Сюзан Таннер - Пожар над Техасом

Техас, сентябрь 1857

Кэтрин стремительно шла по деревянному тротуару, не обращая внимания на брошенные ей вслед взгляды – косые, иногда даже враждебные. Она уже привыкла к тому, что на нее так смотрят, и почти не обращала на это внимания. Но ребенка, который был у нее на руках, она так крепко прижимала к груди, словно пыталась его защитить. Копыта лошадей и колеса фургонов размесили на проезжей части грязь, которую пешеходы без конца переносили ногами на и без того уже грязный тротуар.

– Кэтрин! Кэтрин, подожди!

Она неохотно остановилась и обернулась – ее грациозная фигура застыла, готовая в любой момент стронуться с места. Остановиться в этом городе значило дать окружающим возможность причинить боль. По крайней мере, для Кэтрин это было так.

Окликнувшая ее девушка бежала, и от быстрого движения ее лицо дивного цвета слоновой кости разрумянилось. Элизабет Керн была, наверное, самой красивой девушкой в техасском городке Нью-Браунфелс, и то, что она прекрасно это сознавала, ее не портило.

– Ты даже не собиралась зайти? – возмущенно спросила Элизабет. – Ты больше совсем не бываешь в городе!

Ей не хуже, чем другим, была известна причина этого, скорее, лучше, чем многим. Не стыд удерживал дома Кэтрин Беллами. Не стыд, а обжигающая горечь – почти ненависть.

– Тете Ди нужно было, чтобы я купила у Леггетта немного материи – для Шей.

Инстинктивно Кэтрин еще крепче прижала к груди малышку. Лицо ее стало жестким.

Элизабет сочувственно поморщилась:

– Не надо обращать внимания на мистера Леггетта, Кэтрин.

– Он думает то же самое, что и все остальные в этом городе.

– Не все. – Напоминание Элизабет прозвучало мягко. – Я знаю, что некоторые нарочно ведут себя жестоко, но большинство просто не понимают. Или боятся.

– Шей? – Кэтрин горько улыбнулась. – Нет, они не боятся девочки полутора лет от роду. Они просто определили ей место в жизни.

С этим Элизабет спорить не могла. Кэтрин была права: некоторые жители города действительно так считали. Это были те же самые люди, что судили Кэтрин Беллами – судили и осудили.

– Дай мне подержать Шей, – попросила она. – Я уже неделю вас обеих не видела. И мама огорчится, что ты не зашла с ней повидаться. Ты же знаешь, как она любит Шей.

Элизабет просяще протянула руки, и Кэтрин разжала свои крепкие объятия. Шей, не колеблясь, пошла к Элизабет, протянув к ней пухленькие ручонки. В возрасте полутора лет Шей удивительно быстро выходила из поры младенчества. Она уже была такая крупная, что ее стало невозможно подолгу нести на руках. Кожа у нее была мягкая и золотистая, волосы – темные и прямые, а глаза – неожиданно серые.

Элизабет нежно держала малышку.

– От Форда ничего не слышно? – Она задала этот вопрос нарочито небрежно. – Я думаю, что он уже давно должен был вернуться.

– Ты скоро поймешь, что мой брат обращает мало внимания на время, – сухо сказала Кэтрин.

Шей увидела лошадь и стала вырываться от Элизабет, протянув к животному свои крохотные ручонки.

– Шей, нельзя! – Кэтрин говорила резко, вызывающе глядя на всадника. Он отвел в сторону свой презрительный взгляд и поехал дальше.

Кэтрин взяла Шей у Элизабет, и малышка затихла, почувствовав неудовольствие матери.

– Мне надо идти, Элизабет. Я пришлю тебе весточку, как только Форд нам напишет.

Элизабет покачала головой:

– Пожалуйста, не надо. Если Форд захочет, он придет меня повидать. – Непривычная сдержанность очень ей шла. – Обязательно передай своей тете от меня привет.

Вдруг заспешив уйти, Кэтрин кивнула. Ей не столько хотелось поскорее вернуться домой, сколько уехать из города. По правде говоря, она уже очень давно нигде не чувствовала себя дома. Но сейчас было бы лучше где угодно, чем здесь. Сочувствие Элизабет было трудно выносить. Кэтрин презирала любой намек на жалость к себе или ребенку, которого все считали ее дочерью.

Дойдя до тележки, она сначала подсадила Шей, а потом ловко уселась сама. Подбирая вожжи, она вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд и выпрямилась.

Подбородок ее вызывающе вздернулся.

– Доброе утро, миссис Аддис.

Она наблюдала, как женщина перевела взгляд на Шей.

По лицу женщины промелькнула гримаса.

– Доброе утро тебе, Кэтрин, – снова посмотрев на девушку, чопорно ответила Аддис. Накрахмаленные поля ее шляпки еле заметно покачнулись в приветственном кивке. – Как вы с тетей справляетесь, пока твоего брата так долго нет?

– Мы прекрасно справляемся, миссис Аддис. – Глаза Кэтрин были холодными. – Все трое.

Бледно-голубые глаза женщины неохотно обратились снова к Шей в ответ на требование признать существование ребенка.

– Здоровенькая девочка, – заметила она. – Очень жаль, что она мало на тебя похожа.

– И сильно похожа на своего отца, хотели вы сказать.

Миссис Аддис чуть покраснела, но не сдалась:

– Вот именно. В конце концов, так для нее было бы лучше.

Пристальный взгляд Кэтрин заставил ее смутиться.

– Разве вы не хотели сказать, что вам было бы спокойнее, будь моя дочь непохожа на убийц-команчей?

– Не мне одной, – обиженным тоном отозвалась та.

– Да, – тихо согласилась Кэтрин. – В Нью-Браунфелсе очень много дураков.

Не дожидаясь, пока та найдется, как ответить, Кэтрин причмокнула лошадям, и миссис Аддис оставалось только возмущенно смотреть ей вслед.

Хотя в душе Кэтрин кипела ярость, ее рука, удерживавшая Шей рядом на сиденье, оставалась нежной. При нормальных обстоятельствах миссис Аддис пришла бы в восторг от сообразительного и улыбчивого ребенка вроде дочери Кэтрин Беллами, но обстоятельства были ненормальными, и для таких, как Аддисы и Леггетты, Шей была не такой, как все. Ока была полукровка, непростительно проклятая своей кровью, которая была бы на вид точно такой же, что и у любого жителя штата Техас. К тому же Шей никогда не простят великий грех ее матери. Потому что Кэтрин забрали от команчей насильно, и она осыпала проклятьями людей, считавших себя ее спасителями.

И сама Кэтрин научилась быть такой же непрощающей и неуступчивой, как те, кто ее осудил.

На другой стороне улицы за стычкой Кэтрин с миссис Аддис наблюдал незнакомец, облокотившийся о столб на углу. Со стороны никто бы не заметил, как пристально он смотрит на молодую женщину и ребенка. В его взгляде не было ни осуждения, ни жалости. Но равнодушия в нем тоже не было.

Когда тележка доехала до дальнего конца города, незнакомец вскочил в седло. Его лошадь, пятнистый мерин, с виду такой же голодный, как и хозяин, двинулась следом за тележкой на таком расстоянии, чтобы оставаться незамеченной.

Кэтрин ни разу не обернулась. Она боролась с чувством загнанности, которое охватывало ее слишком часто и с разрушительной силой. Ей казалось, что в жизни уже не осталось ничего хорошего. С того момента, когда команчи Сломанной Стрелы увели ее и еще одну девочку в тот давний день смерти и насилия, она потеряла всякое представление о мирной, нормальной жизни. В те месяцы, которые она прожила с людьми этого племени, она почти обрела чувство дома. А потом явились солдаты. Наверное, она больше никогда уже не почувствует себя в безопасности. Она может притворяться ради Шей, но это только иллюзия, и ее легко разрушить.

В течение нескольких месяцев после возвращения от команчей Кэтрин отказывалась брать Шей с собой в город. Она и сама туда редко ездила. Но в последнее время она изменила свое мнение. Если жители Нью-Браунфелса не примут Шей ребенком, они не примут ее никогда. Черты ее отца все больше проявляются в девочке. Черты Убивающего Волков.

Кэтрин с болью подумала о нем. Что испытал он, когда, вернувшись, увидел свою огненноволосую жену мертвой, а крошечную дочь не нашел совсем? Перед глазами Кэтрин встало его гордое лицо. А потом в памяти девушки ожили другие страшные воспоминания. Даже сейчас, много месяцев спустя, Кэтрин преследовали картины той ночи, ночи избиения у Стоун Крик. Крики женщин и детей, всплеск пламени на стенах, когда она взяла Спящего Кузнечика из рук умирающей матери малышки. Слишком слабая, чтобы пытаться бежать, она поручила Кэтрин жизнь своей дочери.

У Кэтрин перехватило горло.