И тут же отчетливо услышала голос оператора Пола, а затем, как в замедленной съемке, увидела и его самого, спешащего к ней с видеокамерой на плече и прижимающего к уху мобильник. Он окинул ее придирчивым взглядом, и Лика впервые за утро представила, как выглядит со стороны. Белоснежная одежда, вся в черно-серых полосах от гари и осыпающегося пепла, темно-багровое кровавое пятно на рукаве — должно быть, ее коснулся кто-то из раненых, растрепанные, прилипшие к вискам волосы… Впрочем, Пол, вероятно, решил, что в такой момент ее внешний вид не слишком важен для прямого эфира.
— Привет! Ты готова? Сейчас начинаем снимать, — отрывисто прокричал Пол.
— Да, — кивнула она. — Сейчас. Дай мне минуту.
Она быстро набрала номер Андрея. «Абонент временно не доступен», — ответил ей механический голос. Где же он, черт возьми? Наверное, мечется сейчас где-то рядом, ищет ее, волнуется. Да нет, он догадался, конечно, что с ней все в порядке. Они ведь договорились встретиться в парке, она никак не могла оказаться поблизости от башен. А вот он…
Мысль — быстрая, жгучая, как укус десятков ядовитых скорпионов, разом вонзившихся во все ее естество… Лика смотрела на Пола, уже наводящего на нее объектив камеры, а ей казалось, что она вдруг очутилась высоко над всем этим пылающим адом. Что, что он сказал ей в последнем разговоре? Господи, почему она назвала его последним? Нет, не то, не то, сосредоточься… Он сказал: «Давай встретимся в Центральном парке. Я буду в офисе…» Вот оно! «В офисе Ясумото». Перед ее глазами всплыло круглое растянутое вечной улыбкой лицо Ясумото, которому Андрей представил ее на каком-то официальном приеме. Они стояли вместе на балконе, опоясывающем зал, смотрели, как медленно гаснет солнце над вечерним Нью-Йорком.
— Вы не боитесь высоты, миссис Грекофф? — осведомился вежливый японец.
— Честно признаться, боюсь. — Лика, передернув плечами, отвернулась от расстилавшейся перед ними великолепной панорамы.
— У вас в России нет таких небоскребов, — закивал собеседник. — А мы в Токио с детства привыкли к высоте. И здесь, в Нью-Йорке, я арендовал под офис помещение в Северной башне Всемирного торгового центра, на девяносто втором этаже. Вот там из окон вид открывается — дааа…
«В офисе Ясумото, в офисе Ясумото», — стучало в голове. Страшное прозрение словно оглушило ее. Андрей был там. Лика застыла на месте, расширенными от ужаса глазами глядя на торчащий из сумки завернутый в салфетку крендель. «Купи мне крендель, я умираю с голоду». Я умираю, умираю…
Андрей был там. Там, где сейчас зияла огромная дыра от врезавшегося в башню самолета. Лика не догадалась, не вычислила логически, она просто и ясно поняла — он был ТАМ. То есть, еще недавно был, а сейчас его там больше не было. Андрея больше не было нигде.
Не осталось ни боли, ни страха. Просто будто кто-то невидимый дернул рубильник, выключил все чувства. И не стало ни бушующей толпы, ни жара, ни удушающей гари. Весь окружающий мир, свистя и набирая обороты, понесся прочь, и она окунулась в черную пустоту, лишенную звука, вкуса, запаха.
Пол дернул ее за плечо, и она растерянно оглянулась по сторонам, словно не понимая, где находится. Толстяк снова нырнул за камеру и показал ей пять растопыренных пальцев. Затем четыре, три.
«Что это? Что он делает?» — не понимала Лика. Такой знакомый жест, сколько раз она его видела… А, да, секунды до эфира. Она почувствовала, как острые ногти изо всех сил впиваются в ладони, как от резкой боли неохотно отступает туман, застивший глаза, забивший липкой ватой уши и нос.
Кажется, пришла в себя, только движения все еще давались с трудом, виделись, как в замедленной съемке. Вот тряхнула она головой — волосы волной скользнули по шее и осыпались на плечи. Вот поймала взглядом уставленный на нее глазок телекамеры. Мелькнула перед глазами пухлая рука Пола с единственным выставленным вперед пальцем. И Лика произнесла, очень отчетливо, очень ровно и спокойно:
— С сегодняшнего дня наш мир необратимо изменился. Я, Элеонора Белова, веду репортаж от комплекса зданий Всемирного торгового центра. Только что два пассажирских авиалайнера врезались в башни-близнецы. Тысячи людей все еще находятся внутри, отрезанные пожаром…
5
Огромный, никогда не сдающийся город погрузился в траур. Уныло повисли приспущенные флаги на административных учреждениях. С телевизионного экрана прочувствованно вещал экипированный в черное президент. И лишь спасатели продолжали работать на месте обрушившихся, сложившихся, как карточные домики, некогда неприступных башен, символа богатства и могущества Соединенных Штатов. Удалось спасти из-под обломков еще одного человека, потом двоих, троих… И с каждым новым сообщением об очередном воскрешенном на мгновение искрой вспыхивала безумная надежда. Вспыхивала и гасла. Где-то в глубине души Лика точно знала — Андрея уже нет.
Его отсутствие словно чувствовалось в воздухе. Будто весь мир опустел, сделался слишком просторным, слишком огромным для нее одной. В новостях крутили аудиозаписи телефонных звонков пассажиров захваченных террористами рейсов, которым удалось дозвониться домой. «Нам всем грозит смерть!» — сообщал дрожащим голосом один из пассажиров. А другой шептал в трубку оставшейся дома жене: «Я люблю тебя, родная!»
Андрей же так и не успел сказать ей «люблю», обещал, что сделает это после приезда. А за полчаса до смерти шутил и смеялся, прося ее ждать его в Центральном парке и непременно купить что-нибудь перекусить. Она знала, она всегда знала, что смерть приходит не торжественной помпезной поступью, наводя ужас и парализуя волю. Нет! Она страшна именно своей обыденностью, нелепостью, невозможностью осознать, что вот еще сегодня утром человек был, а теперь его нет, и ничего уже не поправишь.
В одну секунду оборвались жизни тысяч людей — мужчин, женщин, чьих-то отцов и матерей, сыновей и дочерей, мужей и жен, да просто счастливых влюбленных. Спешащих начать новую жизнь, верящих, как все верят, что они будут всегда. Вместо них осталась лишь видимая со стороны залива Гудзон зияющая дыра между небоскребами, на том месте, где разом приняли страшную, мученическую смерть пять тысяч безвинных людей и еще многие получили ужасные увечья, когда несколько обмотанных взрывчаткой шахидов направили захваченные самолеты в самое сердце Манхеттэна, башни-близнецы… И перед выжившими жителями огромного, прекрасного города стояла теперь непростая задача — научиться заново дышать после перенесенного апокалипсического ужаса. Кому, кому молиться, кого умолять, как избавиться от надвигающегося всепоглощающего страха, который неминуемо сделает жизнь каждого ньюйоркца невыносимой, изведет подозрениями, исполосует души, превратит из свободного человека, жителя огромной и сильной страны, в трясущееся перед шайкой жалких ублюдков, замученное угрозами животное?
Да, научиться дышать и жить заново. Это предстояло и Лике. Временами ей чудилось, будто она видит в пустой темной квартире зловещую усмешку никогда не баловавшей ее судьбы. «Расслабилась, да? Поверила в свое счастье? Перестала настороженно оглядываться по сторонам и прятаться по укрытиям? Так получай же! Вот тебе!» И тогда она валилась на пол, сжималась в бесформенный воющий комок, нашаривала за диваном бутылку виски и жадно припадала к горлышку, как к дарующему блаженное забвение волшебному источнику…
А потом пришло второе дыхание. И холодная ярость проснулась в истерзанной душе. И Лика поднялась с пола. Не сразу, сначала на четвереньки, затем, тяжело опираясь рукой о край кресла, встала на ноги. И показала скалящемуся из темноты злобному ужасу кукиш.
Этого тебе и надо, так? Хочешь запугать меня, сломить, превратить в корчащееся от страха и боли жалкое подобие человека? Так не бывать же этому, слышишь? Я выпрямлюсь и пойду дальше. И не стану ни о чем жалеть. Пускай мое отвоеванное счастье было таким коротким, пускай. Но все-таки оно было у меня! И больше я не стану бояться неминуемой расплаты. Ведь никакая последующая боль не отнимет у меня того, что было, не обесценит эти воспоминания. Господи, да почему же я не поняла этого раньше, много лет назад, когда встречала первый рассвет своей взрослой жизни, сидя на подоконнике? Ничто на свете не побеждается страхом, не искупается потерями. И чем сильнее ты боишься выступить вперед, откинуть забрало, лицом к лицу встретиться со своим страхом, тем большую власть он берет над тобой, отбирая снова и снова жалкие крохи того, что удалось тебе утаить. Нет, больше этому не бывать! Она не станет бояться. Страх умер в ту секунду, когда она судорожно нажимала на кнопки телефонного аппарата, уже догадываясь, да нет, уже зная, что Андрея нет больше в живых.