– Уже участвуешь. – Кинкейд протянул ему телеграмму. Бен прочел ее и поднял на друга вопросительный взгляд.
– Похоже на то, что нам не стоит ждать помощи от закона.
– За то, что он калечит жизнь молодых женщин, Слеттера ждет лишь незначительный штраф – поистине смехотворное наказание.
– Я чего-то не понимаю, – отозвался Бен. – Почему?
Кинкейд скатал телеграмму в шарик и метким броском отправил его в мусорную корзину. Голова его болела. Отдаленный шум улицы – стук колес и копыт по гранитной мостовой, голоса людей, едва долетавшие сквозь открытое окно, – гулко отдавался в висках. Надо поспать. Да мало ли чего еще надо. Он устало пояснил:
– Слишком многие верят, что женщина попадает в бордель по своей воле.
– И что мы собираемся делать? – спросил Бен.
– Мы прикроем их бизнес. Это может нам помочь. – Кинкейд протянул Бену какой-то документ.
Бен быстро прочитал послание. На губах его заиграла довольная улыбка.
– Как тебе это удалось?
– Губернатор – старый друг моего отца. Эта бумага убережет нас от тюрьмы. – Спенс взял у него документ и спрятал в карман пиджака.
– С чего начнем?
– Сегодня вечером собери людей…
В комнату вошла Тори, и Спенс замолчал.
– Простите. – Виктория растерялась и отступила к двери.
– Я не хотела вам мешать.
– Ничего. – Спенс внимательно посмотрел на жену. Она была одета с изысканной элегантностью. Но теперь он знал, какое восхитительное тело скрывает наряд настоящей леди. Вздохнув, он произнес: – Войдите, я хочу кое с кем вас познакомить.
Бен встал и осторожно пожал узкую ладонь жены Спенса.
– Мой друг сказал мне, что вы красивы, но теперь я вижу, что он был недостаточно красноречив. Вы прекрасны.
– Вы очень добры. – Нежный румянец залил теки Тори. Она посмотрела на мужа: – Там привезли мои вещи. Я… я не знаю, в какой комнате я буду жить.
«Хорошо бы в моей, – подумал Спенс. – Но разве она согласится?»
– Моя комната рядом. Джаспер покажет вам остальные. Выберите, какая понравится.
Она кивнула и повернулась к Бену:
– Было очень приятно познакомиться с вами, мистер Кэмпбелл.
– Взаимно. – Бен смотрел ей вслед, пока Тори не скрылась за дверью. – Вот это да! – присвистнул он. – Настоящая леди!
– Да, – коротко отозвался Спенс.
– Не волнуйся, приятель, – усмехнулся Бен. – Я с нее глаз не спущу. Все время буду рядом.
– Но не слишком близко, – нахмурился Спенс.
– Боишься, что она не устоит перед моей смазливой мордашкой? – от души потешался Бен.
А Спенс с удивлением обнаружил, что именно этого и опасается, причем всерьез. Проклятие, он всегда считал ревность никчемным, бессмысленным чувством – и вот он уже мучается ею, как самый настоящий ревнивый муж.
– Просто не хочу, чтобы она заметила слежку, – сдержанно пояснил он.
– Не волнуйся, я позабочусь о ней.
Спенс знал Бена двадцать лет и без колебаний доверял ему свою жизнь. А теперь он не готов доверить ему свою жену. Надо найти выход из этого безумия, пока он окончательно не сошел с ума.
Глава 17
Шесть сундуков заняли почти все свободное пространство в комнате Тори. Из одного она только что извлекла свою куклу и теперь любовно расправляла ее золотые волосы. Она опасалась, что Спенс захочет, чтобы она делила с ним комнату и постель. Но оказывается, она зря волновалась. Он не желал видеть ее в своей постели… пока она не отбросит остатки гордости и не признается в своем желании… Это так рискованно – опять забыться в его объятиях. Того и гляди она влюбится – и тогда ей конец.
– Что мне с этим делать, мисс? – донесся до нее голос Милли.
Тори бросила взгляд в сторону горничной. Та держала на вытянутых руках платье – ярды белого шелка, нежнейшие кружева, расшитые жемчугом.
– Кто… откуда это здесь?
– Наверное, Элла уложила. – Милли с тревогой смотрела на хозяйку.
Тори пробралась между сундуками и как во сне протянула руки к платью. Ладонь коснулась гладкого прохладного шелка.
– Я и забыла, какое оно красивое!
– А как оно шло вам, мисс. – Голубые глаза Милли влажно заблестели. Она с жалостью смотрела на хозяйку. – Моя бы воля – пристрелила бы этого мистера Ратледжа.
Чарлз. Тори гладила платье и вспоминала. Она видела себя девушкой, которой только что исполнился двадцать один год. Она стоит в этом самом платье, теплое июньское солнце согревает ее щеки, а дрожащие руки комкают письмо. Письмо от жениха. Она вновь и вновь возвращалась к подробностям того дня, но, к собственному удивлению, не испытывала боли. Все кончилось. Теперь ей казалось, что это была не она – это кто-то другой читал те строки и умирал, понимая, что жизнь кончилась.
– Ну как дела?
Голос Спенса вернул Тори к действительности. Она обернулась – он стоял, прислонившись к косяку. Сердце се бешено заколотилось. Как он красив. Темно-коричневый пиджак распахнут, под ним – жилет в тонкую золотую полоску. Идеальный джентльмен.
Он перевел взгляд с ее лица на платье, которое все еще держала Милли. Тори поспешно выпустила рукав.
– Отнеси это в магазин подержанных вещей, Милли. Может, какая-нибудь девушка будет в нем счастлива.
– Отнести? – Служанка смотрела на нее круглыми от удивления глазами.
– Да. – Тори почувствовала неожиданное облегчение. Она избавилась еще от одного призрака. Оказывается, тяжело жить прошлым.
Изумление на лице Милли сменилось широчайшей улыбкой.
– Да, мисс. Я отнесу его немедленно. – Она кинулась из комнаты. Белый шелк струился вокруг нее, кудряшки на голове взволнованно подпрыгивали.
Тори оказалась наедине с мужем и не знала, что сказать. Вернее, сказать можно было многое: что им не следует продолжать так жить, что надо как-то договориться… Она посадила куклу на столик у кровати и зачем-то взяла голубое шелковое платье.
Шаги заглушал толстый ковер, но она чувствовала его приближение. Ноздри ее расширились, словно у кобылы, которая чует запах жеребца. Тори бросила взгляд через плечо. Спенс остановился у кровати, прислонившись к одному из витых столбиков, поддерживающих полог.
– Как тебя встретили дома?
– А как ты думаешь? – Ответ прозвучал сердито, петому что Тори задел его насмешливый тон.
– Почти уверен, что Куинтон был счастлив. – Он под мигнул. – Что касается Лилиан, то ей ты все равно не угодишь. Наверняка она считает, что не родился еще мужчина, достойный жениться на ее дочери.
– Неужели это так весело – издеваться надо мной? – Сдерживая слезы, Тори отвернулась к окну.
– Я и не думал!
Голос его прозвучал вполне искренне. Тори повернулась к нему. На лице мужа не было и тени улыбки или насмешки. Наоборот, она увидела нежность и что-то еще, и щеки ее запылали от прихлынувшей крови.
– Знаешь, моя мать тоже не была бы в восторге, если бы сестра сбежала с малознакомым мужчиной.
Тори смотрела, как ветер раздувает белое кружево занавесок. Гардины из плотного дамасского шелка не пропускали в комнату жаркое солнце. Постепенно она смогла взять себя в руки и сказала:
– Я никогда не знаю, серьезно ты говоришь или смеешься надо мной.
– Мы еще многого не знаем друг о друге.
Глубокий бархатный голос вливался ей в душу. И тот бездонный колодец желания, который она старалась держать закрытым, вновь начал наполняться влагой. Она инстинктивно прижала руки к груди, чувствуя, как напрягаются соски. Низ живота заныл, а перед глазами замелькали картины: теплый песок и сильные руки, и губы его ласкают ее. Она прижимается к загорелому телу… Тори тряхнула головой и произнесла будничным тоном:
– Я попросила мою служанку приехать сюда со мной. Надеюсь, ты не будешь возражать?
– Наоборот, это избавляет нас от необходимости нанимать нового человека.
Он сказал «нас», словно они единое целое, настоящая семья… Тори вздохнула.
– Тебе нравится комната? – Да, она чудесная.
Только здесь нет Спенса Кинкейда. А если она все-таки хочет родить ребенка, то ей придется подчиниться желаниям этого человека. Тори улыбнулась – подчиниться? Забавный выбор слов, если учесть, что иногда ей хочется наброситься на него, сорвать одежду и… можно так сказать: «овладеть мужчиной»?
Тори закусила губу и уставилась на постель, покрытую белой кружевной накидкой. А песок на пляже тоже был почти белый… Она подняла взгляд на Кинкейда и подумала: интересно, разглядит ли он вожделение в ее глазах? Их глаза встретились, и он сделал к ней шаг, но вдруг остановился, как будто перед ним выросла каменная стена. Тори задержала дыхание. Еще несколько дюймов, и их тела соприкоснутся. Но Кинкейд отступил назад.