Нина Грецких - Посторонние. Книга 5

– Нужно сделать это сейчас! – произносит она виновато, – Пока мы не возненавидели друг друга окончательно.

…Какая-то безмолвная печаль касается голых ступней, взбирается вверх по венам, заполняет легкие, грозясь вырваться наружу. Хочется плакать! Хочется, как тогда, обнять её, уткнуться в макушку, зная, что все правильно. Что всё еще может быть хорошо!

– Прости меня за то, что не сумел…

«Не сумел полюбить тебя», – едва не вырывается у меня.

– За то, что не сумел сделать тебя счастливой.

Анька поднимает на меня глаза, удивленные, живые:

– Ты что! Артём, это не так!

Она почти шепчет, но в её тихом голосе эмоций больше, чем в самом громком крике.

– Я была счастлива с тобой, очень! И знаешь, я бы ни на что не променяла наше время. Если бы можно было назад, в прошлое. Я бы поступила также!

Она кладет руку на стол, и я накрываю её своей ладонью. Нужно что-то сказать, но я не могу найти подходящих слов…

– Знаешь, – произносит она, глядя перед собой, – а я все еще тебя люблю! Просто не могу представить себя с другим мужчиной.

– Я тоже не могу, – отвечаю я, и это истинная правда.

– А придется! – улыбается Анька. Она вытирает слезы, высвобождает свою ладонь.

– У тебя кто-то есть? – спрашиваю я.

Моя запоздалая ревность её смешит:

– Пока еще нет! Но это дело времени. Ведь я у тебя еще ничего?

«Ты у меня», – отзывается эхом. Она встает, снимает фартук. Моя жена, моя Анька… Неужели и её тоже придется отдать? Глупый, жадный ребёнок внутри меня, пробудившись от долгого сна, принимается капризно протестовать. Я сглатываю, заставляя себя промолчать.

Я не скажу ей! Не стану запрещать. Она права. Так надо.

Еще в Таиланде я вновь увлеклась фотографией. И с тех пор не выпускаю из рук подаренный Юркой фотоаппарат. Среди его многочисленных знакомых нашелся искусствовед. И мне позволили выставить свои работы в галерее современного искусства. Удивительно, но выставка имела успех! Мне даже поступили предложения. Наконец-то удалось монетизировать свое хобби.

– Ничего не понимаю в этом, но все очень красиво! – восклицает Анька. Мы стоим в центре выставочного зала, где вокруг красуются в полный рост мои, подумать только… Мои фотографии!

Она похорошела. Кажется, развод пошел ей на пользу. Я делаю комплимент её прическе, одобряю наряд.

– Ну как там Денис? – спрашиваю я. Подруга улыбается, но взгляд её тускнеет. И ясно без слов, что расставание с Артёмом до сих пор ещё «болит».

– Он держится молодцом! Думаю, наш сын знает о жизни гораздо больше, чем мы думаем.

– Да уж, – я медлю.

Я не спрашиваю её об Артеме. Наверное, просто не хочу знать. Когда-то давно я искренне желала этого. Чтобы они расстались. И вот! Мечты сбываются. Просто теперь его долгожданная свобода уже никому не нужна.

– Ну а у вас как дела? Как Юрка? – Аня сжимает в руках перчатки.

– Отлично! – улыбаюсь я, – Он у меня нарасхват! Постоянно работает, спит в обнимку с компьютером.

Мы еще болтаем какое-то время, пока она, взглянув на часы, не вспоминает:

– Скоро Денис вернется, нужно ужин приготовить.

– Большой уже! – улыбаюсь я, вспоминая племянника, – Пускай сам готовит!

– Так не хочется, чтобы взрослел! – с грустью произносит Анька.

Я обнимаю подругу:

– Это неизбежно! За то теперь ты наконец-то можешь заняться собой.

Я не глушу мотор, наблюдая, как сын вприпрыжку несется к машине, на ходу прощаясь с ребятами.

– Привет, па! – бросает он, румяный и всклокоченный, словно воробей.

– В Макдоналдс заедем? – спрашиваю я, заранее зная ответ.

Из ворот школы выходит молодая женщина, новая учительница английского. Кажется, только после института. На родительском собрании она, стесняясь, точно школьница, называла Дениса «талантливым лоботрясом». Я приветственно машу ей из окна машины, она чуть кивает в ответ.

– Пригласил бы ты её куда, – бросает с заднего сиденья Денис.

– Зачем это?

– Затем, что ты ей нравишься! – растолковывает он и добавляет, – И она тоже того… Разведенка!

– Денис, – одергиваю я, провожая взглядом стройную, одетую в кашемир женскую фигуру.

– Ну а чего? – невозмутимо продолжает Деня, – Ты тоже один. Хотя бы какое-то разнообразие.

Я выруливаю на дорогу.

– Давай-ка не умничай! – бросаю в зеркало заднего вида. Денис обреченно вздыхает.

Теперь он, как и я, много лет назад, гостит у отца по выходным. Правда, в моей одинокой холостяцкой берлоге нет ни намека на женское присутствие. Я пока не готов впустить в свою жизнь кого-то. Для начала стоит разобраться с самим собой.

После развода, когда Денис впервые навестил меня на новом месте, я посчитал нужным извиниться.

– Ты прости, что у нас с твоей мамой так вышло.

Сын прервал трапезу, взглянул на меня как-то по-взрослому:

– Да ладно, па! Нормально все.

– Ну, все-таки, – вздохнул я и откупорил баночку шипучки.

Мы заказали пиццу, и теперь уминали её, запивая колой.

– Вообще так даже лучше, – вдруг сказал Денис.

– В смысле? – не понял я.

– Ну, когда вы по-отдельности живете. А то ссорились вечно! Достали уже.

– Вот же умник! – я отобрал у него кусок, взъерошил отросшую за время шевелюру.

– Отдай! – возмутился сын, возвращая себе фаст-фуд.

Как бы долго не длилось лето, осень все равно возьмет свое. Зальет холодными слезами тротуары, забросает увядшими листьями пожелтевшие газоны. Упрячет за тучи солнце, лишая мир вокруг тепла и радости! Проливаясь дождем, загоняя под крышу случайных прохожих.

Этот церемониал предвещает зиму… Совсем скоро грязная серость, укрытая первым снегом, забудется. Зима сотрет из памяти все плохое! Но прежде природе необходимо погоревать, оплакать свою незабвенную юность.

…Уже который день идет дождь. Ветер бросает холодные капли, они мечутся из стороны в сторону, атакуют окно, пытаясь проникнуть внутрь. Но внутри тепло! Внутри горит настольная лампа, и Юркина спина, как всегда, суглобая, напряженно дергается, под стук клавиатуры. Я, подтянув к груди колени, смотрю наружу, злорадно наблюдая за теми, кто не успел спрятаться от дождя. В моем бокале алеет недопитое вино. А в голове уже чуть-чуть шумит…

– Уууух, как влил! – Юрка подходит к окну, трещит затекшими костяшками. Он отрастил щетину. Правда, в силу цвета, она почти не видна на его худощавом лице.

Я тянусь к нему, напрашиваясь на ласку. И он охотно заключает меня в объятия. От него пахнет кофе. Всегда! И, если человек на 90% состоит из воды, то мой Юрка определенно состоит из кофе.

– Вспомнил, как мы пережидали дождь на острове!

Он выуживает из памяти воспоминания о том, как однажды на полпути между пляжами нас застал врасплох тропический ливень. Тогда я впервые поняла, что означает выражение «стена дождя»! Когда не видно пальцев на вытянутой руке! Мы сделали вынужденную остановку, и нас, озябших и мокрых, приняли к себе местные жители. Они напоили путников горячим чаем, и не отпускали, пока облака не рассеялись.

– Конечно, помню, – отзываюсь я.

Он идет на кухню, оставляя меня наедине с непогодой. И я стыжусь признаться самой себе, что этот дождь за окном оживляет в моей памяти совсем иную картину…

– Ты курица! Мокрая курица! – кричит Артём, плотно прижимая дверь веранды. Силы не равны, и мне, ослабевшей после погони, трудно преодолеть сопротивление.

Я беспомощно дергаю ручку. Дождь нещадно хлещет по спине, порывы ветра грозят обрушить покосившийся навес. Тонкая майка облепила тело, кожа от холода покрылась цыпками. Но все, что я могу, это выкрикивать проклятия, наблюдая в стекле его искривленную физиономию.

– Придурок! Урод! Пусти!

В тот раз я сильно простыла. И две недели не покидала пределы спальни. Виновник моего недуга не чувствовал вины! Время от времени он заглядывал, но вовсе не с целью извиниться.

– Вот же свезло тебе, а? – сокрушается Артём, глядя на мой разобранный портфель.

– Вот именно! – гнусавым голосом отвечаю я, – Из-за тебя я болею!

Одеяло сбилось в сторону, и, свесив ноги в шерстяных носках, я допиваю свой чай.

Братец задумчиво прохаживается по комнате, садится рядом. Я собираюсь возмутиться, прогнать его… Но успеваю лишь ахнуть! Секунда, и горячий, влажный рот прижимается к моему, в каком-то жадном, грубом поцелуе.