Он бормочет неразборчиво:
– Я могу, конечно… если надо… только не знаю, как и что делать…
Бренда похлопывает его по руке и предлагает начать с самого простого – готовить нам всем завтрак или убирать со стола после ужина. По ее уверениям, о ее личном комфорте я забочусь наилучшим образом, так что его помощь тут не нужна. Карл смущенно улыбается и поглядывает на меня. Я знаю, о чем он думает: если я уеду, все это упадет на его плечи. Могу представить, насколько эта перспектива его пугает.
Однако Карл легко не сдается: для начала переезжает к нам, в свою старую спальню. И уже со следующего утра встает пораньше, чтобы приготовить завтрак, пока я помогаю Бренде одеться. Вечером мы вместе с ним моем посуду и по его просьбе я показываю, как поднять Бренду с коляски и пересадить на кровать. В общем-то, она уже делает это сама, но базовые движения я ему все-таки демонстрирую.
Карл предлагает читать матери на ночь, и, хотя это занятие мне тоже очень нравится, я уступаю без колебаний. Думаю, ему просто хочется побыть с Брендой наедине. Удивительно, но вечернее бдение за книгой, как мне кажется, очень сблизило нас с Брендой. И это чувство не покидает меня, даже когда мы молчим. Мне нравится оберегать ее сон, и я радуюсь возможности наверстать упущенное время – то время, когда меня здесь не было, когда я пыталась спрятаться от нее и от всего мира…
Сегодня вечером я устраиваюсь на террасе и слушаю, как Карл читает матери роман. Временами Бренда его останавливает, просит о ней не беспокоиться, ведь все идет хорошо. Карл говорит, что ей очень повезло, на что она отвечает, что у нее – прекрасные дети. Она все время твердит, что я – ее доченька, и как это замечательно, что я вернулась: вместе мы сильнее… и благодаря моему присутствию она чувствует себя лучше, да и я сама тоже.
Карл соглашается со всем, что она говорит, но я не знаю, действительно ли он так думает или просто не хочет огорчать мать.
Я запрокидываю голову и смотрю на звезды. Думаю об Алексе, о малышке и обо всех тех утратах, которые привели меня сюда, и не один раз, а дважды. Я уже не пла́чу каждый день, и пустота в душе постепенно заполняется приятными моментами, пережитыми вместе с Брендой и Карлом, мимолетными шутками и смехом. Может, именно так человек и понимает, что кризис миновал? Он начинает считать дни, когда не плакал, или дни, когда смеялся…
Случается, Бренда просит, чтобы ей почитала я. Она ложится без моей помощи, но для меня все равно удовольствие – помогать ей готовиться ко сну. Вот и сегодня я сажусь возле кровати, спрашиваю, на каком месте они вчера остановились, но Бренда вдруг накрывает мою руку ладонью, не давая открыть книгу.
– Завтра придет нотариус. Это касается тебя, дорогая.
Я судорожно сжимаю книгу. В горле моментально пересыхает. Ее слова меня пугают, пусть и сказаны они с нежностью.
– Я собираюсь изменить завещание.
Не понимая, что делаю, я сбрасываю ее руку.
– Бренда, прошу вас, не будем об этом!
– Я хочу оставить тебе все, что оставила бы Алексу.
Я трясу головой и начинаю рыдать как полоумная, повторяя, что мне ничего от нее не нужно. Я даже не желаю знать, от чего отказываюсь. То ли боюсь говорить о смерти сейчас, когда все идет хорошо, то ли не хочу вспоминать об Алексе.
Не обращая внимания на мои протесты, Бренда заявляет, что все как следует обдумала и не хочет, чтобы Карл оставался один. Она завещает мне этот дом, и у меня будет свое собственное жилье.
– Но я не хочу! Бренда, это ваш дом! И он должен перейти к Карлу. И вообще… Вы же не собираетесь умирать, правда?
Она смеется и обещает, что в ближайшее время этого не случится. Она просто хочет уладить формальности, пока чувствует себя хорошо; нужно было сделать это раньше. Я затыкаю уши, чтобы ничего не слышать.
– Шарлотта, теперь ты – моя дочка, и я хочу быть уверена в том, что все у тебя будет благополучно.
– Бренда, это лишнее! Я сама могу о себе позаботиться!
– Конечно, можешь! Шарлотта, я делаю это не столько для тебя, сколько для себя самой. Так должно быть!
А я все пла́чу, мотаю головой и твержу, что мне ничего не надо… Взгляд ее становится печальным.
– Ты не хочешь быть… моей дочкой?
– Это совсем другое… Бренда, мне ничего такого не нужно, чтобы… чтобы быть вашей дочкой. Я просто люблю вас, и все!
– Значит, ты не можешь мне отказать! Я хочу подарить тебе все, что причиталось Алексу…
Слезы градом катятся по моим щекам. Ну как объяснить, что то, что принадлежало Алексу, мне не нужно? И меньше всего – его деньги. Бренда садится на постели, кладет руку мне на колено и с недоумением заглядывает в глаза. Мне трудно объяснить, что я сейчас чувствую, поэтому я произношу только, что ничего этого не заслуживаю. Она вздрагивает и спешит возразить:
– Не говори так!
– Я не хочу этих денег! Алекс был бы против! – не уступаю я.
Бренда пытается меня утихомирить, взывает к моему здравомыслию, но я отодвигаюсь вместе со стулом, чтобы она не могла до меня дотянуться, и сердито восклицаю:
– Алекс… он отнял у меня ребенка! Он не хотел, чтобы я его растила!
Бренда тянется ко мне, берет за руку и начинает ее трясти.
– Я запрещаю тебе так говорить! Алекс тут совершенно ни при чем! Это был несчастный случай, и точка!
– Нет! Вы должны мне верить, Бренда! Я знаю, что говорю.
Мне страшно, но и отступать уже некуда. Бренда поправляется и в общем-то уже не нуждается в моей помощи. Думаю, пришло время во всем ей признаться… Я шмыгаю носом, вытираю глаза, хотя и знаю, что слезы все равно не иссякнут. Тихонько сбрасываю руку Бренды и признаюсь:
– Я была близка с Карлом! Поэтому Алекс… он разозлился!
Бренда хмурится, пытается перехватить мой взгляд. На ее лице отражается недоумение, которое она тут же оформляет в слова:
– Я… я не понимаю!
– Мы с Карлом… были вместе! Мы не притворялись. По крайней мере, не все время…
Думаю, после этого заявления Бренда наконец все понимает. Об этом свидетельствует искреннее изумление у нее на лице. И вдруг она спрашивает:
– Погоди… Ты хочешь сказать, что влюбилась в Карла? И поэтому потеряла ребенка?
Я киваю и, понурив голову, снова заливаюсь слезами. Бренда зна́ком просит меня придвинуть стул к кровати, и я подчиняюсь из опасения, что она может упасть, если еще чуть-чуть наклонится. Бренда гладит меня по голове, тихонько приговаривая: «Тише, дорогая, тише!»
– Я подозревала что-то в этом роде… И Карлу ты очень нравишься, но… такого я и представить себе не могла! Вы должны были мне об этом рассказать! Оба!
Бренда поворачивается и смотрит на передатчик «радионяни», словно пытаясь вовлечь в наш разговор и Карла. У меня мороз пробегает по коже при мысли о том, что он все слышал и может возникнуть на пороге и накричать на меня. Но в доме по-прежнему тихо. Если не считать того, что я постоянно шмыгаю носом.
– Не плачь, дорогая! Я не сержусь. И, конечно, у тебя не поэтому случился выкидыш. В этом я уверена. Алекс никогда бы ничего такого не сделал.
Бренда пытается приподнять мой подбородок. Гладит меня по мокрым щекам, вздыхает, шепчет, что должна была сама обо всем догадаться, когда я с таким ожесточением прогоняла их там, в больнице, после искусственных родов. И не единожды упрекает Карла в том, что он не сказал ей правду, – мы бы пережили этот траур вместе, всей семьей… Я пытаюсь объяснить, что не хотела причинять ей боль, что совершенно потеряла голову, терзалась чувством вины. Бренда велит мне замолчать, а потом ласково произносит:
– Шарлотта, послушай, что я тебе скажу. Жизнь коротка. Очень коротка. К этому времени ты уже должна была это понять. Так что нужно наслаждаться каждым моментом счастья, который тебе дается. Если будешь долго раздумывать, оно пройдет мимо.
– Вы не понимаете… Я принесла всем вам столько горя!
Я не осмеливаюсь рассказать, как грубо прогнала Карла там, в больнице, но ведь и с ней я поступила не намного лучше, так что она может себе это представить. И удивительное дело – вместо того, чтобы выставить меня за порог, как я в глубине души опасалась, Бренда гладит меня по голове и нежно улыбается:
– Может, пришло время все уладить?
Вместо ответа я с трудом пожимаю плечами. Разве не должна я испытывать облегчение, после того как во всем призналась? Если да, то почему мне тогда так плохо? Может, в душе я надеялась, что Бренда меня возненавидит, прогонит из дома, скажет, что я не заслуживаю того, что она мне дала?