— Ну трахнешь попозже, если не нажрешься, — проговорила она негромко.

На несколько секунд он завис. Молчание в трубке было странным. Потом его сердитый голос «вежливо» сообщил:

— Мало удовольствия трахать пьяную бабу. Так где ты?

— В центре. Помнишь, ты меня сюда водил?

— «Монмартр»?

— Приезжай, — выдохнула Анна. — Лучше поскорее.

— Не вздумай никуда свалить! — рявкнул в трубку Виктор и отключился. Не мешкая больше ни минуты, ломанулся вон из квартиры, на ходу застегивая так и не снятое пальто.

Вызвал лифт. Тот где-то наверху жалобно загудел и смолк. Психанул, сбежал по лестнице вниз. Запрыгнул в машину. Повернул ключ и двинулся с места. Удачное завершение дня, что тут скажешь — забирать бухую шлюху из французского ресторана.

Все не складывалось. Все шло не так, как надо. С утра ломанулся за город, отвез документы «Надежды» на старую отцову дачу. Дебилизм — хранить вещдоки на месте преступления. Когда несколько лет назад «ZG Capital Group» трусили на предмет укрытия от налогов и прочей незаконной деятельности, никакой «Надежды» еще в помине не было. Тогда схема была другая. Потом Алекс придумал благотворительный фонд.

«Проведем через наш «OLInvest» — и тебе проще, чем искать что-то, и мне выгодно».

За несколько лет оказалось, что это удобно. Удобно, выгодно. И непросто выявить.

Проезжая по трассе Репино, невольно вздрогнул. Их дача была дальше километров на двадцать. Тогда, в девяносто… каком? Шестом? Седьмом? Седьмом… Они охотились с отцом вместе. Он ушел на несколько километров вперед. И даже на выстрел внимания не обратил. Мужики стреляли уток. Здесь часто охотились. Потом оказалось, что уткой был его отец.

Проехав знакомые с юности места, подъехал к дому. Документы оставил под лестницей, где хранили инструменты. Обернувшись, двинулся в офис, где все жужжало привычным ульем, в котором если кто из среднего звена и подозревал о надвигающейся буре, то не давал это понять.

А вечером обнаружил, что Анны нет дома. Следить за ней он больше не собирался. Получив интересовавшую его информацию, не лез туда, куда она его не пускала. Единственное — выяснил, в каком детском доме она воспитывалась. Черт его знает, зачем ему это было нужно. Оказалось, Аня Протасова попала в детдом в 15–16 лет, не помня ни собственного имени, ни тем более, собственного возраста. В личном деле осталась выписка из ожогового центра. Дед, занимавший должность директора детского дома, за отдельную плату сообщил, что девочка, кроме прочего, была изнасилована. С ней раз в неделю работала психологичка. Это все. Лихие девяностые, которые кого только не зацепили. Но это была ее жизнь. Она справлялась с ней, как умела. Без воплей по ночам.

Закс гнал через вечерний город, насколько позволяли светофоры и пробки. В «Монмартр» входил с твердым намерением в любом состоянии грузить Анну в машину и везти домой.

Она заметила его сразу. Дождалась пока он подойдет к ее столу.

— Хозяин пришел, — рассмеялась Анна и наклонилась к мужчине, сидящему рядом. — А у вас сексуальный голос. Я почти кончила.

— Приходите еще, повторим, — усмехнулся незнакомец.

Закс сверкнул глазами. Снова ртуть.

— Повторите с кем-нибудь другим. Домой поехали!

— К тебе? — спросила она, откинувшись на спинку дивана, на котором сидела. — Почему ты никогда не возишь меня к себе?

— Сильно надо?

— Нет! — Анна рывком подняла себя на ноги, бросила на стол деньги и приблизила губы к лицу Закса. — Я и так знаю, что ты меня стыдишься.

Она пошла к выходу, пошатываясь на каблуках. Он двинулся следом. И смотрел на ее худые плечи, чувствуя, как внутри закипает злость. Он стыдился ее? Он, мать твою, ее стыдился? Он-то? Ежедневно слушающий смешки приятелей на тему того, что адюльтер — не повод для развода. И при этом продолжающий таскаться к ней.

В гардеробе помог ей одеться. Когда вышли на улицу, в мыслях яснее не стало.

— И на хрена это все? — хмуро спросил он.

— Я шлюха, — пьяно сказала она. — И для тебя это не новость.

— Соскучилась по работе?

— Задолбалась! — Анна остановилась и посмотрела прямо в глаза Виктору. — Ты когда домой свалишь? Мы не договаривались жить вместе.

Он на мгновение замер от того, каким темным и мутным был сейчас ее взгляд — в вечернем освещении еще не то привидится. Небо помрачнело.

— Я — твой хозяин, — все еще сдерживаясь, процедил он. — Сама сказала. Поэтому ты будешь жить, как я хочу.

— Как?

— Со мной.

— Обещаешь? — неожиданно рассмеялась Анна и отчаянно поцеловала его.

Он поймал ее губы с привкусом алкоголя — терпкие, горько-сладкие. Теплые на сковывающем морозе. Целовал их жадно, будто это последний раз. Чувствуя бессильную злость от того, что она не дает ему себя, что ускользает, когда ему хоть немного удается приблизиться, от того, что не пускает его в свою жизнь даже этим проклятым «обещаешь?», от того, что видел ее с другими мужчинами, от того, что давала себя видеть с другими мужчинами. Как в этот вечер.

Он оторвал ее от себя, перевел дыхание, чувствуя, как обжигает горло холодный воздух, и открыл дверцу машины:

— Садись, поехали.

— Поехали, — весело ответила Анна и запрыгнула в салон.

Ехали молча. Она вертела головой по сторонам, будто видела эту дорогу впервые. Он смотрел прямо перед собой, сжимая зубы в приступе тихого бешенства. Оказывается, он знает, что такое смертельно устать. Устать от всего. Кажется, что силы брыкаться еще есть, а потом оказывается, что, в общем-то, и пофигу. Есть мгновение, когда все летит к чертям, а в самой глубине души от этого испытываешь радость. Есть мгновения еще более сильные: когда хочется навсегда остаться в собственных кошмарах, откуда нет выхода. Наверное, когда он сдохнет, таким и будет его ад. Это закономернее и честнее, чем ад при жизни. А есть мгновения самые сильные. Когда ничего не помнишь и никому ничего не должен. В эти мгновения рядом шлюха, которая раздвигает ноги перед каждым, тогда как ты можешь трахать только ее — остальные пох*й.

— Скучно, — обиженно фыркнула в тишине Анна, расстегнула ширинку на его брюках и пробралась пальцами под ткань. Голос был почти такой же, как когда в ресторане она ворковала с другим.

Закс сжал колени и процедил:

— Прекрати!

Она ухмыльнулась и нырнула головой ему под руку. Прижалась губами к его телу, мягко захватывала кожу. И что-то бормотала, обдавая горячим дыханием.

— Я сказал, хватит! — психанул он.

Наклонился, чтобы одной рукой усадить ее на место. И тут же краем глаза заметил машину, брошенную прямо на повороте. Крутанул руль, колеса заскользили по обледеневшему асфальту, издавая противный шипящий звук. И понял — нихрена, не успеет. Тормоза реагировать не желают. В голове трепыхнулась единственная мысль — какого дьявола она не пристегнулась? И снова дернул руль в сторону. В последний раз.

Автомобиль въехал в сугроб на обочине в нескольких сантиметрах от брошенной машины. Прежде чем Анна скатилась к ногам Закса, она шарахнулась сначала головой о дверцу, потом ее подбросило и мотнуло к рулю, долбанулась скулой и отключилась.

Он соображал несколько секунд, глядя на собственные руки в черных перчатках. Он все еще сжимал руль, вдавливая изо всех сил в него пальцы. Потом понял, что и зубы сцепил до боли.

Вздрогнул.

Расцепил зубы.

Разжал пальцы.

Выдохнул.

Бросился вниз, к Анне.

Поднял рваным движением, усадил к себе на колени. Так, что безвольно мотавшаяся голова оказалась на его плече. Сдернул с себя перчатки. Провел ладонью по ее лицу, к шее. Глотнул воздух — теперь шумно, тяжело, с едва слышным стоном.

— Аня. Аня. Аня, ты меня слышишь?

Она судорожно вздохнула, будто вынырнула из толщи воды, вздрогнула и протяжно всхлипнула. Под правым ребром вздох отозвался тупой болью. Он обнял ее, постарался усадить удобнее — проклятый руль мешал. Еще больше мешало то, как дрожали руки. И вдруг понял — сейчас мог быть конец. Если бы она вылетела в стекло или ударилась не скулой, а виском — мог быть конец. Знал, что позднее это навалится еще сильнее, чем сейчас. Знал, что начав думать, остановиться уже не сможет. И знал, что на свою гибель было бы плевать. Умирать не страшно. Бах — и нет. Страшно терять. Ее терять страшно, потому что…