И положил трубку.

«Да уж, какая есть», — мысленно ответила ему.

На следующий день я улетела в Сирию.

Командировка прошла спокойно, я провела несколько восхитительно сложных операций, пообщалась с коллегами и с чувством полного профессионального удовлетворения вернулась домой спустя несколько дней. Вот только на душе у меня было … нехорошо. Вернее, стало нехорошо, как только я выла из самолета и увидела, как моих попутчиков встречают родные. Меня никто не встречал. Наверное, раньше я просто не обращала на это внимания. А сейчас мучительно захотелось, чтобы Рокотов стоял там, в аэропорту, и ждал меня вместе с остальными.

«Вяземская, — мысленно приказала сама себе, — прекрати распускать нюни! Прими уже как данность, вы расстались. Теперь каждый сам по себе: ты здесь, он где-то там».

На самом деле, я не сердилась на Егора. Я его прекрасно понимала. Одно дело легкий, ничего не обязывающий роман. И совсем другое, строить серьезные отношения с женщиной, которая выбрала такую, прямо скажем, неженскую профессию. Егор никогда не будет ведомым, он лидер, он мужчина, он воин. Место женщины всегда за его спиной. Готова ли я к такому? И впервые в жизни я должна была признать, что могу допустить подобное положение вещей. Могу отказаться от командировок, работать только в Москве, каждый вечер, возвращаясь домой. Я могу жить «мирной» жизнью нормальной женщины. Жаль только, что Рокотов ничего этого мне не предложил. Только сообщил, что так жить он не сможет и все. Ты налево, я направо, вот и до свидания. Возможно, мне надо было вести себя как-то по-другому? Поговорить? Спросить? Предложить?

Ага, вот так прямо: «женись на мне, пожалуйста». Представила себе эту сцену, и стало… горько. Может, ему совершенно ничего такого не надо. Был интерес, а потом прошел. И у меня пройдет.

Я по дороге домой дала себе слово, что начну новую жизнь. Но куда девать старую?

Утром следующего дня я, помня о своем намерении начать жизнь заново, я встала пораньше, и решилась на зарядку. Помахала руками-ногами, плюнула и пошла варить кофе. Времени было немного, дед еще вечером позвонил и велел чуть свет явиться на работу. Есть не хотелось от слова совершенно. Налила себе кофе в чашку, привычным жестом потянулась пачке сигарет и поняла, что не хочу. Вот и хорошо, здоровее буду.

Посмотрела на себя в зеркало и поняла: хватит уже быть овечкой, пора опять становиться стервой Лизкой Вяземской.

Строгий костюм, туфли на высоком каблуке, яркая помада. И никакого Егора Рокотова, словно и не было его в моей жизни.

Уже в машине, врубив погромче свой любимый «Iron Maiden», мысленно представила себе, что перевернула страницу очередной книги и аккуратно выехала со двора.

У меня железная воля, я всегда это знала. Если что-то решила, то пру, как танк. Поэтому месяц без Рокотова я прожила. Можно даже сказать, спокойно прожила. Ну и что из того, что я перестала смотреть телевизор, опасаясь увидеть его на голубом экране? А заодно уж и новости перестала читать. Несколько раз проезжала по вечерам мимо его дома, просто потому, что ехала в ту сторону, притормаживала и смотрела на его окна, а потом обозвала себя дурой и стала выбирать другие маршруты. Кипрееву, который как-то сунулся с вопросом о Егоре, сообщила железным тоном, что не хочу ничего обсуждать. Иногда мне казалось, что я видела его машину, и даже его самого, но я запретила себе об этом думать. В самом деле, что делать известному бизнесмену вечером под моими окнами? Караулить меня, глупость какая. В общем, я взяла себя в ежовые рукавицы и продолжала жить.

К вящей радости моей мамы, командировок в ближайшее время не предвиделось, поэтому я безвылазно сидела в Москве. Зато вдруг необычайно возрос ко мне интерес противоположного пола. Нет, мужчины и раньше смотрели на меня. Но что бы так. Я постоянно ощущала на себе горячие мужские взгляды, даже тех, с кем проработала бок о бок несколько лет и считала наши отношения вполне дружескими.

— Похорошела ты, Лизка, даже страшно, — сообщил мне как-то дед.

— И чего тебе страшно? — я недовольно поморщилась, разгоняя руками сигаретный дым.

За последний месяц совершенно перестала переносить запах табака, меня даже начинало мучить от него.

— Украдут еще, — дед затушил сигарету и встал, что бы открыть окно.

— Как украдут, так и вернут, еще и приплатят, — ответила, все еще недовольно морщась.

Тошнит. И как я раньше могла курить?

— А вдруг не вернут? — дед пристально посмотрел на меня. — Что делать будешь?

— Да кому я нужна, сам подумай.

— Вот я и думаю, — вздохнул дед и убрал сигареты.

Я махнула рукой и переключилась на обсуждение рабочих моментов.

А потом я отравилась. Съела что-то несвежее на работе, и вот результат. Черти что можно найти в нашем холодильнике в ординаторской, какую только дрянь люди не хранят. Проклиная все на свете, еле успела добежать до туалета, где меня и вывернуло.

— Может, какой-нибудь вирус? — сочувственно предположила наша старшая медсестра, когда я вышла из кабинки.

— Откуда? — я плеснула в лицо холодной водой.

— Ну, вы же недавно были в Африке, — неуверенно ответила она.

— Может и вирус, — согласилась с ней.

Хотя какой вирус, если я после командировки прошла медосмотр?! Нет, точно отравилась. На всякий случай выбросила всю еду из холодильника, строго настрого запретив всем хранить просроченные продукты.

Меня болтало еще с неделю, я даже сходила в лабораторию, сдала кровь, на всякий случай. И ничего. Кровь как кровь. Анализы в норме. Но со мной продолжало происходить что-то непонятное.

У меня появились странные предпочтения в еде. И вообще, резко вырос аппетит. Нестерпимо хотелось жирного, жареного, вредного. И побольше. Я закрывала глаза и видела огромную свиную отбивную. Или картошку, жаренную с беконом. Именно то, что в обычной жизни я в принципе не ела. Не знаю, сколько бы это еще продолжалось, если бы я не сказала себе: стоп. Я врач, я не могла не понять, что случилось. Уж слишком явными были симптому моей «болезни». И я опять пошла в лабораторию и попросила сделать только один тест. Результат не стал для меня неожиданностью.

А вот что делать с делать с этим результатом, я не знала. Нет, мысли прервать беременность, у меня не было. Просто я никак не могла решить: сказать Рокотов о моем интересном положении или промолчать?

Очень хотелось промолчать, все-таки, если по правде, он меня бросил. И мне хотелось реванша. С другой стороны, он все равно узнает. Мы живем в одном городе, у нас общие знакомые. Кто-то да откроет ему глаза. И как я буду выглядеть? В том, что Егор захочет принимать участие в жизни собственного сына или дочки я не сомневалась, но совершенно не представляла, как это будет. А еще мне очень хотелось заботы и внимания. И что-то кто-то (ну не кто-то, а конкретно Рокотов) взял на ручки и крепко прижал. И сказал, что любит. И жить без меня не может. И очень рад тому, что у нас будет ребенок. Ведь понимаю, что это все гормоны, и все равно ничего не могу с собой поделать. Вот так, в сомнениях, слезах и соплях я провела еще несколько дней. А потом заставила себя собраться и поехала сдаваться. Глупо играть в надуманную обиду, вместе ребенка сделали, вместе и будем решать, как жить дальше.

Поначалу я планировала приехать к Егору в офис. Мне казалось, что это придаст беседе более деловой тон. Ведь я еду обсуждать будущее нашего ребенка. Никаких чувств и эмоций. Все строго и серьезно. Представила себя в кабинете Егора и поняла, что чуть было не совершила очередную глупость. А ведь всегда считала себя умной женщиной.

Наверное, я бы еще с неделю маялась и представляла себе невесть что, но разумная Лиза взяла верх над Лизой эмоциональной, села в машину и поехала к Рокотову домой. Надеюсь, ночует он дома.

В его окнах горел свет. Я припарковала машину и решительно пошла к двери в подъезд. А нажав кнопку домофона, вдруг запаниковала: а если он не один! Вдруг у человека романтический ужин и тут заявляюсь я: здрасьте, у нас будет ребенок. Сделала шаг назад, но домофон ожил, и мне не оставалось ничего другого:

— Егор, это Лиза.

И зачем-то добавила:

— Вяземская.

Он ничего не ответил, но дверь открыл.

Поднялась на его этаж, мысленно репетируя свою речь.

Рокотов стоял у открытой входной двери, загораживая проход. Не хочет впускать в дом? У него все-таки женщина?