— Понял, — процедил Андрей. — Все понял. С удовольствием пойду в суд. Со всеми бумагами и фотографиями, что у меня есть. Ты в курсе, что в «Носороге» стоят скрытые камеры?
— Пох*й! — зашептал ему на ухо Закс. — Рискни. Я тебе уже говорил — за собой тебя, п*дора, потяну. Я же умею бодаться, ты в курсе, дружище.
И резко отпустил его, разогнувшись над столом. И глядя на красные капли крови, оставшиеся на гладкой поверхности.
Андрей утер рукавом разбитый нос.
— Бодайся, поц. Теперь тебе есть чем. Рога, которые сооружает тебе твоя шваль, впечатляют ветвистостью, — пожевал губами и добавил: — Говорят, она в «Носороге» лучше всех в рот берет. Надо будет попробовать.
Еще один тяжелый удар пришелся по его скуле. Он был смягчен лишь тем, что Заксу опять нужно было перегнуться через стол. Но и того было довольно, чтобы стул едва не перевернулся.
Не говоря больше ни слова, Закс вышел. И только на улице очнулся, чувствуя бесконечное сожаление — и сам не знал, о чем сожалеет. О том, что декабрь крадется по улице, влажный и ветреный? О том, что жизнь сложилась так, как сложилась? О том, что однажды трое мальчишек поклялись друг другу в том, что никогда и ничто не разорвет их дружбы? Да черт его знает!
Детство давно прошло, теперь полузабытое. Юность пролетела. Молодость отгремела пистолетными выстрелами. Зрелость принесла похмельный синдром — от всей предыдущей жизни.
Закс размял пальцы и посмотрел на костяшки. Воспаленные, но не сбитые. Жаль. Лучше бы в кровь. Вынул из внутреннего кармана пальто сигареты и зажигалку. Прикурил. Выпустил в воздух клуб дыма. Дым медленно плыл среди влажного снега, сыпавшегося крупными хлопьями и тут же таявшего на асфальте.
Жаль, что не в кровь. У него все и всегда замешано на крови. Карма.
С Андреем они дружили с самого детства, как и их отцы. Пути временно разошлись лишь в юности, когда после развода с Петром Михайловичем Горина уехала за границу. Как раз развалился совок. Как раз появились бабки, которые можно было делить. Как раз Иван Иванович совершил роковой шаг, сделав лучшего друга своим партнером. Годы спустя ту же ошибку допустил Виктор. Тогда этого ничего еще не случилось. Андрей учился в Лондоне. Закс — постигал совсем иные науки на практике в бандитском Питере. Нет, совсем прям грязи не было — отец не допускал. Но что такое ведение бизнеса в экстремальных условиях, Закс усвоил.
А если отмотать пленку назад… Когда все начиналось для него?
Было трое сопливых пацанов в период полового созревания.
Виктор Закс. Андрей Горин. Александр Ольховский. Одноклассники и дружбаны.
Они играли в детские игры и заигрались.
Он помнил лето в середине восьмидесятых, когда их троих по профсоюзной путевке от конторы, где работала Мария Алексеевна, отправили травиться столовскими котлетами в какой-то лагерь на необъятных просторах нерушимого.
Помнил, как однажды, во время сонного часа, они втроем удрали на речку — купаться. Просто вылезли в окно под обалдевшими взглядами других пацанов. Только Алекс на прощание щегольнул тихим: «Ведите себя хорошо, Ольха скоро вернется». Алексу всегда было свойственно щеголять. Чем угодно — ему вставляло от процесса.
Наверное, потому он и нарвался, когда его подхватило течение реки и понесло к хренам, на пороги, когда он заплыл дальше, чем можно было.
— Да у него ногу судорогой свело! — крикнул Витя, бросившись следом в воду.
— Витька! — орал на берегу Горин. Кинулся в воду, забежал по колено, вернулся обратно. Пометался вдоль берега и снова ринулся в речку.
Алекс только голосил, паникуя и пытаясь справиться с течением. Но даже для того, чтобы удерживать голову над поверхностью воды, нужно было прилагать усилия.
Закс рассекал руками волны и внимательно смотрел на удаляющуюся фигуру Ольховского.
— Дебил, ляг на спину и расслабься! — снова закричал он, надеясь, что Алекс услышит. Кажется, получилось — еще немного побарахтавшись, тот выполнил в точности то, что приказал сделать Витя.
Горин все же подплыл к ним, когда Закс уже преодолел с полпути к берегу.
— Помочь? — спросил он, глядя на Ольховского. — Он живой вообще?
— Да что ему сделается, придурку? — проворчал Витя, сжимая кулак, которым держал Алекса за чуб, как учил отец. — Вцепился в меня так, что я думал, сейчас вместе на дно пойдем. Поплыли уже. Воды нахлебался.
Когда можно было встать на ноги, Андрей и Закс подхватили Сашку подмышки и выволокли его из воды.
— Тяжелый, падла, — ругнулся Горин.
И дружно рухнули на песок, тяжело дыша. Алекс отплевывался, хрипел, но, кажется, был совсем-совсем живой. Все трое молчали. До тех пор, Ольха не выдал:
— Ребят, я… простите… Я ж не нарочно, я не хотел…
— Да заткнись ты! — рявкнул Закс. — Я из-за тебя, кретина, чуть не пересрал!
Горин молчал. До него, наконец-то, дошло, чем все это могло обернуться.
— Пацаны, только это… — снова заговорил Ольховский. — Бате моему не говорите. Он мне уши оторвет и кожу с задницы ремнем снимет.
Закс дернулся, но промолчал. Кому такое скажешь? Если начнешь, потянется про побег с базы — ну его к черту, такое счастье. Ольховский сел на песке, притянув ноги и опустив голову. С волос, отросших и взъерошенных, стекала вода.
— Я никогда этого не забуду, пацаны, — прошептал он снова. — Клянусь, не забуду.
Горин оживился.
— А давайте поклянемся… ну там, на огне, например. Я читал. Держать ладонь над горящей свечкой и произносить клятву.
— Делать нефиг? — усмехнулся Закс.
— На крови! — обрадовался Ольха. Вскочил на ноги, кинулся по песку к своим брюкам. Достал оттуда перочинный нож и подошел к мальчишкам. Глаза его блестели — черт его разберет: от воды или от торжественности момента. Блестело и лезвие ножа — под солнцем. С ножом определяться не надо. — Клянусь, пацаны! Всегда вместе! До самой смерти! Чего бы отгребать ни пришлось — делим на троих! Клянусь!
— И я клянусь, — подорвался за ним Андрей. — На троих!
— Дебилы, — заржал Закс, вставая следом. — Ну, клянусь, что с вами делать.
Ольховский широко улыбнулся и, решительно закусив нижнюю губу, провел ножом по запястью, надрезая кожу. Шло плохо, но на порезе тут же засочилась кровь. Выдохнув, он протянул нож Андрею.
Горин долго прикладывал лезвие к коже, будто примеряясь. Зажмурив глаза, резко полоснул. И передал эстафету Заксу.
Закс улыбнулся, глядя на окровавленное лезвие. Подумал, что теперь в нем будет кровь обоих товарищей — ему повезло больше. Было больно. Но он внимательно смотрел на то, как режет живую плоть — собственную плоть. И вид выступивших алых капель показался ему даже красивым. Вздрогнул и вернул оружие Ольховскому.
— Доволен? — спросил он.
— Ну здорово же, правда? — Ольховский с восторгом смотрел на друзей. — Навсегда!
Навсегда не получилось. Не срослось с «навсегда».
Виктор докурил сигарету, бросил в урну, сел в авто и поехал домой. Нужно было еще поговорить с Лизой. Два года брака и пять лет отношений давали ему на это право. Нет, не из-за шлюхи. И не из-за Андрея. И не из-за их отцов с их гребанным чугунолитейным производством. Из-за нее и из-за себя.
Он подъехал к дому. Бросил ключи подбежавшему шоферу. Поднялся на крыльцо. Вошел.
Лиза вышла к нему в прихожую и удивленно сказала:
— Неожиданно.
— Как есть, — пожал Закс плечами. Снял пальто. Прошел в гостиную. К бару. В последнее время он пил много и прекрасно понимал это. Алкоголь спасением не был, но казался таковым. В этом он тоже отдавал себе отчет. Сначала он запал на шлюху. Потом забухал. Ему казалось, что от этого он сам пропитывается вонью испражнений, годных для такого ничтожества. А он был ничтожеством. И не имел ни одного человека, которого не заставлял бы стать ничтожеством рядом с собой.
Потянулся за коньяком. Рука замерла. Взял бутылку вина. Плеснул в два бокала — один протянул Лизе. Она забрала у него бокал и присела в кресло. Отпила напиток, едва коснувшись его губами, и сказала:
— Нам надо поговорить, Витя.
— Да, нам надо поговорить, — кивнул он. — Ты в курсе, что Андрей хочет уйти?
— Что? Нет, не в курсе. Когда он говорил о таких вещах? Да он и не обязан. Это его бизнес.
— И мой. Андрей и сотой доли в него не вложил того, что вложил я. А теперь он валит, оставляя меня с неприкрытой задницей.