Те месяцы ожидания разделились на «хорошие» и «плохие» дни.
В хорошие мы с Клем отправлялись в небольшие пешие прогулки, плавали на лодке или занимались оформлением детской. Часто состояние Клем вынуждало нас мчаться в больницу, и эти дни были плохими. Три месяца из всего срока Клем провела в больнице Диллана, где врачи держали ее под пристальным наблюдением двадцать четыре часа в сутки.
Самое главное — мы были друг у друга, и принимали трудности со стойкостью.
Оглядываясь на те дни, я пытаюсь вспомнить, чувствовал ли я, что вскоре моя жизнь вновь сделает крутой поворот. Но нет, ничего такого не было.
Понимаете, в тот день — день, когда родилась моя дочь — я потерял Клем. Моя любовь, мой ангел, моя Клем оставила нас.
Глава пятнадцатая
Когда Клем была на четвертом месяце, и угроза выкидыша была уже не так велика, мы поженились в часовне Святого Георга. Клем в прекрасном белоснежном платье шла по проходу под руку с отцом. Я смотрел на нее, такую молодую и прекрасную, и не мог поверить, что она выбрала меня. Я был счастливчиком, которому достался самый ценный приз. Я любил ее так сильно, что порой это казалось невозможным. Невозможным, ведь еще недавно я и подумать не мог, что в моей жизни появится кто-то такой удивительный, добрый и светлый, как Клем. Она вдохнула в меня новую жизнь.
Она и была моей жизнью.
Наша свадьба была скромней той, что устраивали Бен с Тайрой. Нам с Клем не хотелось большой шумихи и суеты. В присутствии самых близких людей мы обменялись клятвами, слова которых отпечатались на моем сердце до конца моих дней. Все, что мы сказали друг другу в тот день, я храню в глубине своей памяти как самое большое сокровище.
— Клем, мои дни проходили во мраке до тех пор, как я тебя встретил, — мой голос немного дрожал от волнения, пока она смотрела на меня своими лучистыми голубыми глазами, наполненными безграничной любовью. — Я не понимал этого, но ты показала мне, чего на самом деле лишена моя жизнь. Когда появилась ты, я осознал, каким на самом деле пустым было мое существование.
Клем, я люблю тебя абсолютно за все: за твои вопросы, которые порой ставят меня в настоящий тупик; за то, как ты смотришь на меня и за то, как даришь свою любовь, не скупясь. За то, какая ты смелая и, не боясь, смотришь в лицо трудностям. За то, что ты можешь рассмешить меня, хотя до тебя мне казалось, что улыбка больше никогда не коснется моих губ.
Если через пару минут ты ответишь мне «да», то сделаешь меня самым счастливым человеком на планете, и я клянусь тебе, Клементина Стивенс, что остаток своей жизни я проведу, делая счастливой тебя.
Я видел слезы в ее глазах, и я сам готов был заплакать. Все мои слова были самой неоспоримой истиной. Она спасла меня, и за это я готов был на все ради нее.
— Лукас, ты был моей любовью столько, сколько я себя помню, — сделав вдох, начала Клем. — Все время, в школе, потом в колледже меня всегда окружали люди — хорошие, замечательные люди. И мне казалось, что моя жизнь полноценна, я даже считала себя счастливой. Но иногда, в особые моменты, я чувствовала, что я лишена чего-то. А потом, одним вечером, ты вернулся в мою жизнь — внезапно, словно с порывом ветра, которого не ждешь. И ты показал мне, чего же мне недоставало. Тебя, Люк, - моя любовь, мой свет и мое абсолютное счастье. И, если через пару минут ты ответишь мне «да», я обещаю, что моя любовь к тебе никогда не угаснет. Я буду уважать и ценить тебя каждый день своей жизни. Ты мой необыкновенный, замечательный мужчина, которого я буду любить до своего последнего вздоха.
Я слышал прошедшие вздохи по залу, и уверен, некоторые дамы приложили платочки к влажным глазам, но все, что я видел в тот момент, была моя прекрасная невеста.
После церемонии состоялся небольшой банкет, где ко мне подошел Тим, и хлопнув меня по плечу, поздравил со свадьбой. Они с Клем решили свои разногласия, когда она рассказала ему о беременности. Тим много лет был ее лучшим другом и поддержал ее в нелегкий для нее период.
— Она любила тебя долгие годы, теперь сделай так, чтобы ее реальность превзошла все ее ожидания, — сказал он мне, и, кивнув, я заверил его, что приложу для этого все свои усилия.
Я был рад, что между нами не осталось никакой натянутости.
Медовый месяц пришлось отложить — состояние Клем не позволяло уезжать далеко от дома.
Мы думали, что в будущем у нас будет еще много возможностей устроить медовый месяц. А оказалось, что не будет ни одной.
***
Солнце садится, и я поднимаюсь на второй этаж, чтобы разбудить Клем к ужину. Сегодня один из плохих дней — она была особенно слабой, и ее рвало, такое случалось, когда падало почечное давление.
— Клем, пора просыпаться.
Я сажусь на кровать и глажу ее по щеке — я всегда бужу ее таким образом. Но в этот раз что-то не так — мои пальцы словно льда касаются, такая она холодная. И дыхание странное, будто затрудненное.
— Клем? — я начинаю трясти ее сильней, но она все равно не просыпается. — Клеми!
Я кричу, прошу ее открыть глаза, но никакой реакции. Мои мышцы сводит от страха — случилось то, о чем и предупреждал доктор Флин.
И это я во всем виноват! Я! Я! Мне некого винить кроме себя. Если бы я не вернулся в город, если бы я не был таким эгоистом, она была бы в порядке. Она бы не умирала сейчас.
Господи, если с ней что-нибудь случиться… Озноб пробегается по коже. Потеря Клем – самое страшное, что я могу представить. Самое ужасное, что может произойти.
Я хотел сделать ее счастливой, я обещал, что сделаю это. А теперь она едва дышит и я чувствую, что совершенно бессилен в том, чтобы это исправить.
Подхватываю Клем на руки — она словно тряпичная кукла и, даже на девятом месяце, такая легкая!
Несу ее к машине, моля Бога, чтобы успеть. Чтобы он спас ее. А иначе как? Я просто не смогу без нее. Если ее не станет, все будет кончено. На этот раз окончательно. Господи, только не Клем. Только не она. Она меньше всего заслуживает смерти. Жизнь такого светлого, чистого создания не может оборваться вот так внезапно, так жестоко. Это не ее выбор. Она этого не желает. Тогда почему она? Почему?!
Ничего не помню, кроме липкого ужаса, пока на всей скорости мчался в больницу. Хотя и с трудом, но она дышит, когда мы наконец-то на месте.
Те часы навсегда врезались мне в память. Часы, полные панических мыслей, хаоса, безумного страха остаться без нее. Страха никогда больше не увидеть ее улыбки, взгляда ее глаз, в которых всегда было столько любви ко мне!
Я понял, что еще никогда в жизни не испытывал такого поглощающего отчаянья. Даже когда Дженнифер покончила с собой. Даже тогда. Казалось, меня засасывает в кокон безнадежности, мрака и уныния, высасывает всю энергию из меня. Вот такой станет моя жизнь без Клем в ней.
И теперь, ожидая вердикта для нашего будущего, я молился Богу, давая любые клятвы, любые обещания, только если он не отнимет ее у меня. Не так скоро. В моих планах мы жили долгие-долгие годы вместе, а на деле… Даже еще один день вместе мог оказаться огромной роскошью для нас.
Клем уложили на носилки и повезли в реанимацию. Меня забросали вопросами о ее возрасте, аллергии, сроке и еще разными подробностями, и, наверное, только высшее чудо помогало мне отвечать и не кричать от отчаянья, пока они раздевали, ощупывали, измеряли и что-то кололи в нее.
Я слышал слова дежурного врача о витиеватом пульсе и гипогликемической коме, но мой мозг отказывался воспринимать хоть что-то. Просто таращился на нее и не понимал, реально ли это, или некий кошмар, от которого я не могу очнуться.
—Сердцебиение плода замедленное. Быстро, первую операционную, иначе ребенка тоже потеряем! — громко распоряжается доктор, которого я не знаю.
Весь персонал двигается быстро и оперативно, но перед моими глазами все будто размыто и замедленно.
— Что с моей женой? — я хватаю врача за руку, заставляя обратить на меня внимание.
— У вашей жены гипогликемическая кома, — он раздражен, что ему приходится отвлекаться на мои вопросы. — Нам надо спасти ребенка.
Клем вновь куда-то увозят. Я бегу за каталкой, но мне нельзя в операционное отделение, и меня выставляют вон, велев дожидаться.