Шкурина, блестя глазами, шептала наперснице на ухо:
– Она, может, нас при себе до седых волос держать станет! И что нам здесь? Не глянь никуда, не улыбнись никому, ни амуры не сделай…
– А потом и не захочется, – поддерживала ее подруга. – Молодость пройдет в покорстве, а на старости лет и воля не интересна будет.
Но когда Щербатова положила глаз на царицыного фаворита, ахнула даже ее верная и храбрая подруга:
– Даша, не по чину метишь! Можно и впрямь поротой оказаться! Одно дело кому другому глазки строить, и другое – на государыниного ласкателя замахнуться.
Но Дарья была уверена в себе:
– Ты подумай: другим мы, может, и не ровня, да без приданого не возьмут, хотя государыня его и дает. А этот в самый раз. Государыня всех своих фаворитов отпускала с честью и при средствах немалых, подумай! Пусть из Петербурга прочь гонит, а имения дает и деньгами тоже. И у Александра Матвеевича уже доходы немалые. Осталось только дождаться, когда ему отставка дадена будет.
– А если не будет? Вишь, он красавец какой!
– Будет! Он все недовольство кажет, такое кому угодно надоест, отправит его государыня от себя, тогда его просто в руки и лови. Одного боюсь, чтобы кто другой не опередил.
– Да кто рискнет? Все от него шарахаются, чтобы Сама даже не заподозрила чего ненужного.
– Вот это и хорошо, так он скорее клюнет.
– Ой, боюсь я…
– Ничего, мы осторожно. Ты бы тоже себе кого присмотрела, чтобы время не терять. Только, чур, на моего не засматриваться!
– Твоего… он царицын.
– Мой! – уверенно объявила Дарья. – Вчера так смотрел, что неловко стало. Вот-вот в куст завалит.
Подруга ахнула:
– Ты уж успела с ним наедине повстречаться?
– Конечно, чего время тянуть. Пусть поймет, что, кроме меня, никого другого быть не может.
– Ой, Даша, боюсь…
Как ни боялась, а помогла и на страже стояла, пока подруга в боковой комнатке с Мамоновым миловалась. По растрепанному виду Дарьи было понятно, что «миловство» далеко зашло, да и сам Мамонов выглядел несколько взъерошенным.
Действительно, завидев юную прелестницу в обществе подруги, Александр не стал смущаться, тем более девушка откровенно строила ему глазки. Слово за слово, они дошли до какой-то двери, остановились, ведя непринужденную беседу. Вдруг Шкурина ахнула:
– Кто-то идет!
Дарья быстро втянула Мамонова в каморку и приложила палец к губам, показывая, чтобы не шумел. Мария осталась за дверью, почти прижавшись к ней спиной. В коридоре никого не было, такие действия были заранее оговорены между подругами, но Шкурина сделала вид, что с кем-то разговаривает, чуть отойдя к окну. Словно испугавшись, Дарья прижалась к Александру, дрожа всем телом. Он постарался ее успокоить, хотя делать это пришлось молча, лишь знаками да объятиями.
В его руках трепетало юное, горячее тело, совсем рядом испуганно вздымалась крепкая грудь, алые уста призывно раскрыты… У Александра закружилась голова, он плохо помнил, что происходило дальше. Руки сами потянулись крепче прижать к себе прелестницу, губы к ее губам. Она не оттолкнула, напротив, еще горячее прильнула, задышала тихо, но неровно. Почувствовав, как к бедру прижимается женская нога, он перестал себя сдерживать. Юбка платья оказалась вздернута, и рука легла уже на ногу, потом подобралась выше… В это время вторая стискивала такую упругую грудь, вытащив ее из выреза платья. Под юбкой понравилось даже больше, и туда скользнули уже обе руки. В это время ее руки тоже постарались освободить его от ненужной детали одежды. Почувствовав, что кавалер готов, Дарья вдруг ловко повернулась к нему спиной, шепнув:
– Так удобней.
Конечно, так было удобней, потому что диванчика или чего-то подобного в каморке не обнаружилось. Но им хватило и простого столика, на который оперлась Щербатова. Ее юбки тут же накрыли голову с прической, а бедра оказались в руках у Александра. Увидев крепкие ягодицы, он больше не раздумывал и постарался лишь делать свое дело бесшумно. Дарья тоже с трудом удержалась от вскрика, да уж, у государыни крепкие любовники!..
Удовлетворив плоть, они поспешили привести себя в порядок, оба смущенные произошедшим. Как бы ни была резва Щербатова, она понимала возможные последствия произошедшего и то, чем им обоим грозило раскрытие тайны. И все же, перед тем как выскользнуть прочь, она прошептала на ухо:
– Приходите завтра сюда же в девятом часу поутру. Сама в это время делами занята.
Это было правдой, Екатерина до одиннадцати занималась делами, и от нее можно было улизнуть почти безопасно и ей, и ему. Мамонов лишь кивнул, не в силах произнести ни слова.
На следующий день около восьми он был в условленном месте. Пробираясь туда, подивился выдумке Щербатовой: комнатушка и впрямь словно нарочно придумана для таких свиданий, в стороне, за поворотом, почти незаметна и никому не нужна. Почему не закрыта? Господь знает, но по тому, что столик в ней стоял иначе, любовники поняли, что здесь бывают не одни они. Дарья не стала рассказывать, что о комнате узнала из подслушанной беседы одной из придворных дам, встречавшейся в этом тайном уголке со своим воздыхателем, правда, по вечерам, даже во время балов.
Но рассказывать было некогда, понимая, что обоих могут в любой момент начать искать, как и стоявшую на страже Шкурину, они торопились. Почти без предисловий Дарья снова встала спиной, юбки взметнулись, и дело сделано. Мамонов оказался столь страстен, что позже Дарья даже шутливо попеняла, что на заду остались следы его пальцев. Но когда он попробовал осторожничать, сама же и возмутилась:
– Я вам про синяки сказала вовсе не для осторожности, а чтобы покрепче держали.
Но долго продолжать такие свидания не пришлось, первой возмутилась Шкурина, которой стоять на посту, пока любовники утоляют страсть, не слишком нравилось. Во-вторых, наступила осень, и двор переехал в Петербург, а Новый Эрмитаж не Царское Село, где воли куда как больше, где немало тайных уголков и беседок в парке и сам дворец огромен. Мамонов теперь жил под полным приглядом, и встречаться им оказалось неимоверно трудно. Правда, тем больше ценились эти встречи. Обычно удавалось лишь пожать ручку или перекинуться жаркими взглядами.
Но Щербатова нашла выход. Обычно фрейлины находились во дворце постоянно, даже если не было дежурства. На прогулки ездили вместе с государыней, в дальние поездки тоже. Дарья уговорила Екатерину отпускать ее к своей дальней тетушке Анастасии Семеновне Бибиковой, причем чаще всего именно в те дни и часы, когда там бывал и Мамонов, друживший с сыном Бибиковой. Императрица, не имевшая понятия о том, где бывает ее разлюбезный Красный Кафтан, не возражала против частых визитов фрейлины к родственнице, понимая, что юной девушке скучно во дворце.
В доме у Бибиковой было куда вольней, и жаркие объятия стали привычными. И в Царском, и во дворце, когда перебрались на зимнее житье в Петербург, они старательно делали вид, что едва знакомы. Но шила в мешке не утаишь, женские взоры куда внимательней мужских, любовники при дворе почти и не переглядывались, а уже поползло: «Мамонов и Щербатова… слышали…» Вот теперь испугалась даже Дарья. Государыня, твердо решив не обижать фаворита и не требовать от него больше, чем может и желает дать, продолжала осыпать подарками и знаками внимания и потакать любой прихоти, временами даже сама приходя в его комнаты. Александр старательно подводил благодетельницу к мысли о необходимости отставки, но Екатерина решила, что это из-за желания получить еще что-то.
За спинами продолжали шушукаться. Однажды заподозрила даже Екатерина.
Александр всячески старался дать знать своей пассии, что ее любит. Желая порадовать Щербатову, отправлял ей тарелки с фруктами, присланные от государыни. И однажды пустая тарелка случайно была обнаружена в комнате фрейлины. На первый раз решили, что слуги просто ошиблись, но когда такое обнаружилось и во второй раз, Екатерина позвала к себе фаворита для объяснений.
Ему бы бухнуться на колени, молить об освобождении, а Мамонов спасовал. Под взглядом внимательных голубых глаз принялся юлить, отказываясь от любых обвинений и встречно обвиняя государыню в холодности к нему и придирках. Все закончилось слезами, причем плакала Екатерина! Без слез обходился редко какой день, причем Александр этим пользовался, чтобы не ходить в спальню к императрице.
Первым не выдержал секретарь Гарновский, который подробно докладывал Потемкину о каждом шаге Екатерины. К князю полетело срочное донесение: