Это начало, но этого мало. Я хочу рассказать, что моего отца ужасает нахождение вне дома.
Что он не покидал его в течение долгих тринадцати лет. Что, даже когда я была маленькой, именно мне приходилось ходить в магазин и покупать вещи, потому что он не мог. Что он контролировал всё, что я носила, ела, читала или смотрела.
Что я чувствовала себя задушенной рядом с ним, как в ловушке.
А теперь я скучаю по нему и чувствую себя очень виноватой, вспоминая о нём.
Но я не могу сказать всё это такой радостной и сексуально одержимой Рейган. Так что я просто пожимаю плечами и таращусь в свой всё ещё слишком полный стакан.
— Хочешь устроить ему телефонный розыгрыш? — спрашивает Рейган. — По — детски, конечно, но кого это волнует.
— Телефонный розыгрыш?
— Ну да, ты же знаешь. Представь, что ты из пиццерии и звонишь, чтобы просто повозиться с ним. В общем, пассивно-агрессивный способ мести за лишения детства.
Я пьяна, и это кажется мне хорошей идеей. Рейган достаёт свой смартфон и нажимает на кнопку громкой связи, после чего подставляет мне. Я набираю номер, пока мы хихикаем и пьём.
Я слышу первый гудок и понимаю, что не хочу звонить отцу. И не хочу делать вид, что звоню ему не я. Ведь звук его голоса очень расстроит меня. Я оставила его одного.
Отказалась от него. Я худшая дочь на свете.
Поэтому нажимаю на кнопку и вешаю трубку.
— О, чёрт, — говорит Рейган и берёт у меня стакан, чтобы выпить.
Но меня словно парализовывает. Я только что позвонила отцу и повесила трубку. Это же наш телефонный код. Один звонок и сброс. Именно так он понимает, что это именно я, а не кто-то чужой. Что звонок безопасный и можно ответить.
Он будет ждать ещё одного звонка.
Вина тут же разъедает меня изнутри. Я должна перезвонить. Будет слишком жестоко этого не сделать. Я нажимаю на кнопку повторного набора и жду.
Отец отвечает немедленно:
— Дейзи?
Его голос хриплый, несчастный и напряженный. Я ничего не могу сказать.
— Всё в порядке, Дейзи, — говорит отец, и его голос звучит так грустно. — Я просто… хочу, чтобы ты простила меня, — он неровно дышит. — Я не понимал, как несправедлив был к тебе. Я знаю, почему ты сбежала. И прошу прощения. Если захочешь, то можешь вернуться. Я не злюсь.
И он замолкает.
Мои глаза широко открыты, я смотрю на телефон со смесью ужаса и тоски. Тоски от того, что возвращение домой, к отцу, означает возврат ко всему знакомому. Это сделает его счастливым, и он снова будет удерживать меня в ежовых рукавицах. Всё в его мире встанет на свои места.
Это последнее, чего я хочу.
— Прости, отец, — говорю я и вешаю трубку.
Тяжело дыша, я опускаю глаза вниз. Услышав страдания своего отца, я будто переняла его несчастье. Как же эгоистично было с моей стороны убегать. Мой отец не очень хороший человек. Я знаю это, но просто ничего не могу с собой поделать. Я должна была уйти. Должна.
— Ну, это было… удручающе, — говорит Рейган и допивает свой напиток.
Я чувствую себя глупо:
— Думаю, пора заканчивать.
Это не просто крепкий шнапс. Это несчастье моего отца и чувство моих собственных неудач. Я слишком скучная для весёлых игр с Рейган. Моя работа отстой. Я закрыта от всего и не знаю, как вписаться. И самое худшее. Великолепный, сексуальный мужчина пригласил меня на свидание, а я каким-то образом умудрилась его испортить.
Я успеваю добежать до туалета, прежде чем выблёвываю свои кишки. По крайней мере, в этом мне повезло.
Весь следующий рабочий день я хандрю.
Это не похмелье. Я выпила недостаточно, чтобы весь день пролежать в темноте, жалуясь на головную боль, как Рейган.
У меня болит сердце. Я ужасный человек. Бросила отца, зная о его страхах, эгоистично начав свою собственную жизнь. И какой она вышла? У меня нет денег, чтобы пойти в колледж. Я сижу одна, на заправке, в десять часов ночи, продавая сигареты.
Это не похоже на жизнь, о которой я мечтала, лёжа в кровати и молясь о побеге. Я хотела жить свободно, а теперь сильнее, чем когда-либо, чувствую себя в плену своей вины. Я проплакала всю ночь, поэтому теперь мои глаза красные и опухшие.
Мой выбор тяготит меня всю ночь. Я не могу сосредоточиться на взятом у Рейган учебнике и нормально читать. Я слишком зациклена на этом.
Что, если я поступила неправильно?
Что, если с моим отцом случиться что-нибудь, пока он один?
Что, если Ник никогда не позвонит мне? Он молчит с нашего свидания, уже два вечера подряд.
Я ужасный человек, потому что именно последняя мысль расстраивает меня сильнее всего. Я проверяю свой дурацкий мобильный телефон каждый час, надеясь на пропущенное сообщение, но ничего нет.
Это так глупо, зацикливаться на одном свидании и одном поцелуе, но я ничего не могу с собой поделать. Мне хочется большего. Возможно, я единственная, кто хочет этого.
Возможно, Нику не понравился мой поцелуй или моё упрямство в конце свидания.
Колокольчик оповещает меня об открытии двери. Я бросаю ещё один бесполезный взгляд на телефон и вижу, как в магазин входит Ник, одетый в тёмное, с мрачным выражением лица.
Как будто я вызвала его силой мысли.
У меня пропадает дар речи. Я глупо смотрю на него, пока он подходит к прилавку, будто хочет что-то купить, но я знаю, что ему ничего не нужно. Ник не выглядит так, будто нуждается в чём-то, даже во мне. Он всегда собран и независим. На минуту мне хочется, чтобы при взгляде на меня его затрясло так же, как и меня от него.
Жаль, что я не накрасилась. Жаль, что приходится носить эту дурацкую футболку-поло и что я не уложила свои волосы. Они просто совершенно непривлекательно свисают с головы. Я заправляю одну прядь за ухо:
— Могу я… могу я вам помочь?
— Ты знала, что я приду проведать тебя.
Сегодня его акцент толще, а голос мягче. Он кладёт руки на прилавок, и мне в глаза бросаются его татуировки. Мои руки в дюйме от его, но он не делает ничего, чтобы прикоснуться.
Хотя мне хотелось бы. Если бы Ник коснулся меня, я бы уверилась, что всё хорошо.
Что он хочет меня.
— Рада видеть тебя, — говорю я через секунду и пытаюсь светло улыбнуться ему, хотя и не знаю, как вести себя после провального свидания. Я не могу злиться на него. Так сильно хочется, чтобы он хотел меня.
— Как ты?
Долгое время он изучает моё лицо:
— Что-то не так. Ты грустная.
Я трясу головой в отрицании, но чувствую, как лицо и громкое сопение выдают меня:
— Ничего не случилось.
Холодок в его ледяных глазах усиливается, а рука касается моей на прилавке:
— Кто тебя обидел? Назови имя. И я расправлюсь с ним. Он никогда больше тебя не побеспокоит.
По каким-то причинам я нахожу это заявление невероятно милым. И от этого сдерживать слёзы становится ещё сложнее. Я прогоняю их прочь:
— Ничего не случилось.
В моём голосе слышна детская обида. Не могу поверить, что расплакалась перед ним.
Это катастрофа. Всё из-за отца, моего чувства вины и знания того, что Ник пришел бросить меня.
— Что-то случилось, — говорит он хрипло. Через поток своих слёз я замечаю, как его рука отпускает мою. А через секунду он оказывается за прилавком и окутывает меня своими тёплыми вкусными объятиями, притягивая моё тело к себе. Я упираюсь лицом в его пальто.
Меня окатывает растерянность.
Я прячусь в него, позволяя литься слезам. Впервые за многие годы меня кто-то утешает. Это удивительное чувство. Я даже не знала, как сильно нуждаюсь в объятиях Ника.
Мне так одиноко. Я пытаюсь быть такой сильной и жесткой, но лишь ещё больше теряю почву под ногами.
Безнадёжно — желать, чтобы ему понравилась такая ужасная женщина вроде меня, бросившая своего психически больного отца. Слишком безнадёжно.
Его рука гладит меня по спине:
— Тише, тише, — утешает он меня. — Я сделаю для тебя всё. Только скажи. Скажи, кто обидел тебя.
Ничего не отвечая, я лишь прижимаюсь ближе. Я могла бы находиться в его руках вечность. Он сильный, тёплый и уютный. Через несколько минут рыданий, я понимаю, как ему должно быть неудобно. Он, вероятно, пришел сюда за хорошим настроением, а вместо этого ему пришлось меня успокаивать. Я неохотно отодвигаюсь от него и вытираю слёзы, после чего провожу рукой по его дорогому пиджаку.