Нина Грецких - Посторонние. Книга 4

В ту ночь я видела сон. Сейчас мне трудно припомнить детали.

…Темный, пропитанный сыростью лес. Я шла куда-то, не разбирая дороги! Колючие ветки хватали за рукава, разрывая ткань. Вокруг не было ни души, только темнота, липкая, словно живая. Она окружала, обволакивала, заползала под одежду. Спотыкаясь, я падала, руки тонули в темной жиже. Отчаявшись отыскать дорогу домой, я стала кричать. Я звала на помощь так громко… Никто не отзывался, никто меня не слышал!

И, когда темнота, сгустившись, начала забираться внутрь меня, проникая в охрипшее горло… Я проснулась! И, продолжая кричать во сне, в реальности не услышала собственный голос. Мой рассудок, уже освобожденный от сонных пут, рвался наружу. Тогда, как тело, придавленное к кровати, не желало просыпаться. Из приоткрытого рта, вместо отчаянного крика, доносился слабый хрип. На секунду я подумала, что умерла! Но, в следующее мгновение очнулась, с глубоким вдохом, вновь обретая способность говорить. Так, словно моя душа вернулась обратно, в тело.

Я списала ночной кошмар на усталость. И лишь потом, намного позже, задумалась, был ли он предвестником того страшного события?

Следующим утром раздался телефонный звонок…

Я узнал о случившемся от Аньки. Она позвонила прямо в разгар рабочего совещания. Телефон вибрировал на столе, и я сбился, перечисляя финансовые итоги месяца. Стараясь не беспокоить меня на работе, она оставляла короткие сообщения. На сей же раз телефон не унимался!

– Андрей, продолжи! – обратился я к напарнику.

Я вышел, раздраженный её настойчивостью. «Ну что такого могло случиться?».

– Да! – сурово ответил я.

– Артём! – воскликнула Анька и шмыгнула носом, – Машка! Она умерла!

Я уперся ладонью в стену, кивком ответил на приветствие коллеги, и обрушил свой гнев на жену:

– Ты че несёшь? Сдурела совсем? Ань! Опять сериалов насмотрелась?

– Это ты сдурел! – кажется, она была на грани истерики, – Такими вещами не шутят! Артём! Приезжай скорее!

«Такими вещами не шутят», – мысленно согласился я, и, не теряя время на выяснение причин, отправился домой. Я, как мог, справлялся с волнением! «Главное – доехать до дома», – твердил я себе, сбавляя скорость на поворотах.

Однако, заглушая внутренний голос, отчетливее других, пульсировала мысль. И только сила воли останавливала моё намерение, минуя дом, отправиться прямиком… к Нинке.

Каждый переживает горе по-своему. Страдание – это субъективно! К примеру, мама утратила рассудок. Сидя на краю дивана, она вяло смотрела в одну точку, игнорируя любые попытки «достучаться» и, точно маятник, качалась из стороны в сторону. Ну, по крайней мере, у нее был дядь Вадик. И это – то единственное, чему я была рада! Мне хватало собственного безумства, чтобы разбираться ещё и с маминым.

Слёзы, что обычно появлялись по первому зову, теперь куда-то исчезли. По натуре плакса, я могла разреветься, услышав грустную песню. «Меньше пописаешь», – говорила Машка, когда я, в сотый раз, взахлеб рыдала над печальным финалом «Титаника». Тем более странным было моё тогдашнее состояние! Меня словно заморозили. Не чувствуя ни боли, ни страха, я, точно привидение, передвигалась из комнаты в комнату, по дороге собирая соболезнования.

Наш дом заполонили какие-то люди, половину из которых я не знала. Но почти все они знали меня! Со стороны мое равнодушие объясняли действием седативных. В действительности же, я не принимала ничего. Вокруг царили боль и страдание, а я, стыдясь своего спокойствия, смотрела в окно. Где в деревянной кормушке воробьи дрались, пытаясь раздобыть кусочек получше…

Вообразить себе Машку, лежащую в гробу, я не могла бы даже в самых жутких фантазиях. А потому предпочитала думать, что там… пусто. Но гроб был закрытым вовсе не поэтому. Просто то, что осталось от моей сестры, не принято показывать публике. Симпатичный милиционер сказал, что ей не было больно. Все случилось быстро! Мгновенно. Всего лишь секунда, и груда металла сплющила закрытых внутри людей, прожевала, и выбросила наружу.

– Спасибо, сын! – хмуро бросил отец, принимая у меня из рук стакан с водой. Который по счету…

– Может быть, врача вызвать? – предложил я, глядя на пустой, лишенный признаков жизни, взгляд мачехи.

Папа вздохнул и присел рядом с ней. Он не бросит её! Я знал. Для него, как и для меня, «и в горе, и в радости» – это были не просто слова. А потому, я отправился на поиски Нины. Отыскать её, маленькую, одетую в чёрное, в этой толпе скорбящих людей, было не просто.

Я до последнего не верил, что это правда. Что Машка разбилась насмерть. И, если даже мне, лишенному кровного родства с ней, было так больно. То, что говорить о Нинке…

Я нашел ее на кухне. Она стояла у задней двери, прислонившись лбом к стеклу. От её горячего дыхания на глянцевой поверхности образовалось мутное облачко. Тихо, боясь напугать, я подошёл, остановился в двух шагах от неё. Черный свитер с горлом, как вторая кожа, облегал её худенькое тело. Темные джинсы и кроссовки. Даже в таком гнетущем траурном облачении она выглядела прекрасной!

– Нин, – позвал я. Она обернулась, не отстраняясь от двери, словно боясь потерять опору. Нина подняла на меня глаза и сердце моё упало…

Она не плакала, нет! Но, даже без слёз, её взгляд обжег меня невыносимой болью, как будто холодной волной окатили. Я стоял, пригвожденный к месту. Мне вдруг захотелось забрать её, увести отсюда. Подальше от посторонних глаз! Заслонить собою от всего мира…

Она смотрела на меня и молчала. Но слова были лишними! Я слышал её даже сквозь тишину.

– Ниночка! – прозвучал сзади осипший от слёз голос Аньки. Она метнулась вперёд и буквально впечатала Нинку в стену.

– Господи, Ниночка! – причитала она, комкая в ладони насквозь влажный платок.

Нинка закрыла глаза, покорно принимая на себя всю тяжесть Анькиных страданий.

Все это было так странно! Машка умерла… «Как такое вообще возможно?» – думала я, – «Ведь Машка – это не только тело. Это целый мир! Не мог же он просто так, взять и исчезнуть?».

После, в моменты судьбоносных совпадений, я часто думала, что она не умерла, а существует… где-то выше. Как детям, впервые потерявшим, к примеру, бабушку, объясняют, что та «уехала», я тоже внушала себе, что Машка жива! Она просто уехала… Куда-то очень далеко. Даже не спросив моего согласия, и не успев попрощаться…

К концу этого проклятого дня я думала, что сойду с ума! Бесконечные трогательные речи, душещипательные монологи, обращенные к ней. К той, которая их уже не услышит! Я не могла найти приюта в собственном доме. Ходила из комнаты в комнату, и в каждой из них находила людей. Они стояли, сидели, переговаривались, норовили обнять меня! Стоило мне закрыться в ванной, как кто-нибудь стучался. Стоило мне сделать шаг наружу, как кто-нибудь увязывался следом.

На кладбище поехали не все. Анька осталась приглядывать за мамой, которая, наконец, заснула. Дядя Вадик руководил процессом, следил за рабочими. Артём встал позади меня… Я чувствовала затылком его взгляд, слышала шумное, напряженное дыхание.

Когда вниз полетели комья земли, я стиснула зубы, стараясь не думать… Боясь своего желания броситься вниз и открыть чертову крышку. Чтобы все, наконец, увидели – там никого нет!

Вдруг я ощутила прикосновение к своему запястью… Короткое, осторожное! Я расцепила побелевшие от напряжения пальцы и в тот же миг моя рука оказалась в его ладони. Горячая и мягкая, она обволакивала, баюкала, сжимая бережно, но крепко. Я отозвалась и сжала пальцы в ответ! Мы не смотрели друг на друга, но какая-то невидимая глазу энергия струилась по венам, перетекая от него ко мне, и обратно…

Анька, одетая в фартук, хлопотала на кухне. Из нее получилась отличная хозяйка! Моей зарплаты хватало, и она не работала, все свободное время посвящая обустройству новой квартиры, воспитанию сына, который вступил в ряды первоклашек, и готовке. Готовила Аня отменно!

«Люблю кормить своих мужчин», – радовалась она, с упоением наблюдая, как мы с Денькой поглощаем очередной кулинарный шедевр.

Откормленный, точно чеширский котяра, я стал набирать вес. А потому приобрел годовой абонемент в спортклуб, возобновил тренировки.