Джессика Клэр - Последний удар

Он пожимает плечами, но по блеску в его глазах я вижу, что угадала.

Нет, полиция не остановит этого жирного человека. У него слишком много связей.

— И если ты выберешься, то придёшь за Ником, не так ли? Ты же не позволить ему жить, пока дышишь сам. Либо ты, либо он, верно?

Лишь произнеся это, я поняла, что права. Вот откуда в глазах Ника печаль. Он позволил мне выбирать, потому что не верит, что заслуживает жизни. Как и Сергей, он считает себя лишь бесполезным инструментом, предназначенным только для убийств. Он не верит, что достоин любви. И если я отпущу Сергея, то Ник пропадёт. Он уйдёт в подполье и будет ждать, пока кто-нибудь его не убьёт. Он уйдёт в подполье, как мой отец.

Эта мысль поражает меня. Я смотрю на Сергея в кресле, продолжающего ухмыляться, несмотря на связанное тело и беспомощность.

Если я отпущу этого человека, то обреку Ника на ту же самую жизнь, которой жил мой отец, с чувством постоянного страха за плечами. Это будет тюрьма, созданная моими же собственными руками.

Ник никогда не будет свободен.

Я долго думаю и молчаливо смотрю на жёсткое, уродливое и самодовольное лицо Сергея. На его толстые и густые брови.

Ник тот, кто он есть, потому что прошёл собственный путь. Он рос в семье убийц, таких же одиноких, как и он. Он не желал быть таким же. Но ему известна только такая жизнь, он не мог жить иначе. Я понимаю это. Так же, как и его, меня создавали с самого рождения. И меня тоже обучили стрелять из пистолета в случае необходимости.

Я смотрю на оружие, лежащее на столе. Сергей прослеживает мой взгляд и начинает смеяться:

— Такая храбрая, — издевается он. — Николай мог бы тобой гордиться.

Я игнорирую его. Это американский пистолет, глок, не русский, и поэтому мне известно, как его использовать. Я достаю магазин, проверяя патроны. Полный. Основанием ладони толкаю его обратно, будто снова нахожусь в подвале своего дома. Снимаю предохранитель. Мне понадобится только одна пуля.

— Ох, в этом месте я должен дрожать от страха и умолять о пощаде, да? — издевательски спрашивает Сергей.

Очевидно, он и не думает, что я это сделаю.

— Ты не будешь умолять о своей жизни, — говорю я спокойно. — Потому что не считаешь, что попал в беду. Не думаешь, что я смогу это сделать. Думаешь, я сдам тебя полиции. Что ж, в таком случае всего несколько звонков — и ты спокойно выйдешь оттуда уже к вечеру.

Я вспоминаю дырявую американскую правовую систему. Насколько легко и быстро любой убийца может выйти, если знает, за какие ниточки дёргать. Мне знакомо это слишком близко. В моей памяти сохранилось то, какой беспомощной я чувствовала себя в тот раз.

Но теперь я не такая.

Сергей ничего не говорит. Он просто иронично смотрит на меня насмешливым взглядом.

Я осторожно приставляю пистолет к голове Сергея и снимаю предохранитель. А затем очень спокойно нажимаю на спусковой крючок.

Я не позволю этому человеку разрушить наши жизни.

Убивая его, я выбираю Ника. Я вижу его тёмную сторону и принимаю её. Я люблю Ника за то, кем он является, а не чем.

Звук выстрела звучит слишком громко в этой комнате, и я закрываю глаза при виде скривившегося лица Сергея с красным запёкшимся отверстием во лбу.

Я слышу крик из-за двери, и из проёма вываливается Дэниел, будто его кто-то толкнул. Через секунду в комнату протискивается Ник, отталкивая Дэниела в сторону. Он смотрит на убитого в кресле Сергея, а затем его взгляд перемещается ко мне, стоящей с пистолетом в руке. В его глазах не гордость, а вопрос.

Он и вправду не думал, что я это сделаю.

Как и Сергей.

И я начинаю плакать. Сильные, громкие рыдания вырываются из моего горла. Я бросаю пистолет на стол и иду к Нику. Его руки обнимают меня, и я прижимаюсь щекой к его груди.

— Дейзи, — бормочет он. — Любовь моя, ты не должна была.

Знаю, но я сделала это. Я выбрала жизнь без страха и свободу для Ника и для себя. Я думала об аналогии Сергея. «Он притащил меня к тебе и вручил тебе пистолет, будто паршивый кот, принёсший убитого грызуна хозяину за поощрение».

Если Ник — кот, ищущий одобрения, то я — побитая собака, которая кусает руку, прежде чем её могут ударить. Но я не буду снова жить в страхе. Не буду. Я не буду создавать такое будущее Нику. Я слишком сильно его люблю.

И тут до меня доходит, что он всё ещё думает, будто я ненавижу его, даже когда он так спокойно гладит мою спину, успокаивая мой плачь. Я заставляю его посмотреть в мои глаза.

— Я люблю тебя, Николай, — говорю я ему.

Николай, не Ник.

Мой Николай.

В его одиноких и грустных глазах застывает вопрос:

— Дейзи, ты же знаешь правду. Я — убийца.

— Ты мой, Николай, — мягко говорю я ему. — И то, что ты делаешь, не определяет того, кем ты являешься. Прошлое травмировало нас обоих.

На мгновение его глаза становятся подозрительно влажными, а затем он прижимает меня к груди так крепко, что мне становится трудно дышать.

И я больше никогда не хочу покидать эти объятья.

Я не видел Василия до самого отъезда. Он дал нам неделю, чтобы подлечить ушибы Дейзи. Они все поверхностные, но очень болезненные. Мы с Дэниелом отнесли тело Сергея к машине. Он позаботится о нём.

— Свинья, — сказал он.

Но мне было всё равно.

Сейчас всё моё внимание полностью сосредоточено на Дейзи. Она плачет каждую ночь. Я обнимаю её, пока она цепляется за меня. Прежде чем Дэниел уехал, Дейзи взяла с него слово, что тот найдёт Рейган. В её ночных кошмарах страх за себя был перемешан со страхом за Рейган.

— Твоё имя — Дейзи Миллер. Это же персонаж из известной истории, да? — спрашиваю я однажды ночью, когда она не может уснуть.

Не знаю, пришло ли время спрашивать о том, что она пережила в руках банды или убив её главу. Я боюсь спрашивать.

— Нет, — я чувствую мягкое покачивание её головы на своей груди. Я влил в неё немного водки. Это помогает ей уснуть несколько последних ночей. — Я никогда не слышала об этом раньше.

— Да, Генри Джеймс написал о цветке, росшем вне общества, но, тем не менее, прекрасном.

Я решаю не говорить ей, что в той истории Дейзи Миллер с каждым невыносимо флиртовала и на всех смотрела свысока. И все вокруг её высмеивали.

— Там был печальный конец.

— Здорово, — бормочет она. — Меня назвали в честь девушки, которая умерла?

— Да, твои родители знали об этом?

Я глажу её по спине и подношу рюмку с водкой к её губам. Она глотает и прижимается ближе.

— Не думаю, что мои родители когда-нибудь слышали о Генри Джеймсе. Мама говорила, что меня назвали в честь диких ромашек, которые росли на нашей ферме.

— Это идеальное имя.

Хотел бы я ей показать, как сильно люблю её, но её тело всё ещё в ссадинах и болит.

Позже у нас ещё будет время для любви, для нас двоих.

После нашего недельного отдыха Дэниел проводит нас в аэропорт Внуково. Там нас с Дейзи ждёт чартерный рейс в Швейцарию. Скоро здесь наступит зима. Я одел Дейзи в шубу.

А сам ношу только рубашки и джинсы, позаимствованные у Дэниела. Всё, что мы с Дейзи привезли в Россию, останется здесь.

— Я получил наводку по Рейган, — говорит Дэниел Дейзи. Слёзы появляются на её глазах при упоминании этого имени.

— Спасибо, — задыхается она.

Дейзи почти бежит вверх по трапу, а я останавливаюсь, чтобы в последний раз оглянутся. Россия — огромная и таинственная земля. На севере есть такие участки, которые некогда исследовало всего несколько людей. Зимой — это суровое и неумолимое место, но каждую весну появляется листва. И люди там такие же, как и сама земля.

Моё сердце немного болит от мыслей, что, возможно, это мой последний шаг на русской земле. И на Украине. Я глубоко дышу, желая вобрать в себя и сохранить этот воздух, как частичку той земли, из которой я сделан.

— Ты будешь скучать по этому месту, да? — говорит Дэниел, дрожа в своём густом меховом пальто. Да, ему прохладно. Он из другой климатической зоны. Я в своей рубашке не чувствую ничего, кроме свежего воздуха. Чем холоднее ветер, тем он чище.