Дэни Вейд - Повелительница страсти

– Он рассказал нам об этом после первого сердечного приступа. Помог нам определиться, что делать, и учил нас, как всем этим управлять. Это было, – он сделал паузу, качая головой, – это до сих пор удивительно для меня.

– Это невероятный подарок, – сказала она.

– Да. Он был потрясающим человеком. Эва-Мари пила горячий шоколад маленькими глотками, слушая, как за окном стихает дождь. Боль в ладонях немного утихла под влиянием тепла и перевязки. Мейсон удивил ее. Они не разговаривали, в полном смысле этого слова, много лет. Она прикрыла глаза. День был длинный, трудный. А завтра будет еще больше дел. Как бы ей ни нравилось это перемирие, ей нужно было выспаться. Вставая, она перехватила взгляд Мейсона и поймала его на том, что он разглядывает ее ноги. Почти так же быстро он отвел глаза, и она притворилась, что ничего не заметила.

– Хм, думаю, нам пора ложиться спать, – сказала Эва-Мари и тут же осознала двусмысленность предложения. – Твоя комната в порядке? – пытаясь сгладить неловкость, спросила она.

– Да, спасибо, Эва-Мари.

На ее лице расплылась счастливая улыбка. Она пыталась подавить радость, возникшую в ответ на его слова благодарности, но не смогла. Что ж, завтра Мейсон станет прежним, и радость испарится сама собой.

– Хорошо, спокойной ночи. Спасибо за горячий шоколад и за… – Она кивнула на свои руки.

Мейсон тоже встал.

– Это меньшее, что я могу сделать, Эва-Мари.

– До завтра, – сказала она, повернулась и быстро пошла прочь. Она почти вышла из холла, когда услышала:

– Эва-Мари!

Сердце бешено колотилось.

– Да?

– Тут ведь есть складское здание, верно?

Вот они и вернулись к отношениям босс – работник. У нее навернулись слезы на глаза.

– Да. Я обещаю, что обо всем договорюсь. Грузчики будут здесь в среду и все вывезут, ремонт начнется вовремя.

Он подошел ближе. Темнота скрывала выражение его лица.

– На самом деле перевозчики будут здесь завтра и помогут тебе. Их нужно будет только направлять.

Сердце ее замерло, будто она прокатилась в скоростном лифте.

– Что?

Он не двинулся с места и ненадолго замолчал. Потом испустил глубокий вздох… который она ошибочно посчитала за сожаление.

– Просто считай это платой за вредность.

Эва-Мари подхватила пустую картонную коробку, обошла плотников, делающих измерения для проекта по расширению холла, поднялась по лестнице и вышла из подвала. Уж лучше бы она помогала с упаковкой вещей, даже с больными ладонями… Но ее ждет другая работа.

– Я буду на втором этаже, зовите, если вам будет что-то от меня нужно, ладно?

– Нет проблем. Спасибо, мисс Хайятт.

Благодаря дополнительной помощи вещи ее семьи были перемещены на склад гораздо быстрее, чем она ожидала. Это означало, что пришло время освободить комнату Криса. И сделать это нужно как можно скорее.

Дрожащей рукой она потянулась к дверной ручке. Потом, сделав глубокий вдох, открыла дверь. Беглый взгляд показал, что все внутри осталось на своих местах. Интересно, взяла ли мать что-то из этой комнаты с собой, когда уезжала. Судя по всему, нет.

В комнате ничего не менялось со дня гибели Криса в трагической автомобильной аварии здесь, в имении. Ему было пятнадцать. Она помнила тот день так хорошо, будто это было вчера. Как она злилась на него, что он не взял ее с собой. Это был один из редких случаев, когда он не послушался отца – ему было запрещено садиться за руль самостоятельно.

В результате он потерял контроль над управлением, и машина свалилась в овраг. Его грудная клетка была расплющена рулевым колесом. Когда Криса нашли, он уже умер.

Она взяла коробку и подошла к стене возле кровати, на которой были приклеены фотографии Криса. На них он был запечатлен на различных спортивных соревнованиях и конных шоу, один или с родителями и с ней. Фотографии едва держались на стене: скотч с течением времени стал отставать.

Одну за другой она снимала их и убирала в коробку. Ее мать не забрала фотографии, но потом, возможно, захочет это сделать. Эва-Мари уже давно втайне от всех сделала себе копии и поместила в альбом, который хранился в ее комнате.

– Что ты делаешь?

Услышав голос Мейсона, Эва-Мари развернулась:

– О, я думала, ты ушел на весь день.

Он пожал плечами, внимательно изучая комнату. Держа коробку в руках, она поморщилась, так как острые края задевали израненные ладони.

– У меня были дела в городе, – сказал он наконец. – Затем я вернулся, чтобы посмотреть, как идут дела с уборкой вещей. Похоже, в подвале наметился стабильный прогресс.

Она попыталась оправдаться, и ее дыхание немного сбилось.

– Да, я планировала вернуться туда.

Он снова беззаботно пожал плечами:

– Там все в порядке. Они знают, что делать. Все отлично организовано.

– Я старалась, – пробормотала она. Она ожидала услышать упрек, а получила комплимент. После прошлой ночи она не знала, чего ждать.

– Как твои руки?

– Лучше. – Эва-Мари кивнула на забинтованные руки. – Но неудобно.

– Дай мне знать, когда нужна будет очередная перевязка.

Это напомнило ей о ночи в кухне, о том, что она была полуодета. Получилось неловко, но, когда горят руки и необходимо срочно найти аптечку, об одежде думаешь в последнюю очередь. Но вроде бы он не обратил на это внимания…

Жар охватил ее тело и окрасил щеки. Она кивнула и отвернулась, желая скрыть свою реакцию.

– Могу я узнать, чья это комната?

Несмотря на его вежливый тон, она до сих пор боялась говорить. Опасалась осуждения или последствий своих откровений. Но ей негде было спрятаться, он стоял прямо позади ее.

Собрав последние фотографии в коробку, она осторожно закрыла ее крышкой и поставила на стол возле двери.

– Эта комната принадлежала моему брату Крису.

Мейсон медленно кивнул, но было непонятно, о чем он думает.

– Ты никогда не упоминала о нем раньше.

Да, это правда. Даже когда она и Мейсон были близки. На этот раз его обвиняющий тон был оправдан.

Как она могла объяснить, что боится пересечь барьер, возведенный ее родителями. Ее собственное горе, глубоко загнанное внутрь, может прорваться, как вода через треснувшую плотину. Она не готова была вынести наружу свои переживания.

– Мои родители, – она откашлялась, пытаясь скрыть волнение, – никогда не говорили о нем.

Он покачал головой:

– Как такое вообще возможно? Не говорить о собственном ребенке?

Эва-Мари пожала плечами: она тоже этого не понимала.

– После похорон мой отец никогда не вспоминал о брате. Все, связанное с ним, исчезло из жизни семьи, за исключением этой комнаты, – сказала она, оглядываясь вокруг, – как если бы его никогда не существовало. – Она погладила пальцем фотографию Криса, сидящего верхом на любимом коне. – Только я знаю, что это не так. По крайней мере, для моей мамы.

– Почему?

Она поджала губы, прежде чем ответить.

– Потому что я жила в соседней комнате. Я слышала, как иногда ночами она здесь плакала. – Она прерывисто вздохнула, вспомнив те печальные ночи. – Но никто не вспоминал об этом утром. Он был немногим старше меня, но разница в возрасте не отдалила нас друг от друга. Крис брал меня с собой повсюду. Учил меня ездить на лошадях, плавать. Мы редко разлучались. Он был моим кумиром. – Ее голос затих до шепота. – Моим защитником.

Он защищал ее от отца и его требований стать совершенством, даже в юном возрасте. После смерти Криса отец стал ее тюремщиком. Только потом она поняла, что он хотел максимально обезопасить своего теперь единственного ребенка.

– Я не помню, что слышал о его смерти, но я всего на пару лет старше тебя.

Внезапная смерть в автомобильной аварии здесь, в поместье. Когда в семье о чем-то молчат и никто не смеет задавать вопросы, это становится призраком, химерой.

– Но почему ты никогда не говорила мне об этом?

Эва-Мари поймала его напряженный взгляд и нервно сглотнула. На мгновение ей захотелось ответить какой-нибудь отговоркой. Но, услышав искреннее сочувствие в его голосе, она решила назвать истинную причину.

– Я уверена, ты удивишься, если узнаешь, как глубоко могут быть похоронены темные семейные тайны. Когда ты счастлив, то меньше всего хочешь вспоминать плохое.

Вот почему она никогда не была до конца честна с ним в том, что касается его отца. Да, она бы предупредила его, что им нужно быть осторожными. Что ей не разрешено ходить на свидания. Что ее отец, возможно, переехал бы Мейсона на грузовике, если бы застал их вместе, – конечно, если бы сперва не застрелил. Но она никогда не говорила ему, что отец запугивал ее. Что он контролировал каждую секунду ее жизни, требуя, чтобы она была идеальным, уступчивым ребенком.