– Мы в Среднем Поволжье, – растерянно пробормотала Ульяна.
23.30
Завтра договорились с Олафом ехать в больницу. Грубый Олаф сказал, что подождет меня в машине, потому что если поднимется, то сломает В. оставшуюся ногу и две руки.
Приезжали Ше с Алусиком, привезли кулич Алусикиного производства – высокий, красивый, затейливо украшенный цветными вензелями из крашеного пшена. Алусик рассказала мне, как женщина женщине, что их старшая дочь, одиннадцатиклассница Евгения, уже неделю живет у своего мальчика, учащегося ПТУ, или как сейчас модно говорить – колледжа, отказывается разговаривать с родителями вообще, а с отцом в частности, потому что отец в гневе засунул учащегося ПТУ головой в унитаз. Ше весь побагровел и каким-то фальцетом прокричал, что он запер бы мерзавку в комнате и не выпускал бы три недели, но разве кто его слушает? Разве кому в доме интересно его мнение? Что учащийся ПТУ – дебил, и это клинический диагноз, он отстает в развитии, не может связать двух слов и только мычит. И что если бы Алусик с таким же усердием, с каким роется в телефоне, ноутбуке и записной книжке Ше, занималась дочерью, одиннадцатиклассницей Евгенией, то такого вопиющего блядства никогда не произошло, и никакого дивана он никому не отдаст, это вообще опасное извращение – отдавать диван в чужую семью, и он не то что не отдаст, а… а… даже не знает, что!.. Но зато он, Ше, прекрасно знает другое, а именно, чем все это окончится – подростковыми беременностями, неврозами, анорексиями и заболеваниями, передаваемыми половым путем, а Алусик даже предохраняться свою дочь, одиннадцатиклассницу Евгению, не научила, потому что и сама не очень-то… Алусик на это «не очень-то» обиделась и дрожащим голосом предложила Ше заткнуть свой рот, потому что она, Алусик, слава богу, еще врач, да! «Ага, врач, – не унимался Ше, – а я-то думал, ты у нас хозяйка борделя». «А я-то думала, что ты у нас дурак! – проорала Алусик. – И теперь вижу, что не ошибалась!»
Такие абсолютно неблагочестивые беседы вели мои добрые знакомцы, Ше и его жена Алусик, родители одиннадцатиклассницы Евгении, мятежной подруги учащегося ПТУ.
Будучи хозяйкой дома, я изящно перевела беседу в другое русло: «Погоды-то какие стоят, а?» – неизбито воскликнула я с наигранным энтузиазмом.
«А которые дураки, – не желала униматься Алусик, – так те завсегда дураки, хоть им вьюга в апреле, хоть кол на голове теши!»
«Я вижу, вы настоятельно желаете обсудить мой интеллектуальный уровень? – Голос Ше срывался от злости уже на какой-то нечеловеческий сип. – Так, может быть, воспользуетесь своим глубинным умом и подождете хотя бы, пока мы покинем этот гостеприимный дом?»
«Так идемте же!!!» – Алусик вскочила, оттолкнув табуретку. Они уже были на «вы».
Поздно вечером Ше позвонил, принес официальные извинения за «безобразную сцену», я его успокоила, сказав, что согласно Штирлицовскому правилу запоминается нечто последнее, а после их безобидной перебранки нас посетили Цэ и подрались.
– Подрались? – обрадовался Ше. – Подрались? Расскажите!
– Н-ну, точнее, Цэ кинул в свою жену стаканом, не попал. Цэ просто просил ее не петь больше, а она пела.
– О господи, Вера. Как это: пела? Что, пришла, села и запела? – несказанно удивился Ше. Как будто здесь есть что-то необычное.
Многие наши гости приходят, садятся и поют. И ничего. Жена Цэ вот только немного переборщила. Конечно, ей следовало замолчать после второго-третьего мужниного замечания. Но она очень-очень хотела исполнить всю песню целиком, где-то нашла на Ю-тубе, что ли, формата «комические куплеты», поются на два голоса, мужской и женский. Жена Цэ так и пела, двумя голосами: «Уебище я, хорошая ты, мне так не хватает твоей доброты! – Хорошая я, уебище ты, мне так не хватает твоей красоты!.. Гори все огнем, ебись все конем, а мы непременно друг друга найдем!..» При этом она лицом изображала попеременно то мужчину, вытаращивая глаза и немного надувая щеки, то, очевидно, женщину – сладко улыбаясь и играя бровями.
Согласна, согласна, не очень-то подходящий репертуар для Светлого Христова Дня, ума не приложу, с чего это жену Цэ вообще повело на песнопения, но можно было бы и потерпеть, уверена, она и самостоятельно замолчала бы. Когда-нибудь.
Цэ был очень недоволен, и в результате мой стакан с райскими птичками, подарок тетки, полетел в жену Цэ, попал в стену, оказался разбит. Цэ пытался всунуть мне денег, типа за попорченное имущество, но я удачно напомнила ему, что он все-таки не в кабаке.
Жена Цэ после полета кружки присмирела, песен более не пела, стихла.
Зато три часа подряд скучливо рассказывала, как проходила техосмотр, уж лучше бы пела, подумала я.
00.25
В перерывах между домашними дружескими протуберанцами мы ездили в гости к тетке, это своего рода семейная традиция. Мама и тетка постятся, разговляются, все дела, и поочередно приглашают к себе на Пасху. В этом году была теткина очередь, что получилось не очень удачно – тетка была в состоянии войны с дядькой, и уже несколько дней они общались только записками и установили режим пользования кухней и санузлом. Сегодня тетка окопалась в спальне, где обнималась с кошкой Мотькой, а дядька – в гостиной, где обнимался с ноутбуком, смотря онлайн что-то спортивное.
Тетка громко жаловалась из своей комнаты, что дядька подворовывает ее еду из холодильника, третьего дня скушал грибы с картошкой и помидоры, а дядька в ответ не менее громко жаловался, что тетка крадет его сигареты из пачки, а он не нанимался в поставщики табака, и что перед смертью не надышишься.
Моя мама пыталась примирить воюющие стороны, осуществляя челночную дипломатию: сновала от дядьки к тетке, чем вызвала злобный дядьки выпад, он кричал, что мама – змея, и у него нет больше сестры. Он произносил: «сестре». Мои дети и дети кузена в это время молча схавали творожную пасху, сорока пальцами выгребая ее из деревянной формы. Ребенок Павлик с набитым ртом рассказывал, что наконец-то научился «нормально рисовать капли крови», а дочка кузена поделилась, что ей так надоел младший брат, что она планирует остаться жить в детском саду, с воспитательницей Оксаныванной и ее бойфрендом Джорджем.
Олаф помолчал и проникновенно сказал: «Кино и немцы». Иногда он очень банален.
01.00
Совсем поздно вечером позвонила тетка и основательно произнесла:
– Вера. Что я тебе скажу. Польские гости остановятся у тебя. Мы так решили.
В старших классах мне ужасно полюбилась одна рок-группа из города, который сейчас называют очень странным, слегка неприличным именем. Небритый брутальный певец, плотно прижимая к выразительному большому рту микрофон, рассказывал об опасностях прогулок в парке без дога, гороховых зернах и музыке, которая могла бы быть вечной. Все композиции я обожала, знала наизусть и распевала, как умела (плохо, но с сильным чувством). Одна-единственная песня мною не прослушивалась никогда, если я, понятно, была одна – в компаниях друзей переходного возраста невозможно скомандовать: раз-два-три, это дело перематываем. Одну-единственную песню я не слушаю никогда и сейчас, если вылавливаю ее случайно в эфирном мусоре.
Эта одна-единственная песня – очень известная, про пьяного врача, справку от пожарника и стекло, разламываемое в руках вместо шоколада. Наверное, я слишком хорошо представляла себе, как празднично звенит стеклянная плитка, как темно-красными ручейками рисуются на ладонях новые линии судьбы, а на запястьях – прячутся за густыми кляксами кольца десятилетий, но ведь шоколад обычно далее помещают в рот, вот какое может быть радикальное средство от кариеса и пародонтоза – изрезать стеклом не пальцы, как учил певец, а десны.
Десны и губы, пусть не улыбаются.
Не переживай, в моей правой руке чашка с чаем, там купается ломтик лимона и много сахару, в моей левой руке серебряный браслет, я сняла его и просто так наматываю на указательный палец, забавляюсь, ничего режущего, если не грохнуть, разумеется, о стол чашку, а я не грохну, такой мучительно грустный припев у этой самой одной-единственной песни, особенно когда знаешь, что это – просто самообман.
20 апреля
23.15
Ubi nil vales, ibi nil veils.[26]
Ужасный день, доктор. Ставлю безоговорочно на первое место хит-парад ужасных дней. Утром наорал Фединька, ему до сих пор не пришел ответ по электронной почте на какое-то важное письмо, а виновата оказалась неожиданно я. В раздражении швырнул мне на стол текст буклета по срубам, повелев «все переделать, чтобы ЭТО можно было бы как минимум читать».
Очень вкусно. Супер
Очень вкусно. Супер. Автор умничка большая, читать безумно интересно