Энн Брешерс - Последнее лето — твое и мое

Прямодушие требовало от Алисы такой любви к сестре, которая могла показаться даже опасной, учитывая шаткое положение Райли на земле.

— Иногда мне хочется рассердиться на нее, — призналась мать Алисе несколько недель тому назад. — Я думаю о том, что она вытворяет и от чего я схожу с ума. Но я-то понимаю — все это ради того, чтобы мне было легче.

С того времени Алиса много раз размышляла на эту тему. Было искушение воздвигнуть стену между собой и Райли. Алиса выдумывала причины, позволяющие не любить Райли. Ибо чем теснее близость, тем сильнее тоска, ожидающая ее по ту сторону света.

Был еще один момент, когда вклинивалось прямодушие и выставляло свои требования. Будучи честной с собой, Алиса была не в состоянии дистанцироваться от Пола. Несмотря на то что после поездки на Файер-Айленд она не видела его и не разговаривала с ним несколько недель, он снова занимал ее мысли. Она скучала по нему.

Вы можете испытывать какие-то чувства или найти способ сдержать себя. Но, уж коли вы что-то чувствуете, невозможно себя запрограммировать. Когда вы даете себе волю, это и есть главная беда. Такая сумятица возникает из-за этих самых чувств!

— Твоя? — спросила Алиса, взяв в руки старую книгу в твердой обложке — «Гекльберри Финна».

Вернувшись домой после работы в саду консерватории, она нашла Райли в гостиной. Та лежала на диване под пледом, хотя в квартире было тепло.

— Это все Пол. Он мне читал. Заглянул к нам и прочитал мне несколько глав.

Усевшись с вязанием, Алиса снова затосковала.

— Люблю эту книгу, — сказала она.

Она села на то место, где сидел он. Ей казалось, она чувствует тепло, оставшееся от него на диване. Немного погодя она сняла туфли и носки и легла на спину напротив Райли, «валетом», как это они обычно делали.

— Было хорошо. Мы говорили о его отце. Он принес с собой те старые снимки и показал их мне.

— Правда?

— Да.

— Обычно он не говорит об отце.

— До этого не говорил ни разу. Он просил меня рассказать все, что я вспомню.

Алиса была в состоянии вообразить себе тепло, оставшееся от Пола на диване, но вот этого вообразить не могла.

— И ты рассказала?

— От души старалась, — ответила Райли. Она просунула палец в переплетение пледа. — А еще он спрашивал про тебя.

— Серьезно? И что ты сказала?

Алиса притворилась, что ей это безразлично.

— Я сказала, что все хорошо, но что, по-моему, тебе надо завести парня.

Несмотря на некоторую скованность, Алиса хихикнула.

— Да нет же!

— Правда.

— И что он сказал?

— Он был искренним и сказал, что он бы этого не хотел.

Алиса почувствовала, что брови у нее взлетели так высоко, что вполне могли скрыться под волосами.

— Он это сказал?

Райли с минуту молчала. Потом целиком закуталась в плед.

— Алиса, Пол всегда тебя любил. Он понимает, что я в курсе. Знаю, меня он тоже любит. Но по-другому.

Алиса открыла рот, но сначала не нашлась что сказать. Потом медленно произнесла:

— Он любил меня когда-то. Но думаю, это в прошлом.

— Нет. Ничего еще не начиналось. — Райли сжала Алисину босую ступню. — Знаешь, я сказала ему, чтобы он берег тебя. Когда ты появилась в нашей жизни, я говорила ему, что он может считать тебя своей, но чтобы помнил, что я твоя сестра. Я полюбила тебя первой.

Придя домой с вечерней смены в «Дуэйн Рид», Алиса полезла в сумку за ключом и тут заметила, что входная дверь уже открыта. Ключ выпал у нее из рук. Она закрыла глаза. Можно было и не ломиться в квартиру, чтобы понять, что случилось.

Незадолго до полуночи Алиса приехала в пресвитерианскую больницу округа Колумбия. Она не отпускала от себя надежду, но уже все знала.

В вестибюле ее ждали родители. Надежда улетучилась в поисках более благоприятного шанса. Родителям пришлось подхватить Алису под руки.

— Ее привезли сюда, когда было уже слишком поздно, — сказала мать.

Алиса кивнула, уткнувшись в плечо отца.

— Врачи считают, виноват сгусток крови, — сказала мать. — Скоро все выяснится.

Какое это имеет значение? Тромб, аневризма, инсульт, сердечный приступ. Они уже давно готовили себя к какому-то одному исходу или ко всем сразу. Неважно, что именно произошло.

— Врачи ничего не смогли сделать.

Алиса вдыхала знакомые запахи родителей. Отцовский шампунь от перхоти, мамина губная помада с ароматом чайной розы, их особенный смешанный аромат. Она невпопад стала размышлять о том, что наиболее характерно у человека пахнет шея. При определенном усилии она могла бы представить себе, как пахнет шея Райли.

Мимо проходили люди, и одного стороннего взгляда было достаточно — Алиса это знала, — чтобы понять, что умер кто-то из ее близких. Как и при авариях на дороге, люди иногда не умеют скрывать свое любопытство. «Послушайте, кто умер?» — казалось, говорили их лица.

«Моя сестра, их дочь. Ей только что исполнилось двадцать пять», — мысленно говорила им Алиса. Она спрашивала себя, что же с ней не так, если она в своем горе думает о других людях.

— Это случилось быстро, — сказала мама.

Алисе казалось, что мать пытается заставить ее задать прямые вопросы о том, как все в точности произошло. А ей не хотелось задавать такие вопросы или выслушивать ответы на них, поэтому она досадовала на мать. Но потом она разозлилась на себя за то, что досадует на мать в такой момент.

Алиса знала, что скорбь принимает разные формы, однако удивительно было, что человек не расстается с какими-то мелочными уловками.

— Вы ее видели? — спросила Алиса.

— Мы были там, — ответил отец.

— Жаль, меня там не было, — сказала Алиса, неожиданно захлебнувшись в рыдании.

— Ты там была, — откликнулся отец.

Рыдая, Итан трясся, как ребенок, а Пол чувствовал себя повзрослевшим и постаревшим. Он понимал, что может оказать поддержку, поэтому пришел в квартиру на 98-й улице. Хотя с десяти лет Итану позволялось лишь дотронуться до его плеча, теперь Пол обнял отца Алисы. Он чувствовал страдания Итана. Он тоже сильно страдал, но отдельно от него. И не стал бы пытаться разделить боль.

— Мы знали, что это могло произойти. Старались подготовиться, — сказал Итан.

— Подготовиться невозможно, — откликнулся Пол.

Пол с удивлением разглядывал квартиру, с интересом настраивая себя на внешний мир и стараясь отключиться от того, что происходило в душе. Он считал, что настоящий дом этой семьи — Файер-Айленд, потому что он тоже был там, но оказалось, что живут они в основном в этой квартире. Он бывал здесь очень редко — даже несмотря на то, что их жизни переплетались так тесно. Он понял, что ему следовало бы присматриваться скорее к этому месту, чем к дому на острове, где его глаза успели ко всему привыкнуть. Он заметил, например, что квартира маленькая и почти лишена естественного освещения. Он всегда идеализировал их бережливость, как если бы это был нарочно выбранный стиль жизни. Однако состояние мебели, протечки на потолке, провисающие книжные полки говорили также о нужде.

— Есть вещи, которые я изменил бы, будь моя воля, — сказал Итан через некоторое время.

Хотя было немного неловко видеть его плачущим, Пол признавал, что у Итана это получается довольно мило. Он был прирожденным плакальщиком.

Пол кивнул.

— Некоторые куски своей жизни я хотел бы прожить по-другому.

Пол снова кивнул. Он догадывался, на что намекает Итан.

— Ради Райли. И ради тебя, — сказал Итан.

Пол подумал о словах, сказанных недавно Итаном: «Считай, что я тебя простил». В понимании Пола Итан изображал Бога, но он чувствовал, что тому это необходимо.

— Теперь это совершенно неважно.

У Итана был такой несчастный вид, и принять эти слова полностью он не мог.

— Правда, неважно, — сказал Пол, впервые осознав справедливость своих слов.

Алиса была не в состоянии оставаться дома с родителями. Не могла оставаться в четырех стенах. Даже собственное тело ей мешало. Большого выбора у нее не было, и она просто так отправилась одна побродить в Рэмбл, в одном из уголков Центрального парка.