Сесилия Ахерн - Postscript

Он открывает двери автобуса, и я встаю в очередь, чтобы войти. Откровенно разглядываю его, пока люди бросают в кассу свои монетки, вставляют проездные билеты, проходят внутрь. Он коротко кивает тем, кто с ним здоровается, спокойно, сдержанно. Совсем не похож на человека, о котором рассказывала его дочь. Ничуть не надменный капитан корабля, а усталый тихий штурман с покрасневшими глазами. Я сажусь так, чтобы его видеть, и всю дорогу наблюдаю за ним. От Меррион-сквер до О’Коннелл-стрит он перестраивается с полосы на полосу, взмахом высунутой в окно руки благодаря тех, кто его пропускает. Выдержанный, спокойный, осторожный, ровно ведет автобус по центру города сквозь бойкое движение субботнего утра. Еще восемь минут до Паркгейт-стрит, десять минут до деревни Чейплизод. Смотрю то в окно, на виды, то на отца Джиники, и снова в окно, с одинаковым интересом на то и другое. Семь минут до торгового центра Лиффи-валлей, где большинство пассажиров выходит. Десять минут до Лукан-виллидж, еще двенадцать до Ривер-форест, где я остаюсь в автобусе одна.

Повернув голову, он через плечо говорит мне: «Это конечная».

– Ой. – Я оглядываюсь. – А вы поедете назад в центр?

– Только через двадцать минут.

Встаю и подхожу ближе. На удостоверении с фотографией имя: Байова Адебайо. Вокруг руля – фотографии и всякие штуки. Распятия, иконки. Судя по фотографиям, детей у него четверо. Одна из них – Джиника. Школьный снимок, серая форма, красный галстук, сияющая белозубая улыбка, ямочки на щеках, глаза – блестящие, как каштаны, взгляд шкодливый и живой.

Улыбаюсь, глядя на нее.

– Что, пропустили свою остановку? – спрашивает он.

– Да нет. Я просто наслаждалась поездкой.

Он глядит на меня со сдержанным любопытством. Наверное, я кажусь ему чудачкой, но в общем-то ему все равно.

– Хорошо. Я отправлюсь через двадцать минут.

Дергает за рычаг, и дверь открывается.

Выхожу, осматриваюсь. Дверь за мной немедля захлопывается. Делаю несколько шагов к остановке, сажусь на скамейку. Он выбирается из кабины с пластиковым пакетом в руке, идет по салону к заднему сиденью, усаживается там и ест свои сэндвичи, запивая чем-то горячим из термоса. Замечает меня, как я сижу на остановке, и, не задерживаясь взглядом, возвращается к своим сэндвичам.

Двадцать минут спустя по проходу между сиденьями возвращается к двери, открывает ее, соскакивает на землю, закрывает дверь снаружи, комкает пакет в руке и отправляет его в мусорный ящик. Разминается, подтягивает брюки повыше на небольшой округлый животик, открывает дверь. Входит в автобус, немедленно закрывает дверь и занимает водительское место. Когда все готово, открывает, и тут вхожу я. Он кивает мне, но ни слова не произносит, его не касается, что я тут делаю, его это не интересует, а если интересует, то он этого не показывает. Сажусь на то же место. Встаю на конечной, на Меррион-сквер, пропускаю пассажиров на выход и бреду к окошку в кабине водителя.

– Что, еще раз прокатитесь? – спрашивает он, в усталых глазах усмешка, на губах намек на улыбку.

– Нет, – на этот раз я готова к ответу. – Я подруга вашей дочери Джиники.

Улыбка не исчезает, но словно бы замерзает у него на лице, что в общем-то одно и то же.

– Она чудесный человек, стойкий и мужественный, она многому меня научила. Вы должны ею гордиться.

И это все, что у меня хватило духу сказать. Да большего и не надо. Потому что он вправе знать. Нет, больше того: он должен знать. Лучше знать, пока дочка еще жива и дышит одним с ним воздухом, что она чудесная, стойкая и что люди берут с нее пример. Недостаточно узнать об этом потом от других, и мало – после понять это самому. Я поспешно выхожу из автобуса, чтобы он не успел закричать или позвать меня, чтобы мы не вступили в контакт ближе, чем мне хочется. Хватит и этого, думаю я. Надеюсь, что хватит.

Время уже обеденное, и, вдохновленная успехом своей поездки с отцом Джиники, я иду пружинящим шагом, нацелившись выполнить свое следующее задание. В сумке, плотно прижатой к боку, у меня тщательно оберегаемый конверт с наличностью, любовно составленный список, что нужно купить, и еще огромное желание продолжить очистку, за ушко да на солнышко, темных уголков моего хрупкого разума. Недопустимо, чтобы тучи сгустились, они должны проплывать мимо, как вчерашние облачка, которые я наблюдала в своем окне. Сегодня первое воскресенье июня, и моя задача – приступить к покупке рождественских подарков для Джой.

У Джой трое сыновей: Конор, Роберт и Джереми. Конор женат на Элейн, и у них двое детей, Элла и Люк. Роберт женат на Грейн, и у них четверо малышей, близнецы Натан и Этан, Лили-Сью и Ноа. У Джереми от первой жены, Софи, мальчик Макс, а вторая его жена, Изабелла, еще только ждет ребенка.

Еще у Джой три сестры и брат: Оливия, Шарлотт, Эмили и Патрик. Сестры замужем, брат разведен. Но Джой дружит со всеми. В совокупности у них одиннадцать детей, пятеро из которых уже имеют своих. Кроме того, у Джой две свояченицы и один свояк, все тоже с детьми, так что она считается теткой еще восьми племянникам и племянницам. Четверо из племянников и племянниц имеют в сумме семь детей. И потом, есть еще Джо, ее надежная опора, и две ее ближайшие подруги, Анна-Лиза и Мари.

Все эти имена фигурируют в рождественском списке Джой, и против каждого – причитающийся человеку подарок. Она попросила об этом меня, представительницу клуба «P. S. Я люблю тебя», а не своих детей, не невесток и не дорогих подружек, потому что хочет, чтобы жизнь шла своим чередом, не сбивалась с шага, даже если приняла оборот, никем не желанный. Она хочет всех охватить своей любовью; каждый, кто дорог ей, получит свой прощальный подарок.

Что до меня, то, следуя списку Джой, я забываю свои печали. Покупать подарки по ее выбору и согласно ее бюджету, ставить галочки у каждого имени и вычеркивать предмет за предметом оказалось очень увлекательно. Я занята. У меня есть цель, и достойная: выполнить желание Джой.

Вернувшись домой, сажусь на пол в гостиной и раскладываю вокруг подарки. Теперь я буду их оборачивать праздничной бумагой. Вообще говоря, я это занятие терпеть не могу, и на Рождество всегда поручаю его магазинным отделам упаковки. Но сейчас не Рождество, и это моя обязанность. Шурша и завязывая, я очень стараюсь, больше, чем когда-либо, и уголки у меня выходят аккуратные, и двусторонний скотч нигде не заметен.

В семь возвращается Дениз и приводит с собой Шэрон. Я не слишком-то рада, что они нарушили мое уединение. Шэрон пусть и моя подруга, явилась без разрешения. Я так привыкла к одиночеству, что полюбила его. Даже когда мы почти что жили с Гэбриелом, то, что у нас раздельные дома, давало возможность отдышаться, хотя мы и рядом умели существовать по отдельности.

– Что, рождественские подарки упаковываешь? – стоя в дверях, спрашивает меня Шэрон.

– Да, для Джой, – удерживаюсь я от резкости.

– Ладно. Не буду тебе мешать. Я на кухню, к Дениз. – И исчезает, явно уловив мое настроение. Чуть позже слышу музыку. Сначала струнные, а потом вступает Нэт Кинг Коул, проникновенным бархатным баритоном исполняет «Рождественскую песнь». Источник музыкального сопровождения – телефон Шэрон. Она ставит рядом со мной бокал красного вина и мисочку с чипсами, подмигивает и удаляется, прикрыв за собой дверь.

К каждому подарку прилагается открытка: Конору, Роберту, Джереми… В общем, всем, кто в списке, со словами: «P. S. Я люблю тебя». Все упакованное я укладываю в три стандартные картонные коробки, прикрепив к ним наклейку «Гирлянды на Рождество». План состоит в том, что мы поставим их на чердак, и Джо найдет их, когда станет украшать дом к празднику.

Я сказала Гэбриелу, что моя жизнь вернется в свое обычное русло, что я сумею справиться с тем, чтобы отделить себя от жизни этих людей, сразу, как только выполню свои обязательства. Но он оказался прав: я не сумела. Не прав он был, впрочем, в том, что считал это опытом отрицательным. Но это не так. Это не то, чего следует избегать. Это теперь моя жизнь. Вчера я пала духом, сломалась, но сегодня я другая. Я учусь на своих ошибках и сегодня сложила себя в нечто цельное.

Поскольку от работы отлынивать дальше невозможно, а я после своего великого прозрения, случившегося неделю назад, полна сил и энтузиазма, решаю начинать день пораньше. Сейчас семь утра, суббота, и я положительно заряжена на следующее рандеву с Полом. Я жду его на просторной пустой стоянке торгового комплекса, по адресу, который он мне дал. Понятия не имею, зачем я здесь. Пол сам рождает свои идеи, без моей помощи. Моя роль – всего лишь держать камеру, не больше. Интересно, могу ли я внести вклад посерьезнее, если, конечно, он мне позволит.