«Как хорошо он подобрал слова, — отметила про себя Красавица. — Пусть он и холоден ко мне».
Наконец седой ушел, и она вновь осталась наедине с грумом.
— Не бойся и не стыдись, — посоветовал Леон, продолжая купать Красавицу. — Ты даже не представляешь, какое у тебя преимущество перед остальными. Очень тяжело научиться чувствовать такое наслаждение, и еще более это унизительно. Страстность придает тебе особое очарование, с каким можно только родиться.
Красавица приглушенно вскрикнула. Замазка между ног лишний раз напоминала о неудовлетворенной жажде, хотя руки и голос Леона успокаивали.
Наконец грум попросил ее лечь в ванну целиком, чтобы он вымыл ей прелестные длинные волосы. Красавица с наслаждением погрузилась в теплую воду.
Когда ее отмыли и обтерли полотенцем, Красавица легла на кровать рядом с ванной, на живот, и Леон принялся умащать ее ароматным маслом.
Как же хорошо!
— Итак, — сказал грум, разминая ей плечи, — у тебя, должно быть, ко мне куча вопросов? Если хочешь — задавай. Не дело тебе смущаться без повода. Страхов хватит и настоящих, поэтому от воображаемых и надуманных лучше избавиться сразу.
— Значит… мне можно с вами говорить? — спросила Красавица.
— Да, — ответил Леон. — Я твой грум и, в некотором смысле, принадлежу тебе. У каждого раба — неважно, насколько высоко или низко он стоит, в фаворе он или нет — имеется свой грум. Грум отвечает его нуждам и желаниям, подготавливает для хозяина. Время от времени, конечно, придется тебя наказывать. Не потому, что мне это нравится — хотя прекраснее тебя я еще рабыни не наказывал, — а потому, что так угодно господину. Хозяин может отдать приказ наказать тебя за провинность или просто, чтобы разогреть тебя перед отправкой к нему. Знай только: я буду делать это из чувства долга…
— И вам… понравится? — робко поинтересовалась Красавица.
— Трудно устоять перед твоей красотой, — ответил Леон, втирая масло ей в плечи и локти. — Однако мне стоит больше заботиться о тебе и содержать в порядке.
Отставив флакон с маслом, Леон подложил Красавице под голову подушку и еще раз наскоро обтер голову и волосы полотенцем.
Красавица наслаждалась уходом и отдыхом.
— Как я говорил ранее, можешь задавать вопросы, когда я позволю. Запомни: когда позволю, и вот сейчас я тебе это разрешил.
— Даже не знаю, с чего начать, — прошептала Красавица. — Мне так много неизвестно…
— Ты наверняка успела догадаться, что рабов в Замке наказывают исключительно ради удовольствия господ?
— Да.
— И никогда не причиняют ущерба. Тебя никто и ни за что не поранит: не обожжет и не порежет.
— Какое облегчение! — ответила Красавица, хотя успела понять эти правила намного раньше. — А вот остальные рабы — они здесь по какой причине?
— В основном они заложники. Наша Королева — могущественный правитель, у нее много вассалов, и все присылают ко двору заложников. С ними хорошо обходятся: достойно кормят и берегут, так же, как берегут тебя.
— И… что с ними происходит после? — осторожно поинтересовалась Красавица. — Они все молоды и…
— Заложники возвращаются на родину, когда позволит Королева. За службу они получают приличную награду, избавляются от порока гордыни и обретают истинную выдержку. Взгляд на мир у них меняется, что позволяет им многое понять.
Что это значит, Красавица не поняла. Она просто наслаждалась тем, как Леон втирает масло ей в истерзанные бедра и икры. Накатила дремота, нега. Красавица лениво сопротивлялась блаженству, сдерживая зуд между ног. Сильные — пожалуй, даже чересчур — пальцы Леона мяли ей иссеченные бедра и ягодицы. Красавица слегка поерзала на мягком и упругом ложе. Мысли в голове прояснились.
— Значит, и меня отправят домой? — сказала она, сама не понимая зачем.
— Да, но никогда об этом не заговаривай и не проси о возвращении. Ты принадлежишь Принцу, ты его рабыня — душой и телом.
— Понятно… — прошептала Красавица.
— Просить об освобождении — страшный проступок. Со временем тебя, конечно, отпустят. По каждому заложнику — свой договор. Видишь вон ту принцессу?
В одной из ниш спала темноволосая пленница, которую Красавица приметила ранее. Кожа у нее имела золотистый смуглый оттенок, даже темнее, чем у принца Алекси, а волосы были такой длины, что волнистыми локонами прикрывали девушке ягодицы. Она лежала, слегка приоткрыв рот, на плоской подушке.
— Это принцесса Евгения, — сказал Леон. — По договору, ее вернут домой через два года. Ее время здесь почти на исходе, и сердце принцессы исполнено печали. Она хочет задержаться, на том условии, что следующие две заложницы-принцессы, которые должны сменить ее, останутся дома.
— Она хочет остаться здесь насовсем?
— О да, принцесса Евгения без ума от лорда Вильгельма, старшего из кузенов Королевы, и жизни без него не мыслит. Есть, впрочем, еще более непокорные заложники.
— Кто же? — спросила Красавица и тут же, как можно равнодушнее, добавила: — Принц Алекси из их числа?
Пальцы Леона скользнули к ягодицам. Стоило груму коснуться рубцов, как те вспыхнули болью. Леон щедро поливал маслом израненную кожу, и ее немного жгло. Грум мял Красавице попку, словно не видя красноты и припухлостей. Красавица морщилась и в то же время получала необычное удовольствие. Сильные пальцы грума сминали ягодицы, оттягивали их, разделяли и снова мяли. Красавица покраснела от мысли, что это делает с ней Леон — юноша, который обращается к ней столь учтиво. И когда грум продолжил речь, то новое, доселе неизведанное волнение охватило ее.
«Нет числа способам унизить рабов», — подумала Красавица.
— Принц Алекси — любимчик Королевы, — произнес Леон. — Наша повелительница не выносит долгой разлуки с ним. И хотя Алекси настоящий пример рабского послушания, он — своего рода неисправимый бунтарь.
— Разве такое возможно?
— Ах, Красавица, лучше думай, как ублажить господ, — напомнил Леон. — Скажу лишь так: принц Алекси с виду полностью покорился хозяевам, как и положено рабу, однако есть в нем стержень, переломить который не в силах никто.
Красавицу такой ответ взволновал. Она вспомнила, как принц Алекси ползал на четвереньках, вспомнила его сильную спину и плавные очертания ягодиц, как его гоняли туда-сюда по спальне Принца. Она вспомнила и его прекрасное лицо.
«В нем есть стержень, переломить который не в силах никто», — повторила она мысленно.
Когда Леон перевернул ее на спину и низко склонился над ней, Красавица стыдливо зажмурилась. Он стал массировать ей живот и ноги, а она свела коленки и постаралась повернуться набок.
— Скоро ты привыкнешь к такому уходу, принцесса, — предупредил грум. — И ни о чем не будешь думать, пока я тобою занимаюсь.
Он прижал ей плечи к ложу и размял шею, затем руки.
Красавица осторожно приподняла веки. Леон увлеченно работал, хотя его бледные глаза взирали на нее бесстрастно.
— Вы… получаете удовольствие от своей работы? — шепотом спросила она и ужаснулась собственному вопросу.
Грум вылил себе на ладонь немного масла и занялся ее грудями: мял их, оттягивал и растирал, как прежде мял, оттягивал и растирал ягодицы. Потом довольно грубо прошелся по соскам, и Красавица чуть не вскрикнула от боли.
— Лежи смирно, золотце, — буднично произнес он. — Соски у тебя нежные, их надо закалить. Твой возлюбленный Принц пока что толком с тобой не развлекался.
Красавица испугалась. Соски уже болели; казалось, твердеть им дальше некуда. Сама она стала багряно-пунцовая, а груди налились огнем и жаром, которые прилили к соскам.
Напоследок Леон хорошенько стиснул груди и оставил их в покое. Не успела Красавица обрадоваться, как он развел ей ноги и взялся за внутреннюю сторону бедер. Лоно ее трепетало; грум наверняка чувствовал исходящий от него жар.
Только бы Леон поскорее закончил.
Она лежала, краснея и дрожа, но грум развел ей ноги еще шире и пальцем разделил губы щелки, словно желал проверить лоно.
— О, прошу вас… — прошептала Красавица, мотая головой. Глаза ей жгло.
— Ну, ну, — мягко пожурил ее грум. — Тебе нельзя просить ни у кого и ни о чем, даже у преданного грума. Я лишь хочу убедиться, нет ли у тебя в этом месте натертостей. Похоже, наш Принц немного… увлекся.
Красавица закусила губу и закрыла глаза. Леон тем временем расширил щелку и умастил ее маслом. Красавице казалось, что ее разрывают пополам, а комочек плоти под восковой заплаткой затрепетал с удвоенной силой.