– Наконец, – нервно смеюсь я.
– С тех самых пор, как в прошлом году я стала делать этот подкаст, я постоянно донимала сестру просьбами поучаствовать. Я так рада, что ты согласилась! – Она берет меня за руку и держит, не отпускает. – Твоя история глубоко повлияла на мою жизнь. Я уверена, что нашим слушателям рассказ о твоих испытаниях пойдет на пользу.
– Спасибо. Хотелось бы надеяться.
Замечаю, что шпаргалка в руке дрожит, и высвобождаюсь из Киариной ладони, чтобы придержать листок.
– Тема у нас сегодня совсем не простая… – продолжает сестра. – Мы так любим жизнь и так сосредоточены на том, чтобы устроить ее получше, что беседовать о смерти неловко, таких разговоров избегают. И я даже не представляю себе человека, который больше бы подходил для той задачи, которая сегодня стоит перед нами. Холли, пожалуйста, расскажи, что с тобой случилось.
Я прочищаю горло.
– Семь лет назад рак забрал у меня моего мужа Джерри. У него была опухоль мозга. Ему было тридцать лет.
Сколько бы раз я это ни повторяла, горло все равно перехватывает. Эта часть истории еще не отболела, еще горит во мне, выжигая изнутри. Я бросаю быстрый взгляд на Шэрон. Она драматически закатывает глаза и зевает. Поневоле улыбаюсь. Я справлюсь.
– Мы собрались, чтобы поговорить о горе. Что вам сказать? Я не одна такая, смерть касается всех, и многие из вас знают, что переживание утраты – долгий путь. Ты не способен контролировать горе. Наоборот, кажется, что большую часть времени оно владеет тобой. Взять под контроль можно только то, как ты с ним справляешься.
– Ты говоришь, что не одна такая, – вступает Киара, – но ведь личный опыт уникален, и мы можем учиться друг у друга. Любая потеря тяжела. Но как ты думаешь: не пришлось ли тебе труднее из-за того, что вы с Джерри выросли вместе? Где Холли – там и Джерри, с детства это помню…
Кивнув, я рассказываю нашу с Джерри историю. Чтобы не сбиться, на публику не смотрю, говорю будто сама с собой – в точности так, как репетировала дома под душем.
– Мы познакомились в школе, мне тогда было четырнадцать. Тогда и начались «Джерри и Холли». Я стала его девушкой. Потом женой. Мы росли, взрослели бок о бок. В двадцать девять я его потеряла и стала вдовой Джерри. Я не просто утратила с ним какую-то часть себя. Я чувствовала, что полностью исчезла. Не понимала, кто я. Восстанавливаться пришлось с нуля.
Некоторые кивают. Они знают, о чем я. Впрочем, это всем известно, а если и нет – ждать недолго.
– Ка-ка! – раздается голос из коляски, а за ним – хихиканье. Шэрон, шикнув, лезет в огромную торбу и достает оттуда рисовый хлебец с клубнично-йогуртовой глазурью. Хлебец исчезает в коляске. Квохтанье стихает.
– И как ты восстанавливалась? – спрашивает Киара.
Странно рассказывать сестре о том, что она и так видела своими глазами, поэтому обращаюсь к аудитории, к людям, которых тогда рядом не было. И, глядя в их лица, чувствую, как внутри меня будто щелкает переключатель. Дело вовсе не во мне. Это все Джерри. Он сделал нечто особенное, и я буду говорить от его имени с людьми, жаждущими это узнать.
– Мне помог Джерри. Перед смертью он придумал секретный план.
– Та-дам! – провозглашает Киара, и по залу пробегает смех.
Я улыбаюсь, глядя на оживившиеся лица. И волнуюсь: первый год после его смерти был и правда исключительным, пусть даже за минувшее время его значение и поистерлось в памяти.
– Он оставил мне десять писем, чтобы я распечатывала по одному каждый месяц после его ухода. И каждое письмо заканчивалось словами: «P. S. Я люблю тебя».
Видно, что люди тронуты, поражены. Они кивают друг другу, переглядываются, перешептываются. Тишина нарушена. И тут раздается плач младшего сына Шэрон. Задумчиво глядя перед собой, постукивая пальцем по пустышке, она укачивает малыша.
Киара говорит в микрофон, перекрывая кряхтение младенца:
– Когда я просила тебя поучаствовать в подкасте, ты особенно настаивала на том, чтобы не говорить о болезни Джерри. Ты хотела рассказать о том даре, который он тебе оставил.
Я киваю:
– Да, я не хочу говорить о раке, о том, через что Джерри пришлось пройти. Вот мой совет, если он для вас уместен: постарайтесь не концентрироваться на тьме. Ее и без того хватает. Мне бы хотелось поговорить о надежде.
Киара с гордостью смотрит на меня сияющими глазами. Мама стискивает руки.
– Мне важно рассказать вам о даре, который мне достался. Даре найти себя, которым я обязана потере. И мне не стыдно признаться, что смерть Джерри меня сломала. Но его письма помогли мне обрести себя снова. После его смерти мне открылась та часть моей личности, о которой я прежде и не подозревала. – Слова захлестывают меня, я не в силах остановиться. Надо, чтобы люди меня поняли. Сиди я семь лет назад в этом зале, мне бы точно надо было это услышать. – Понимаете, я нашла вдруг в себе новую, удивительную силу – на самом дне, в мрачном, пустынном уголке души, но нашла! Увы, но именно так мы обретаем сокровища, что поддерживают в нас жизнь. Роясь, копаясь в темноте и грязи, мы наконец наталкиваемся на что-то значимое и надежное. Так я узнала, что каменное дно может стать трамплином.
Ведомая восторженной Киарой, аудитория аплодирует.
Плач младенца Шэрон перерастает в визг – до того пронзительный, будто ребенку ногу отпиливают. Тот братец, что в коляске, бросает в него недоеденный хлебец. Шэрон встает и, извинившись взглядом, одной рукой толкает громоздкую двойную коляску по проходу меж стульями, другой прижимает к себе орущего малыша. Двое старших остаются с моей мамой. Неуклюже маневрируя на пути к двери, Шэрон налетает на стул, цепляется за ремни и ручки чужих сумок, выставленных в проход, бормочет «прошу прощения».
Киара молча ждет, когда она выйдет.
Шэрон толкает коляской дверь, пытаясь ее открыть. Мэтью, муж Киары, вскакивает придержать створку, но двойная коляска слишком широка, не входит в проем. Шэрон в панике раз за разом ударяет ею о косяк. Ребенок вопит, коляска грохочет, и Мэтью просит Шэрон подождать, пока он откроет вторую створку. Шэрон с несчастным лицом оборачивается к нам. Я, передразнивая ее, закатываю глаза и зеваю. Она благодарно улыбается и наконец выходит.
– Эту часть мы потом вырежем, – шутит Киара. – Холли, помимо писем от Джерри, ты как-нибудь еще ощущала его присутствие?
– Хочешь спросить, видела ли я его призрак?
Кое-то смеется, а кто-то ждет утвердительного ответа.
– Я об энергии, – поясняет Киара. – Ну, ты понимаешь.
Я делаю паузу, чтобы подумать, вспомнить то ощущение.
– Смерть, как это ни странно, да… ты ее физически чувствуешь – как будто с тобой в комнате другой человек. Бреши, что остаются после ухода близких, их отсутствие – почти зримы. Порой Джерри казался мне более живым, чем те, кто был рядом. – Я мысленно возвращаюсь к тем одиноким дням и ночам, когда металась между реальностью и воображением. – Да, воспоминания могут быть удивительно мощными, убедительными. Погрузиться в них было благом, спасением. В воспоминаниях он возвращался ко мне. Но будьте осторожны. Воспоминания могут стать и тюрьмой. Я так благодарна Джерри, что он оставил мне письма. Так он вытянул меня из всех этих черных дыр. В письмах он говорил со мной как живой, и у нас появлялись новые, общие, воспоминания.
– А сейчас? Семь лет спустя? Джерри все еще рядом?
Я молчу. Застыла, глядя на нее, как кролик под светом автомобильных фар. Растерялась. Не могу найти слов. Рядом?
– Я уверена, что Джерри всегда будет частью тебя, – чувствуя мое состояние, мягко произносит Киара. – Он всегда будет с тобой, – продолжает она, как будто бы я забыла, а она мне напоминает.
Пыль к пыли, прах к праху. Рассыпанные, развеянные частицы материи витают вокруг меня.
– Безусловно, – натянуто улыбаюсь я. – Джерри всегда со мной.
Тело умирает, душа – дух – остается. В первый год после смерти Джерри бывали дни, когда мне чудилось: энергия Джерри – во мне, формирует меня, делает сильнее, превращает в крепость. Тогда я была способна на все и совершенно неуязвима. Но порой, ощущая эту его энергию, я рассыпалась на миллион осколков. Это было напоминание о потере. Я не могла. Не желала. Вселенная забрала у меня лучшую часть жизни, и я боялась, что она отнимет и остальное. Теперь я понимаю, что те дни были драгоценны, потому что сейчас, семь лет спустя, я совсем не чувствую Джерри рядом.
Увязнув во лжи, которую только что вымолвила, я гадаю, прозвучала ли она так пусто и гулко, как слышится мне. Между тем дело идет к концу. Киара предлагает слушателям задать вопросы, и я слегка расслабляюсь в надежде, что осталось совсем немного. Третий ряд, пятое место, комкает в руке платок, тушь размазалась.