Стефани Лоуренс - Правда о любви

Лондон, начало июня 1831 года

– Мистер Каннингем, по-моему, я достаточно ясно дал понять, что никоим образом не заинтересован в создании портрета дочери лорда Трегоннинга, – сообщил Джерард Реджиналд Деббингтон, элегантно растянувшийся в кресле курительной комнаты своего эксклюзивного мужского клуба. Немного помедлив, чтобы скрыть нарастающее раздражение, он пристально взглянул в глаза доверенного лица лорда Трегоннинга. – Я согласился на эту встречу в надежде, что лорд Трегоннинг, узнав о моем отказе писать портрет, все же согласился дать мне доступ в сады Хеллбор-Холла.

В конце концов, он был самым модным художником-пейзажистом лондонского света; знаменитые сады лорда Трегоннинга давно заждались визита такого человека, как он.

Каннингем побледнел, старательно откашлялся и опустил глаза в бумаги, разложенные на маленьком столике между ними.

Вокруг слышался негромкий гул голосов, Джерард успел заметить несколько взглядов, брошенных в их сторону. Остальные члены клуба видели его, но, заметив Каннингема, воздерживались подходить: очевидно, понимали, что ведутся деловые переговоры, которые не стоит прерывать.

Каннингему было лет двадцать пять: года на четыре моложе двадцатидевятилетнего Джерарда. Все в нем: скромная одежда, состоявшая из черного сюртука, белой сорочки и желтовато-коричневого жилета, круглое серьезное лицо и пристальное внимание к разложенным на столе бумагам – выдавало бизнес-агента или управляющего.

К тому времени как Каннингем осмелился заговорить, Джерард мысленно набросал рисунок, озаглавленный «Бизнес-агент за работой».

– Лорд Трегоннинг просил передать, что хотя он понимает ваши сомнения относительно согласия написать портрет особы, которую вы ни разу в жизни не видели, однако именно эти сомнения только подтверждают его убежденность в том, что именно вы – художник, способный достойно сделать эту работу. Его сиятельство прекрасно понимает, что только вы сумеете написать его дочь именно такой, какой видите; без всяких приукрашиваний. Именно этого он желает: чтобы портрет был точным отражением оригинала. Чтобы изображение мисс Трегоннинг, так сказать, дышало правдивостью.

Джерард поджал губы. Похоже, он ничего не добьется.

– Кроме предложенного гонорара, – продолжал Каннингем, не поднимая глаз, – вы можете располагать любым временем, вплоть до года, чтобы закончить портрет, и заодно получите полный, неограниченный доступ в сады Хеллбор-Холла вместе с разрешением рисовать там все, что пожелаете. Если хотите привезти в Хеллбор-Холл друга или компаньона, вас примут как дорогих гостей.

Джерард усилием воли подавил нарастающую злость. Ему совершенно ни к чему снова выслушивать эти предложения, как бы управляющий ни старался их подсластить. Он уже отказался от них две недели назад, когда Каннингем впервые попросил о встрече.

Нетерпеливо шевельнувшись, он встретил взгляд Каннингема.

– Ваш хозяин не так меня понял: я никогда не пишу портретов за деньги. Живопись для меня – всего лишь любимое занятие, и я достаточно богат, чтобы писать ради собственного развлечения. А вот портреты ... не более чем случайная прихоть, возможно, достаточно удавшаяся, но не особенно влекущая ни меня, ни мою душу живописца.

Последнее было не совсем правдиво, но в данных обстоятельствах достаточно правдоподобно.

– И хотя я с восторгом воспользовался бы возможностью написать сады Хеллбор-Холла, даже этот почти неодолимый соблазн не заставит меня согласиться на портрет, писать который я не имею ни склонности, ни нужды.

Каннингем молча воззрился на него. Подумал, опустил глаза, потом снова поднял и уставился в какую-то точку над левым плечом Джерарда.

– Его сиятельство просил уведомить вас, что это его последнее предложение ... и если вы откажетесь, он будет вынужден найти другого художника, которому и будут изложены те же условия, особенно в отношении садов. Далее, лорд Трегоннинг обещал позаботиться о том, чтобы до конца его жизни и жизни всех наследников ни одному художнику не был разрешен доступ в сады Хеллбор-Холла.

Только железная воля позволила Джерарду остаться на месте. Какого дьявола задумал Трегоннинг? Неужели не остановится даже перед шантажом?

Джерард поспешно отвернулся. Одно ясно: лорд Трегоннинг полон решимости вынудить его написать портрет дочери.

Опершись локтем о подлокотник кресла, он подпер подбородок кулаком и оглядел комнату, словно в поисках выхода из ловко расставленного капкана. Но на ум ничего не приходило: яростное неприятие мысли о каком-то бездарном портретисте, которому выпадет счастье стать единственным, кто зарисует сказочные пейзажи Хеллбор-Холла, мешало рассуждать здраво.

Наконец он обратился к Каннингему:

– Мне нужно более тщательно обдумать предложение его сиятельства.

Учитывая сухой тон и сдержанную манеру речи, не стоило удивляться, что Каннингем тщательно сохранял нейтральное выражение лица.

– Да, разумеется, – почтительно наклонил он голову. – И как долго ...

– Двадцать четыре часа. – Если он позволит этой теме терзать его чуть дольше, значит, не найдя решения, просто сойдет с ума.

Джерард поднялся и протянул руку.

– Насколько я понял, вы остановились в «Камберленде»?

– Д-да, – рассеянно пробормотал Каннингем, вставая и собирая бумаги. – Я буду ждать.

Джерард коротко кивнул и продолжал сидеть, пока Каннингем не двинулся к выходу. Тогда он нехотя встал и проводил гостя. Но и сам не остался в клубе, а пошел прогуляться в Сент-Джеймс-парк, потом зашел в Грин-парк, свернул в Гайд-парк. И понял, что сделал неудачный выбор, когда, не пройдя и двух шагов, наткнулся на леди Суэйлдейл, горевшую желанием представить ему дочь и племянницу. И она оказалась не единственной. Целая толпа матрон, сопровождавших барышень с горящими глазами, одна за другой высовывались из экипажей в надежде привлечь его внимание. Остальные грациозно прохаживались по усыпанным гравием дорожкам.

Заметив свою тетку Минни, леди Беллами, в экипаже, стоявшем у обочины, Джерард извинился перед особенно прилипчивой любящей мамашей и, под предлогом необходимости выразить свое почтение, направился к экипажу, где немедленно схватил руку Минни и долго целовал.

– Припадаю к твоим ногам и умоляю меня спасти! – прошептал он.

Минни фыркнула, погладила его по плечу и, нагнувшись, подставила морщинистую щеку, которую тот послушно чмокнул.

– Если бы только ты сделал свой выбор, дорогой, они немедленно отстали бы и принялись донимать кого-то другого.

– Нет, не подумай, что мы тебя торопим! – Тиммс, компаньонка Минни, подалась вперед и тоже протянула руку Джерарду. – Но пока ты остаешься свободным, преследования не избежать.

Джерард скорчил деланно унылую мину:

– И ты, Тиммс?

Тиммс только хмыкнула. Пусть с годами она становится все изможденнее, разум остается таким же ясным. Впрочем, и Минни тоже не промах: недаром взгляд у нее хоть и любящий, но на редкость проницательный.

– Мальчик, судьба наградила тебя не только великолепным поместьем и помощью Кинстеров в финансовых делах, не говоря уже о том, что ты мой единственный наследник, так что тебе никуда не деться. Будь ты уродлив, как смертный грех, может, они еще и подумали бы, но ты красив, мало того, стал прославленным художником, и, следовательно, о таком зяте можно только мечтать. Так что трудно осуждать любящих маменек: они всего лишь заботятся о дочерях.

Джерард брезгливо поморщился.

– Я совершенно не уверен, что брак, по крайней мере, в ближайшем будущем, послужит моим интересам.

Таковы были его искренние убеждения, которые, впрочем, он вряд ли осмелился бы разделить с кем-то еще, кроме тетки.

– Да неужели? – ахнула Минни, широко раскрыв глаза и вглядываясь в лицо племянника, после чего ее мягкая улыбка вернулась. – Я бы не стала тревожиться по этому поводу, дорогой, – посоветовала она, гладя его по руке. – Когда появится та, что предназначена тебе, все сразу станет ясно.

Тиммс торжественно кивнула:

– Совершенно верно. Нет смысла воображать, будто решение останется за тобой.

Но вопреки их уверениям он разволновался еще больше, хотя скрыл свои эмоции за улыбкой, и, заметив компанию друзей, воспользовался возможностью удалиться. Попрощался с Минни и Тиммс и пересек газон.