меня навсегда, Алекс оставил мне ощущение пустоты и… свою семью. И я не знаю, радоваться этому или огорчаться. Пока я просто чувствую себя виноватой. И совершенно не готова делиться всеми этими переживаниями с Жаном.
– Шарлотта, тебе нужно как-то отвлекаться, – говорит он негромко.
– Я знаю. Может, позже у меня это получится… А пока я не собираюсь притворяться, что Алекса никогда не было! С тех пор как Бренда с Карлом уехали, я никак не могу привыкнуть к переменам…
– Что ты подразумеваешь под переменами? Что раньше тебе можно было пить кофе, а теперь – нет? Это несерьезно.
– Ты не понимаешь… Теперь, когда я переехала на новую квартиру и Алекса нет рядом, мне приходится перестраивать жизнь по-новому. Привыкать делать покупки по утрам, устраивать уборку в ванной по вторникам или по пятницам – что-то в этом роде. Мне нужно готовиться, потому что, когда у тебя маленький ребенок, все приходится делать по расписанию…
Жан медлит с ответом, и из машины тоже не спешит выходить. Можно подумать, он не хочет, чтобы я уезжала, потому что нам нужно обсудить еще слишком многое.
– А Джудит ты уже сказала? Ну, о ребенке?
– Нет. Скажу на следующей неделе, перед УЗИ. Все равно придется просить, чтобы в этот день меня кто-нибудь подменил.
– Хочешь, я пойду с тобой?
Я смотрю на Жана с удивлением: зачем ему идти со мной на УЗИ? Перехватив мой вопросительный взгляд, он поясняет:
– А почему бы и нет? Или тебе хочется пойти одной?
– Конечно, нет… Но Бренда или Карл обязательно приедут.
Честно говоря, Карл не упоминал об этом с того дня, когда сделал мне предложение, а у меня не хватило смелости потребовать, чтобы он несколько часов просидел в самолете только для того, чтобы сходить со мной в больницу. Сомневаюсь, что он захочет отрываться от работы и страдать из-за смены часовых поясов, ради того чтобы увидеть нечто непонятное на черно-белом экране ультразвукового прибора… И вообще, почему кто-то обязательно должен меня сопровождать? Я и сама справлюсь! Разве не такую цель я себе поставила – научиться жить одной?
– Так скажи им, что я пойду с тобой. Шарлотта, я с удовольствием составлю тебе компанию.
– Жан, это просто УЗИ! Мне дадут послушать, как бьется сердце малыша, скажут, что можно есть и чего нельзя, запретят пить кофе, возьмут с меня слово, что я буду как следует о себе заботиться, – словом, все, как пишут в книжке, которую мне купила Бренда…
Жан отстегивает ремень безопасности. Мне вдруг кажется, что он собирается выскочить из машины и послать меня ко всем чертям, настолько жестко это прозвучало, но Жан наклоняется ко мне и спрашивает:
– Почему ты не хочешь, чтобы я с тобой пошел? Ты ничего не должна этому парню, Карлу. И я уверен, Алекс предпочел бы, чтобы с тобой был я, а не его брат.
– Если Алекс чего-то хотел, он мог бы не умирать! Жан, ты сегодня какой-то странный… Что на тебя нашло?
– Я хочу тебе помочь. Что в этом странного?
– Ты не обязан, я и сама справлюсь…
– Я и не говорю, что обязан. Хочется подставить тебе плечо.
Он делает ударение на слове «хочется», и это меня смущает. Я смотрю на часы: почти два ночи. Я предпочла бы, чтобы Жан не произносил последнюю фразу. Лучше сказал бы, что устал, что слишком много выпил и разумнее поговорить об этом завтра, на свежую голову. Я кладу руки на руль со словами:
– Уже очень поздно, тебе пора.
– Ты ничего не хочешь слушать, да, Шарлотта?
– Да.
– Но ты же не собираешься… всю жизнь носить траур?
– Ты забыл, что Алекс умер всего лишь два месяца назад и что мы с ним хотели пожениться? И что я беременна? Что ты себе вообразил? Что займешь его место?
– Шарлотта, успокойся! Я хочу тебе помочь, и все! И совсем необязательно, чтобы эти англичане приезжали сюда по малейшему поводу. Наверняка они действуют из лучших побуждений, но позволь тебе напомнить, что я был лучшим другом Алекса! И мне тоже есть что предложить: мы могли бы снять квартиру на двоих, делить все расходы, и тогда тебе было бы на кого положиться, когда с ребенком будет особенно много хлопот…
Я молчу, и после недолгой паузы Жан начинает оправдываться:
– Заметь, я не сказал, что мы с тобой будем спать в одной комнате!
– И зачем тебе обременять себя женщиной с маленьким ребенком, если ты не собираешься с ней спать?
– Потому что мы с тобой – друзья! Для того люди и дружат, чтобы помогать друг другу. Согласен, с девушками я часто вел себя по-свински, но у моей сестры двое детей, и я знаю, что это такое – младенец в доме…
Я начинаю рассматривать пустую улицу прямо перед собой, только бы не встретиться с Жаном взглядом. Обычно я каким-то шестым чувством угадываю, чего мужчина от меня хочет, но сейчас, признаю́сь, я в полнейшей растерянности. Я шумно вздыхаю.