Слейд рассмеялся грудным низким смехом, когда она накинулась на его рубашку, но помогать ей не стал. Он просто стоял, сощурив глаза, глядя на то, что делают его руки с темными вершинами ее грудей.
– Будь ты проклят, – пробормотала она, наконец распахнув его рубашку. Потом ее руки стали одолевать застежку его брюк, и из горла Слейда вылетел глухой стон. Когда же ее пальцы скользнули вниз, лаская его плоский живот, этот стон перешел в голодное рычание, и Кэтрин оказалась вжатой в свой спальник.
Она раздвинула ноги, принимая его, и закрыла глаза, чтобы не видеть его голодного взгляда.
– Смотри мне в глаза, – хрипло приказал он.
И она посмотрела. Ее взгляд, встретившись с его взглядом, прильнул к нему так же, как ее руки прильнули беспомощно к его плечам. Она хотела мучить его так же, как мучил ее он, но смогла лишь ахнуть, задыхаясь от чувств, нараставших в ней при каждом его движении все жарче и глубже. Освобождение от них было взрывом такой силы, что ей все стало безразлично, и она едва поняла, когда мгновением позже наступила и его разрядка.
Слейд не разжал рук и не отпустил Кэтрин, он лишь повернулся на бок, чтобы ей было легче, и увлек ее за собой. Как же чертовски здорово было ощущать ее, приникшую, нежную и доверчивую, какой она никогда не позволяла себе быть. В этот миг она, наконец-то, принадлежала ему полностью. Полностью зависела от него. И это чувство было самым прекрасным из испытанных им за долгое-долгое время.
Всю ночь и весь следующий день они пережидали нескончаемые грозы. Молнии пугали коней до полусмерти, гром оглушал их, а Слейд и Кэтрин любили, спали, снова любили… И разговаривали.
Кэтрин лежала на животе, наблюдая, как капли дождя падают на мокрую землю. Рука Слейда круговыми движениями гладила ей спину между лопаток.
– Ты давно работаешь с рейнджерами?
– Порядочно.
У Кэтрин вырвался то ли вздох, то ли смешок. По-видимому, просто не в характере Слейда было добровольно что-то рассказывать.
– Долго ты разыскиваешь Элзи Раска?
К ее удивлению, гладившая ее рука Слейда замерла, Кэтрин даже пожалела, что задала именно этот вопрос.
– Десять лет назад я несколько месяцев искал его, пока не услышал, что какой-то охотник убил его. Я огорчился, что упустил свой шанс. А год назад о нем опять заговорили на границе, и я снова стал его выслеживать.
Первый раз Слейд позволил ей чуть-чуть заглянуть себе в душу, понять, что им движет. Кэтрин и боялась, и отчаянно хотела знать больше.
– Почему ты преследуешь Раска? – тихо спросила она, не будучи уверена, что он ответит.
– В сорок пятом или сорок шестом в Корпус-Кристи приехал Зек Тейлор – охранять границу от мексиканцев. В шестнадцать лет я был слишком зелен и не понимал, что мы больше нападаем и забираем, чем защищаемся. Я только что женился и начинал жить самостоятельно, и поэтому загорелся идеей защитить свой дом.
Кэтрин лежала очень тихо и слушала его, а в его голосе была горькая насмешка над тем мальчишкой, каким он был.
– Так что я поехал в Мексику с Тейлором, оставив беременную жену и ферму на ее плечи. Ферму, которую я обещал «обезопасить». Я получал от Мэгги письма. Так часто, как ей удавалось найти оказию. Она без меня вела хозяйство и сумела родить мне сына.
Глаза Слейда не отрывались от тонких деревьев, упиравшихся в крышу.
– Однажды к воротам фермы подошел раненый человек, и Мэгги оказалась слишком сердобольной, чтобы прогнать его. Она позаботилась о нем. В благодарность он ее изнасиловал, а затем заставил уехать с ним, бросив в доме ребенка. Одного. Соседи нашли его через два или три дня, умирающим от голода. Он уже не мог плакать и оказался слишком слаб, чтобы выжить. Ему было семь месяцев от роду.
– Слейд… – в голосе Кэтрин был ужас. Она знала, что он ее не слышит.
– Когда несколько месяцев спустя я вернулся домой, меня в справочной конторе ждало письмо от Мэгги: она оставила его в комнате гостиницы, где повесилась, после того как Раск отдал ее хозяину в уплату за проживание.
Голос Слейда замер, и Кэтрин стало плохо, когда она поняла, что натворила, предупредив Раска о погоне. Если у нее в ушах стояли голодные крики ребенка и отчаянные мольбы Мэгги, понимавшей, что оставляет ребенка умирать, то что же должен был переживать все эти годы Слейд?
– Мне очень жаль, – прошептала она. – О, Господи, как же мне жаль!
Когда Слейд ничего не ответил, она подвинулась так, чтобы положить голову ему на грудь. Ей отчаянно хотелось облегчить его боль.
– Мэгги – такое красивое имя. Как она выглядела?
Слейд закрыл глаза и представил себе свою жену такой, какой видел ее в последний раз, в дверном проеме их дома, с рукой на нижней выпуклости ее живота, в котором рос их ребенок. Она так гордилась тем, что носит его ребенка.
– Мэгги… была… острая, как перец, и сладкая, как вино. Вечно смеялась, или болтала, или чертыхалась, ругая меня за какую-нибудь глупость. Но никогда не была тихой… никогда сумрачной.
Он знал, что Мэгги надо было перенести слишком многое, чтобы сломаться и покончить счеты с жизнью. К тому времени, когда она затянула простыню у себя на шее, она должна была почти совсем обезуметь. Может быть, в ее ушах все еще звенел испуганный плач их сына.
Кэтрин молчала, понимая, что Слейд забыл о ее существовании.
– Она была хорошенькая девчушка с ярко-рыжими волосами и самыми голубыми глазами на свете. – Слейд открыл глаза и посмотрел на Кэтрин. Глаза его были пустыми и холодными. – А я оставил ее. Одну, беременную, беспомощную против таких людей, как Раск.
Не соображая толком, что делает, Слейд притянул к себе Кэтрин и прижал к себе, как бы защищая ото всех.
– Твой брат совершил ошибку, связавшись с Рас-ком.
– Знаю. Но Форд боится стрельбы. И он запаниковал, – Кэтрин прижалась теснее к нему, желая стереть из памяти Слейда мучительные воспоминания. Но она и себе не могла помочь в этом. Прошлое было с ней всегда. – Что ты станешь делать, когда Раск будет мертв? – Она говорила себе, что не будет задавать ему этот вопрос, но он как-то сам выскочил.
Слейд ответил не сразу. Он не был уверен, что знает ответ. Хотя он много раз представлял себе тот момент, когда Раск, наконец, окажется перед ним, и воображал, как заставит его мучиться – так, как страдала Мэгги, но он никогда не задумывался над тем, а что будет с ним, Слейдом, потом.
На мгновенье в голове его мелькнуло другое видение, которое волновало его: широкими шагами идет он по цветущим полям, а за ним по пятам бежит ребенок, сын или дочь, с затененного порога за ними наблюдает женщина. Но женщиной этой была не Мэгги. Он поглядел на Кэтрин, стараясь вставить ее в эту картину, в образ женщины на пороге. Но Кэтрин Беллами так же выпадала из обычной жизни, как и он. Смогут ли они вдвоем построить хотя бы подобие нормальной жизни? И хочет ли он попытаться сделать это?
Через минуту Кэтрин поняла, что он не станет отвечать на ее вопрос. Может быть, он и не мог ответить. Но в глазах его снова появился голодный блеск, который она уже научилась понимать и от которого разгорелся такой же ответный голод в ней самой. Она забыла свой вопрос и подняла свои губы к нему.
Следующим утром они переправлялись через Бразос. Небо прояснилось и было синим. Светило солнце, и река, ставшая полноводной после дождя, быстро несла свои воды. Первым направился в нее Слейд, ведя в поводу вьючную лошадь и продолжая через плечо поучать Кэтрин:
– Забудь о поводьях. Держись за гриву и дай своей кобыле самой перевезти тебя через реку.
Кэтрин с презрением поглядела на него:
– Нет в Техасе реки, через которую я бы не переправлялась.
Слейд пожал плечами и пустил крапчатого в воду.
Кэтрин молча следовала за ним. Когда земля ушла у кобылы из-под ног, Кэтрин почувствовала, что на мгновение испугалась. Течение тащило их сильнее, чем можно было ожидать. Инстинктивно она бросила поводья и одной рукой обняла шею Сэди, а другой вцепилась в свои чересседельные сумки. Подняв глаза, она увидела, что Слейд достиг берега. Он находился выше ее по течению, и это означало, что Сэди проигрывает свою борьбу с рекой. Кэтрин стала понукать и одновременно успокаивать кобылу.
Она услышала неясный предостерегающий крик Слейда, повернулась и получила болезненный удар в плечо крутящимся полузатопленным бревном, несшимся на нее сверху. Рука ее, державшаяся за Сэди, разжалась, пальцы скользнули по мокрой шкуре, и Кэтрин потащило в сторону, вода накрыла ее, девушка было захлебнулась, но потом вынырнула на поверхность. От грязной воды, которую она глотнула, ее затошнило. Руки были тяжелыми, как свинец, ноги онемели от холода. Она не хотела тонуть в этой мерзкой желтой реке. Одна мысль об этом приводила ее в ярость. Она не утонет!