– Джерри, ну давай для разнообразия поговорим как взрослые люди.
– Мы и говорим как взрослые.
– Джепетто был растением!
– Джепетто был живой, дышащей формой жизни, которая так же, как мы, нуждалась в воздухе, свете и воде. Кроме того, так уж вышло, что он был очень недешевым деревом бонсай, точно того же возраста, что и наши отношения. Ему было десять лет. Ровесник наших отношений. Понимаешь ли ты, каких трудов стоило его отыскать? Мне пришлось ехать за ним в Дерри!
Со стоном я выкарабкиваюсь из кресла-мешка, собираю тарелки и несу их на кухню, сразу и сердитая, и раззадоренная этой болтовней. Джерри идет за мной – хочет убедиться, что не задел меня всерьез. Обидеть он не хочет, но уже не может остановиться: наступает и отскакивает, как ветка, которой ворошат костер.
– На самом деле ты больше злишься на то, что пришлось ехать в Дерри к этому жулику, торговцу бонсаями, чем на то, что я его доконала. – Я соскребаю остатки еды с тарелок в мусорное ведро и ставлю их в раковину. У нас еще нет посудомойки, и это повод для большинства ссор.
– Ага! Значит, ты признаешь, что убила его?
Вскидываю руки: сдаюсь.
– Конечно, убила. И сделала бы это опять, будь у меня хоть полшанса.
Джерри хохочет.
Чтобы подчеркнуть чистосердечность признания, делаю пируэт.
– Понимаешь, я ревновала. Меня достало, что ты уделяешь ему столько внимания, а я чувствую себя третьей лишней. Поэтому, когда ты уехал на две недели, я все спланировала. Поставила его на подоконник, там, где солнца больше всего, и… забыла его поливать. – И, скрестив на груди руки, любуюсь, как Джерри складывается пополам от хохота. – Ну ладно, давай всерьез. Если разговор о Джепетто всего лишь дивертисмент к тому, что ты не готов к ребенку, то ради бога. Я могу подождать. Я просто открыла этот вопрос для обсуждения.
Он вытирает глаза и перестает улыбаться.
– Да хочу я ребенка! Не сомневайся. Я-то не сомневаюсь.
– Очень хорошо. Я готова.
– Ну, ты то и дело меняешь свои решения.
– Да, когда это касается того, какое надеть платье и какие выбрать консервированные помидоры – нарезанные кубиками или целые. И работы. И краски для стен, и плитки в ванную. Но детей это не касается.
– Собаку ты отослала назад уже через неделю.
– Она изгрызла мои любимые туфли.
– Ты меняешь работу каждые три месяца.
– Это называется временным трудоустройством. Я обязана. Если не уйду сама, меня заставят.
Он молчит, уголок рта подрагивает.
– Насчет этого – не передумаю, – говорю я, уже основательно беспокоясь, почему я, взрослая женщина, должна доказывать свою состоятельность – и кому? Собственному мужу! – Правду сказать, я и так прождала три месяца, прежде чем начать этот разговор. – Потому что он прав. Я и вправду постоянно передумываю. Почти любой шаг, влекущий за собой долгосрочные обязательства, вызывает у меня ужас. Исключение было только одно – решение выйти за Джерри. А вот когда подписывали контракт по ипотеке, я чуть с ума не сошла.
Он перехватывает меня и притягивает к себе. Я знаю, он вовсе не нарочно меня злит. Просто пытается убедиться в том, что я серьезно настроена, и делает это единственным способом, который наверняка не вызовет споров. Мы нежно целуемся, и я чувствую, что сейчас подходящий момент для решения. Переломный.
– Но! – произносит он между поцелуями.
Я рычу.
– Я по-прежнему считаю, что мы должны это доказать.
– Ни черта подобного я не должна. Я хочу ребенка.
Он смеется.
– Во-первых… – Он назидательно машет пальцем у меня под носом, так что я таращу глаза и, прижатая им к стойке, тщетно пытаюсь выскользнуть. – Во-первых, во имя Джепетто и нашего будущего суперотпрыска ты должна сделать одну вещь. Докажи, что в состоянии вырастить и не уморить какое-нибудь растение. Вот тогда, и только тогда мы сможем позволить себе ребенка.
– Джерри, – хохочу я, – по-моему, как раз это советуют тем, кого выписывают из психушки, если они хотят начать новые отношения!
– Да, нестабильным особам вроде тебя. Отличный совет. Во имя Джепетто.
– Почему ты так любишь театральные эффекты?
– А почему ты – нет? – Его губы дрожат от сдерживаемого смеха.
– Хорошо, – решительно говорю я, вступая в игру. – Я очень хочу ребенка и поэтому принимаю твое дурацкое пари и поднимаю ставку. Мы оба посадим семена и вырастим по растению в доказательство того, что готовы заботиться о ребенке. Я тебя еще удивлю.
– Жду не дождусь, – ухмыляется он. – Играем. Поехали!
– Мама, – шепчу я в трубку.
– Холли? Ты здорова? Что у тебя с голосом? Горло болит? Прислать тебе куриного супа с лапшой?
– Нет, горло в порядке, – говорю я и сразу же понимаю, от чего отказалась. – Но суп – идея отличная. Я звоню, потому что мы с Джерри затеяли одну вещь… ну, что-то вроде соревнования…
– Ну вы даете, – чувствуется, что мама улыбается.
– Скажи, какое растение из тех, что цветут, можно вырастить быстрее всего? – спрашиваю я, поглядывая, не слышит ли Джерри.
Мама в голос смеется.
Я мою стеклянную банку. Джерри еще не ушел на работу и наблюдает за мной, попивая кофе. Дно банки я устилаю ватой в два слоя, между слоями помещаю две лимские фасолины. Наливаю воды – ровно столько, чтобы вата промокла.
Джерри покатывается от смеха.
– Ты серьезно? Это так ты собираешься растить цветы? Я уже сомневаюсь, знаешь ли ты, как делают детей!
– Вот увидишь. – Я торжественно водружаю банку на подоконник. – Моя хорошенькая фасоль расцветет там, где погиб Джепетто.
Джерри хватается за сердце, будто пронзенный пулей.
– Надеюсь, корова, которую ты за эти волшебные бобы отдала, того стоила!
– Я уже выигрываю. А что сделал ты?
– Я поражен, как резво ты рванула со старта. А некоторым нужно еще купить землю и семена. И хотя я ничего пока не посадил, я все равно выигрываю, потому что ты только и сделала, что положила фасоль в мокрую вату. – И он хохочет.
– Ничего, я так хочу быть матерью, что выращу эту фасоль на одном чистом энтузиазме, – говорю я, и мне нравится, как это звучат. Я хочу быть матерью! Джерри прав, услышать от меня столь определенные речи удается нечасто, и как это увлекательно, быть человеком, который в кои-то веки знает, чего он хочет! Ко всему прочему я упряма и в споре часто отстаиваю свои аргументы независимо от того, верю в них или нет. Но только не в этом случае.
Через два дня, спустившись утром на кухню, сквозь стекло замечаю, что одна из фасолин выпустила крошечный корешок. Хватаю банку и бегу в спальню. Прыгаю на кровать, бужу Джерри, тормошу его и скачу, торжествующе держа над головой прорастающую фасолину.
Он трет глаза кулаками и сердито смотрит на банку.
– Не может такого быть, какого черта она растет в вате? Ты, наверно, смухлевала?
– Нет! Все честно! Я просто ее поливала.
Джерри не любит проигрывать. Вечером он приносит пакет подсолнечных семян. Но купить горшок и землю он забыл.
На четвертый день, когда он наконец сажает свои семена, мой фасолевый корешок пустил тоненькие ниточки-отростки.
Джерри с будущими подсолнухами разговаривает. Читает им книги, рассказывает анекдоты. Ведет с ними насыщенные беседы, а я слушаю и смеюсь. Проходит два дня, и если семена Джерри еще под землей, то мои фасолины уже дали бледно-зелененькие ростки. Джерри переставляет свое растение к креслам-мешкам, и они с подсолнухом играют в компьютерные игры, перед горшком – отдельный джойстик.
Однажды утром в туалете я обнаруживаю на крышке унитаза горшок, перед которым лежит раскрытый порножурнал.
После десяти дней этого маскарада я призываю его сдаться.
– Ну, согласись: я выиграла.
Мои фасолины дали ростки, которые уже разветвились, вокруг центрального корня – целая сеть мелких, и крепкий стволик уверенно возвышается над ватной почвой.
Но, конечно, Джерри ни за что не сдастся.
На следующее утро он встает раньше меня и спускается на кухню сварить кофе. Случай небывалый – муж явно что-то затевает. И конечно же, снизу раздается вопль, да такой, будто нас обворовали. Я слетаю с кровати, спотыкаясь, лечу вниз и обнаруживаю, что он в трусах выплясывает с горшком в руках, из которого торчит полуметровый росток.
– Чудо, чудо! – выкатив от изумления глаза, кричит он.
– Ты мошенник.
– Вырос! Вырос! – протанцовывает он вслед за мной на кухню и с укором тычет в меня пальцем. – Ты думала, что можешь нас закопать, ты не знала, что мы – семена!