– Как у тебя с Гэбриелом? Ты ему уже рассказала?
– С ним у меня все прекрасно, еще не говорила с ним, но обязательно расскажу. – От одной мысли об этом у меня мурашки по коже. – И почему это у меня такой мандраж?
– Потому что… – Киара вздыхает. – Потому что ты не хочешь, чтобы он сказал «нет».
Слова ее меня поражают, потому что все так и есть.
Шлем на голову, забрало опустить. Я седлаю свой велик и готова сбежать – не из магазина, а из собственной головы.
Велосипед я освоила после смерти Джерри. Прежде я едва затаскивала себя в спортзал, хотя в юности без физической нагрузки запросто обходилась. Теперь я подсела на тренировки. Они мне необходимы. Они не помогают мне думать, они помогают перестать думать. Все, что помогает изгнать мысли, – для меня желанный подарок. Стремление к максимальной нагрузке освобождает, как ничто другое. Движение – это свобода. Даже если ездишь в одно и то же место, можно каждый раз выбрать новый маршрут. Когда нужно поспеть вовремя, не торчишь в пробках. И вообще поездка твоя не зависит ни от кого, кроме тебя самой, ты – автор своей судьбы. Рассматриваешь памятники и улицы, которые раньше, из машины, не замечала. Вдруг видишь, как в зависимости от времени дня падает свет на здания, подчеркивая то кладку, то каменный завиток. Я открыта и внимательна, чувствую ветер в волосах, дождь и солнце на коже. Такой способ передвижения помогает примечать детали, и сознание тоже в движении, оно не держит меня в темнице повторяющихся мыслей.
Ощущение свободы.
Во мне теперь столько всего понамешано, что Джерри бы не узнал. Я теперь старше его. Я изучила то, чего он не знал и уже никогда не узнает. Да, именно мелочи привлекают меня в моих поездках по городу. Джерри никогда не слышал модного словечка «гозлодный» [2], которое означает «злой от голода». Каждый раз, когда я слышу его, я думаю о Джерри – уж он-то точно предпочитал полный желудок пустому. И конечно, ему бы понравились все эти новые штучки. Новые телефоны. Новые технологии. Новые политические лидеры, новые войны. Крупончик – гибрид пончика и круассана. Новые эпизоды «Звездных войн». Победа его любимой футбольной команды в Кубке Англии. Когда Джерри не стало, я жадно интересовалась всем, что он любил, особенно в первые годы после его смерти. По сути, это была еще одна попытка с ним связаться, я действовала как посредник между жизнью и смертью. Теперь я так больше не делаю.
Я пережила моего мужа и даже переросла его. Прелесть и красота долгосрочных отношений в том, что двое идут по дороге, изменяются, сворачивают с маршрута – рука об руку, рядом, под одной крышей. Чаще всего эти перемены и отклонения почти незаметны, а ты подсознательно все время приноравливаешься к неуклонному, но постоянному внутреннему движению человека, с которым так тесно связан; как будто два оборотня борются, чтобы слиться воедино, на радость или на горе. Оставайся такой, как есть, пока он меняется, – или сама меняйся вместе с ним. Вдохновляй его, чтобы подтолкнуть в нужном тебе направлении, но осторожно: тяни, толкай, лепи, отрывай, поощряй лаской, подкармливай. Не торопись. Жди.
Будь Джерри жив, он, наверно, приспособился бы, принял сердцем и разумом ту женщину, которой я стала. Но я-то в последние семь лет росла и менялась без того, чтобы под кого-то подстраиваться. Если бы Джерри сейчас, семь лет спустя, вернулся и познакомился со мной нынешней, он бы меня не признал. А возможно, и не полюбил. Мало того, я даже не знаю, хватило бы у нынешней Холли терпения его выносить. Но как бы я ни нравилась себе сейчас, я буду вечно жалеть, что Джерри не узнает меня такой.
На следующий день мы с Гэбриелом сидим в уличном кафе. Потеплело, майское солнце пригревает, но мы все же кутаемся в пледы.
– Что вчера произошло?
– Аву исключили из школы на два дня.
– За что?
– Курила на школьной территории. Еще одно нарушение – и выгонят совсем.
– Надеюсь, это ее приструнит. У меня самые страшные проблемы в школе были из-за того, что мы с Джерри на территории целовались, – с улыбкой говорю я.
Он отвечает мне пристальным взглядом. Вообще обычно он не против, что я упоминаю Джерри, так что, наверно, у меня паранойя.
– Ты была хорошей девочкой, – помолчав, произносит он.
– Да. А ты каким в школе был – как Ава?
– Увы, да. Конечно, я надеялся, что она что-то от меня унаследует, но не в этой же части! – Он устало потирает бороду. – По крайней мере, теперь она окончательно переезжает ко мне.
– Хм! – с сомнением роняю я и тут же об этом жалею.
– Что ты хочешь сказать?
Сомнение у меня вызывает время, выбранное Авой для переезда. Она знать не хотела отца, пока не влипла в неприятности. И чем больше теперь ссорится с матерью и отчимом, тем чаще Гэбриел обнаруживает ее на своем пороге. И он с ней мягче, чем мать и отчим. Просто жаждет ее приручить, вернуться в ее жизнь.
– Просто я не хочу, чтобы она эксплуатировала твою доброту, вот и все.
– Как это понимать? – вспыхивает он.
– Так, как… есть. Не кипятись.
Переждав немного, я меняю тему:
– Послушай, ты заметил, что я в последнее время рассеянна. Я знаю, и мне нужно с тобой это обсудить.
Гэбриел поворачивается ко мне, весь внимание.
– Клуб «P. S. Я люблю тебя», – говорит он.
– Так ты знал?
– Ты сама не своя с той минуты, как увидела эту карточку. Черт же дернул меня распечатать конверт!
Я глубоко вздыхаю. Из-за его настроения моя задача усложняется.
– Ну, и ты выяснила, что это за клуб? – подгоняет он.
– Да. Это и правда клуб. В нем четыре смертельно больных человека. То, что я рассказала тогда в этом подкасте про письма Джерри, дало им надежду, и они решили тоже написать письма своим близким – свои собственные «P. S. Я люблю тебя».
– Но это же какой-то тупой бред, да?
Я вспыхиваю. Ответный удар за комментарий про Аву.
– Я с ними встретилась.
Он наклоняется ко мне с таким напором, что я даже пугаюсь.
– Когда?
– Пару недель назад.
– Спасибо, что поделилась.
– Делюсь сейчас. Мне надо было сначала самой все обдумать. И потом, я боялась, что ты как раз так и отреагируешь.
– Я реагирую так именно потому, что ты мне сразу не рассказала.
Так, мы ходим по кругу.
– Они хотят, чтобы я помогла им с письмами. Направила их.
Он впивается в меня взглядом. Глаза голубые, холодные. Я выдерживаю этот натиск.
– Я хотела спросить тебя, как ты отнесешься к тому, если я за это возьмусь. Но, похоже, ответ я знаю.
Он ставит кофейную чашку на стол, откидывается на спинку стула.
– Я как считал, что подкаст – это плохая идея, так и продолжаю думать.
Похоже, он готов уйти.
– Ты торопишься? Мы не можем об этом поговорить? Послушай, давай обсудим. Я же вижу, ты сердишься, так расскажи мне, почему это, по-твоему, плохая идея.
– Потому что ты не для того ушла вперед, чтобы вернуться! Рядом с умирающими людьми тебя отбросит в те времена, когда – сама же об этом рассказывала – с трудом вставала с постели. Так отчаянно плохо тебе было.
Я киваю. Я очень хорошо понимаю, о чем речь, но меня настораживает, что он злится. Наверно, это и вправду сложно, когда человек, которого ты знаешь, вступает в деятельный контакт со своим прошлым «я». Мы вместе уже два года, и наша жизнь в эти годы изрядно изменилась. Обстоятельства то и дело складывались так, чтобы дать нам повод расстаться, и все-таки мы возвращались друг к другу, чтобы попробовать еще раз. Моя сердечная боль, мое горе, его осознанное, предписанное себе самому одиночество, наши страхи и проблемы с доверием. Мы прошли через это и преодолеваем проблемы по-прежнему день за днем. Съехаться – идея, которую оба мы отвергали. Он – потому что, обжегшись, не хотел еще когда-нибудь жить с женщиной, я – потому что думала, что никогда не полюблю другого мужчину так же, как Джерри.
– Последнее время ты так и крадешься, словно видишь перед собой кого-то еще. Я понял, что дело неладно. Холли, ты должна была мне рассказать.
– Ничего я не крадусь, – обижаюсь я. – К тому же если ты так против, я не стану им помогать!
– Ну нет, не взваливай это на меня! – говорит он и достает деньги, чтобы рассчитаться. – Подкаст ты сделала по настоянию Киары, отказываться от помощи клубу из-за меня ты не будешь. Возьми ответственность на себя, Холли.
Он бросает деньги на стол и уходит.
Крутя педали по дороге домой, я чувствую, что легче не стало. Наоборот. Отказав клубу в помощи, я должна бы избавиться от постоянных гнетущих мыслей о нем. Но что-то я сомневаюсь, что в ближайший год перестану думать о Джой, Берте, Поле и Джинике. Что не захочу узнать, что они поделывают, как себя чувствуют. И Джуэл, конечно. Наступит ли Джиника еще раз на горло своей гордости, попросит ли кого-нибудь написать за нее письмо? Не знаю.