Наташа Апрелева - Посторонним В.

и тебя как впервые увижу – такой,

какой видишься разве что Богу:

развеявшей мнимое время,

уже – вне любви, вне меня, —

то хлопала себя по щекам, вариация на тему приведения в сознание, и повторяла растерянно: нет, это не мне, это не может быть мне. Наверное, все начало обрушаться как-то постепенно, исподволь, как незаметно наступают сумерки, которых не замечаешь сначала.

… в моем городе ночь. Ночь в моем городе продолжается уже несколько лет. Уже несколько лет я сижу у широко распахнутого окна, в кресле, продавленном по рельефу моего тела. В продавленном по рельефу моего тела кресле кроме меня умещаются две кошки, серая в полоску и ярко-рыжая с порванным ухом, иногда я задумываюсь, чем же они питаются, ведь кошкам нужна пища. Кошкам нужна пища, и они едят мой мозг, выбирая его мягкими лапками и шершавыми языками из глубоких глазниц и ушных раковин, нежно облизываясь и посматривая на меня глазами, светлеющими с каждым днем. С каждым днем я все менее и менее надеюсь увидеть человека, это редкий род экзорцистов, изгоняющего мрак из сердца и тьму из города, кажется, я даже не хочу этого, я давно привыкла, что

в моем городе ночь…

00.15

Великолепно завершился вечерок, ага. Точно день дураков. Просто даже не знаю, с чего начать.

По порядку будет как-то искусственно.

В общем, у нас сошел с ума Сосед – муж Соседки из 2-й квартиры, которая насчет любовника, абсолютного нуля и почитать книжек.

Да, натурально свихнулся – неожиданно для всех перерезал вчера в подъезде телефонные провода и эти вот штуковины от кабельного телевидения. При этом он был неестественно, душераздирающе спокоен – уверена, что учинять такие акции надо с дикими криками «всех отмудошу!» или, по крайней мере, со зверским выражением лица, тогда это будет называться: погорячился, вспылил. А вот если ты, дружелюбно улыбаясь и приветливо раскланиваясь с жильцами, отрубаешь им телефон и ТВ, это уже – шизофрения (как и было сказано).

После своего непонятного деяния Разрезатель принялся наносить визиты: звонил в двери («Дверь может выбрать сама. Человек – нет») и отрывисто сообщал: «Так. Провода обрезаны. Дальше – как хотите».

Мы выползали на лестничные клетки (прикольно рассматривать, кто в чем ходит дома, вот Одна Соседка Напротив вышла в халате с поясом фасончика «Мы, хозяйки семидесятых», а Вторая Соседка Напротив – в длинном платье и ярких бусах – рядами), Разрезатель неспешно закрылся в собственной квартире, попросив его не беспокоить.

А в это время у меня случайно гостил Ше. Он просто незаменим в каких-то критических ситуациях. Типа, автобус врезается в троллейбус, плюс они оба – в колонну велосипедистов, на земле четыре залитых кровью тела, синеватая нога в слетевшем тапочке неловко подвернута, и виден несвежий педикюр, толпа зевак, и ее взрезает спокойный, аккуратно причесанный мужчина с чемоданчиком и говорит специальным голосом: «Пропустите, я врач».

Это просто звездные Пишичитаевы минуты, мне даже и поржать-то неудобно. Он совершенно шикарно вышел к взволнованным женщинам, простым движением руки (Ленин на броневичке) призвал к тишине.

Наверное, это выглядело со стороны действительно эротично: он задавал короткие вопросы по существу, адекватно реагировал, мгновенно действовал: снял с шеи фонендоскоп и… нет, вру, позвонил в Волгателеком и на Кабельное ТВ, успокоил Ряды Бус: «Уверяю вас, я не допущу, чтобы был причинен какой-то вред», искрометно пошутил с Халатом: «Ха-ха-ха, а ведь буйнопомешанный – не всегда плохо!..» – в общем, «Остапа несло».

Я решила незаметно смыться домой и в тиши выпить чаю, электричество пока наличествовало, и жутко хотелось чаю, но Пишичитай немного недовольно затребовал меня обратно на лестницу, потому что я уменьшила его аудиторию ровно на треть.

Соседки дружно дымили, они курят, как лошади, переговариваясь возбужденно:

– В моей голове не укладывается, Ольга Юрьевна, чтобы взрослый, образованный человек, более того – отец дочери-подростка, так мог манкировать своими обязанностями воспитателя, гражданина, забыть об элементарных правилах приличия…

– Да чо уш там, Евгень Анатольна, он давно уж того… ну, то есть этого…

– Не затруднитесь ли пояснить свои слова, Ольга Юрьевна?

– Да дюзнулся, значит! Разъебись моя малина. Крыша поехала у этого пидараса.

– Не слишком ли вы резки в своих суждениях, Ольга Юрьевна?

– Эт-то мне еще и ебаного слова не скажи? Эт-ттот гандон, извиняюсь, в рот ему кило печенья, будет здесь через жопу с подскоком выебываться, а я его мудаком не назови?!

Ше был неотразим, теперь он соседский кумир и культовая личность: мужественно дождался ремонтных бригад, произвел теплую встречу и даже смычку города и села, нам все быстро починили, а что с соседом – убийцей-кабеля произошло – никто не знает. Может, действительно с ума сошел?

Завтра назначено собрание Жильцов Нашего Дома, надеюсь, что хоть петь хором не заставят…

01.00

Купила вчера «Чтец», Бернхарда Шлинка, понятно, немецкого автора.

Этого «Чтеца» все уже в девяносто пятом году прочитали нормальные люди, кто не был идиотом и смог это сделать хоть на одном языке, кроме великого и могучего. А я, разумеется, ждала перевода, дождалась, теперь вот радуюсь жизни.

Начинается там с яркого описания романа между мальчиком пятнадцати лет из семьи профессора и тридцатишестилетней вагоновожатой; все пытаюсь примерить себя на вагоновожатское место, ннне могу, черт его знает почему, обычно во все книжки скромно вставляю себя, чтобы интереснее ☺.

Далее по ходу действия выясняется, что вагоновожатая мало того, что не умела читать, так еще и служила во время войны в концлагере, проходит много лет, мальчик уже юрист и встречает ее в зале суда. Сложным образом обвинение строится на том, что женщина читала какие-то страшные приказы и выполняла их. Герой понимает, что это невозможно чисто технически, и мучается дилеммой – сказать—не сказать, объявить правосудию-не объявить о своем знании, вроде бы надо, но это пойдет вразрез с волей самой подсудимой. Советуется с отцом. Получает определенный ответ: нет. Не тебе решать, что лучше для взрослого человека.

Спросила Олафа, как он бы поступил в ситуации Героя. «Разумеется, все сказал бы в суде, – поводит Олаф уверенно плечами, – люди часто норовят сделать какую-нибудь глупость, себе во вред. Задача сильного человека – от этого их удержать».

Спросить В. у меня возможности нет. Думаю, каждый день принимая решения в пользу беспомощных людей, спящих медицинским сном, он в рамках обыденной жизни поостерегся бы это делать. Впрочем, не знаю.

Отношения между мужчиной и женщиной можно неромантично сравнить с двухколесным велосипедом – он находится в равновесии только двигаясь, только двигаясь. Отношения между мужчиной и женщиной можно чуть более романтично сравнить с побегами бамбука – если те не вырастают за ночь в человеческий рост, значит, они уже мертвы, безнадежно мертвы. Отношения между мужчиной и женщиной можно максимально романтично сравнить с фазами бледноликой луны, деликатно регулирующими бризы, приливы, отливы, тайные процессы в темных грушевидных матках и праздники рыжеволосых развратных ведьм, целующих так нежно. А можно ни с чем не сравнивать отношения между мужчиной и женщиной, милый, подозреваю, что ты уже возненавидел вот это самое словосочетание «отношения между мужчиной и женщиной», я более не употреблю его ни разу, только все-таки замечу, что отношения между мужчиной и женщиной должны развиваться – прогрессировать или регрессировать – безразлично, главное – замысловато меняться, иначе они с высоты собственного роста, включая пресловутые крылья любви, милый, рухнут на равнодушную твердь разбитой грунтовой дороги с выгоревшей на солнце жухлой травой или в обширную лужу, подобную пяти Великим американским озерам, среди которых точно есть Онтарио.

00.00

Опять свободными оказались только эти места, мои нелюбимые. Передала купюру и три монеты за проезд и села у окна, плотно и с трудом притиснув свои колени к коленям напротив, неприятно горячим. Колени напротив были велики, продолжались удивительно толстыми икрами, широкими лодыжками и отекшими ступнями, студенисто выпиравшими из узких туфель. На коленях размещался немалый живот.

Подняла глаза: полная, очень полная кудрявая молодая женщина, яростно втиснутая в нелепый, неумелой ручной работы сарафан, мощные плечи экс-метательницы молота, потное лицо, щеки подушками, нос и подбородок трудноопределимы, даже лоб кажется толстым, хотя вроде бы так быть не должно. Вспомнила, что как-то читала детектив, где маньяк расчленял тела своих жертв, тщательно взвешивая отрубленные молочные железы: самые тяжелые, по его наблюдениям, не превышали трех килограммов. Неполиткорректно подумала, что груди у кудрявой вытянули бы минимум на пять кило каждая, представила себе пять кило чего-нибудь, например сахара, – нет, все-таки не на пять.