– Тогда, полагаю, мне нужно продолжить начатое.
– Если осмелишься. – Дарби отыскала в куче одежды свою. – Я готова! – сказала она громким голосом, совсем не подходившим для примерочных, потом через плечо глянула на Шейна: – Но мы еще нет.
Шейн собрал в охапку блузки:
– Это недолго.
– Хорошо. – Девушка застегнула бюстгальтер, надела блузку и пригладила волосы, не глядя в зеркало.
Шейн думал, понимает ли Дарби, насколько она прекрасна. Он сомневался, что она заботится о своей внешности. И это делало ее еще сексуальнее. Земная, естественная. Свежая. Дикая. «Моя», – про себя добавил Шейн. С этого момента, по крайней мере. Если ему повезет. А он был уверен в удаче.
– Эй!
Дарби остановилась у двери.
Шейн вытащил темно-бирюзовую блузку на бретельках из вороха одежды и кинул Дарби.
– Вот эта. Поверь мне.
Она поймала блузку одной рукой.
– Самое странное, – отозвалась она, взглянув на него, – я тоже так думала.
Дверь захлопнулась прежде, чем он успел ответить. Размышляя над тем, что она имела в виду, Шейн оделся. Пусть все эти мегасделки и наследство катятся к черту вместе со скандинавскими толстосумами! Он собирался снова увидеть Дарби Ландон, окутанную шелком.
Выждав десять минут, он выбрался из примерочной. И наткнулся на почтенного вида продавщицу.
– Прошу прощения, сэр, – сказала та высокомерно, – но это – женские примерочные.
– Великолепно! Я как раз хотел одеть женщину. И раздеть. Он подарил ей очаровательную улыбку и свалил целую кучу разноцветного тряпья в ее руки.
– Беру все.
Шейн вытащил бумажник. Еще один подарочек, подумал он и, не обратив внимания на наличные деньги, выложил новенькую кредитку «Морган индастриз» на прилавок возле кассы. Наконец-то бабушкиным деньгам найдено достойное применение.
Она не узнавала себя.
Стоя перед зеркалом в ванной, Дарби собирала вещи, чтобы уехать из «Хрустальной туфельки». Матовые бутылочки, несколько блестящих пудрениц, круглые кисти, такие же кисти для румян, всевозможные расчески, щеточка для ресниц – все это лежало нетронутым, пока она разглядывала незнакомое отражение в зеркале.
– Что же ты сделала с собой, Дарби Ландон? – пробормотала девушка. – Или мне назвать тебя Дармилла Беатрис? – Она подняла искусно выщипанную бровь, поражаясь ее изгибу. – А что, ты чертовски хороша, Д. Б. – Дарби сжала губы и коснулась розовым пальцем уголка рта. – Доктор Зло, я полагаю?
Затем она засмеялась и обворожительно улыбнулась, как ее учили. Откинула волосы назад, за плечи (что было тоже своего рода искусством, уроки которого ей преподали), и вытянула вперед руку с идеальным маникюром (если не считать того, что кончики она уже два раза переделывала). Следующий человек, который появится возле нее с пилочками для ногтей, весьма вероятно, тем самым подпишет себе смертный приговор.
Она разглядывала свое лицо.
«Инъекции ботокса», – подумала девушка, морща и разглаживая лоб.
Лучше бы в кипящее масло. Она расслабила мышцы лица, потом улыбнулась широко, но не слишком. Ей придется говорить, не забывая ни на минуту, что лицо должно быть идеальным. Чуть шире улыбка – и в уголках рта появятся эти ужасные складочки.
Морщинки вокруг глаз были скрыты таким слоем косметики, что невольно вспомнишь клоунов в цирке, и эти кошмарные скобки на зубах... Дарби попробовала улыбнуться так, чтобы их не было видно. Она выглядела такой усталой, как будто, прости господи, вела какую-то светскую жизнь.
– Да, здравствуйте, – приветствовала она воображаемых гостей. – Как я рада познакомиться с вами, миссис Тысяча Косметических Операций, мистер Выставляйте Ваши Задницы! Пожалуйста, проходите и чувствуйте себя как дома. Все двадцать комнат нашего маленького уютного коттеджа ждут вас. – Дарби опустила руку, ее лицо приняло нормальное выражение. – Если вам нравится атмосфера склепа.
Через несколько часов она приедет в этот уютный склеп и будет там добродушной хозяйкой для надменного несговорчивого сукина сына, который выглядит как... как «еще один надменный, несговорчивый сукин сын».
Боже, пощади мою завернутую в шелк, наштукатуренную и затянутую в корсет душу.
Дарби схватила крошечную сумочку из бутика и запихнула туда весь этот грим, которые она с радостью отдала бы Пеппер. Той он потребуется, чтобы скрыть следы на шее после того, как Дарби будет ее душить. Самой Дарби эти штучки точно больше не понадобятся. У нее на лице уже достаточно слоев дерьма, чтобы продержаться до конца недели. Просто нужно будет мыться в душе от шеи и не потеть.
– Прошу прощения, – сказала она вежливо. – Гори. Теперь стань прохладной.
Звучит так, как будто ей срочно нужны антибиотики.
В одном она была уверена точно: будь то жара или дождь, она не коснется своего лица. Или волос. Так как шансы воссоздать этот образ были равны нулю. Даже в «Хрустальной туфельке» не было специалиста, способного научить ее пользоваться круглой кистью или накладывать светлые тени. Раньше Дарби вполне устраивал шампунь для лошадей «Грива и хвост».
Ее мать умерла прежде, чем смогла передать своей старшей дочери секреты макияжа. Да она и сама нечасто к ним обращалась. Мать заботилась о своей внешности не больше, чем действительно было нужно. Безусловно, Лорел Стоктон Ландон была редкой красавицей, из тех, кто после работы в конюшне, отряхнувшись, причесавшись и тронув губы блеском, мог сразить все общество Капитол-хилла. Отчасти это унаследовала и Дарби, Пеппер – раза в три больше. И ей это нравилось.
Дарби решительно отвернулась от зеркала, но не стала, согласно инструкции, проверять, все ли ровно заправлено и нет ли чего лишнего. Об этом можно было бы вовсе не беспокоиться, если бы она согласилась, как советовала Мелани, носить ремень. Дарби спокойно тогда ответила, что ее легче уговорить сделать инъекции ботокса.
Мелани изящно проиграла сражение – только это ей и оставалось сделать, – но продолжила войну. Рассказывая, как хорошо смотрятся льняные блейзеры, светло-персиковые, с узорами кремового оттенка, и брюки цвета спелой дыни с отворотами, Мелани употребляла выражения, которые обычно используют посредники при подписании договора о капитуляции небольшой страны. Она убеждала Дарби, что такая одежда идеально сочетается с макияжем и создает правильное впечатление. Это означало, что выглядеть как апельсиновое мороженое – правильно.
Погасив свет в ванной, Дарби прошествовала в комнату (если только можно прошествовать в шлепанцах на маленьких каблучках) и запихнула сумочку из бутика в дорожный чемодан, который ее заставили купить в «Хрустальной туфельке». Она пыталась возразить, что ей нужно только три дня и что никому нет дела, где она возит одежду: в чемоданах от Луис Вуттона или в потрепанном армейском ранце своего дедушки.
В подтверждение своей точки зрения Мерседес привела правила собственного сочинения: «Ты должна быть готова к любым непредвиденным обстоятельствам». Каким, например? Дарби хотела бы знать. Это Пеппер могло взбрести в голову полететь в Европу завтракать. Ей же самой могло прийти на ум только вместо виноградного джема купить клубничный. Который, как оказалось, вовсе не так хорош с арахисовым маслом. Вот что для нее значило быть импульсивной.
Дарби вспомнила о своей недавней импульсивности, и ее бросило в жар. Все, что случилось в примерочной, казалось сном. Разумеется, это не Дарби Ландон из Ландонов с восточного побережья или из Стоктонов с западного срывала рубашку с Шейна и прижималась к его полуобнаженному телу в общественной примерочной. Однако дюжина шелковых блузок, доставленных для нее несколько часов спустя, убеждали девушку в обратном.
Раздался тихий стук в дверь.
– Мисс Ландон, – позвала Беверли хорошо поставленным голосом. – Машина подана.
Дарби замерла: опасные воспоминания поблекли и сменились ужасными мыслями. По сути, ей предстояла дорога из одной тюрьмы в другую. Но «Хрустальная туфелька» была предпочтительнее.
– Вам помочь с багажом?
Она оглядела комнату, стараясь ничего не забыть. Дарби не была готова сменить этот милый, приятно обставленный уголок на холодную и аскетичную келью в поместье Ландонов. Ее взгляд скользнул по розовым стенам, мягким коврам и воздушным одеялам, лежащим на роскошной кровати. «Хрустальная туфелька» предоставила ей действительно пышное гнездышко, пока служащие превращали гадкого утенка в прекрасного лебедя.
Дарби пригладила свой костюм из небеленого льна и пошла открывать дверь, повторяя про себя, что нервничать смешно. Она уже и так далеко зашла. Но ее рука на стеклянной ручке двери была влажной.